— Странные стихи, — сказал он одобрительно. — Очень странные, но настоящие. — Он ещё прибавил что-то на родном наречии, видимо, поясняющее эту «настоящесть», но я, как и большинство людей, знала о подгорной речи только то, что таковая существует, и пояснений не оценила.
Вот снова день исчез, как ветра легкий стон,
Из нашей жизни, друг, навеки выпал он.
Но я, покуда жив, тревожиться не стану
О дне, что отошёл, и дне, что не рождён.
Сира Катриона, напряжённо морщившая лоб во время нашего разговора (Старшую речь она, очевидно, кое-как понимала, раз уж много лет умудрялась договариваться с дриадами), изумлённо выдохнула и подалась вперёд, словно боялась прослушать хоть слово. Ей тоже понравилось? А мне казалось, что она, как и её помощница с гувернанткой, больше любит всяческое «И в облачном пуховом палантине я замерзаю в стылой вышине». Или она просто не читала хороших стихов? Просто негде было? Так у её консорта в кабинете два шкафа книгами забиты — не запрещает же он ей их трогать?
Я опять наигрывала мелодию, под которую степные акыны тянули бесконечные повествования о великих подвигах не менее великих героев. Мне, наверное, стоило снять половину струн, а не просто перенастроить мандолину, потому что у чартара четыре струны, а не четыре пары. Но пока вроде бы получалось не хуже, чем в то нервное утро, когда я просто пыталась хоть чем-то занять руки, лишь бы не трогать бочки совсем уж поминутно.
Всё, что видишь ты, — видимость только одна.
Только форма — а суть никому не видна.
Смысла этих картинок понять не пытайся —
Сядь спокойно в сторонке и выпей вина!
— Хороший совет, — хохотнул сир Эммет.
Сира Катриона метнула на своего маршала злобный… ладно, гневный взор, но нам в любом случае помешали. Пожилой франт, одетый так, словно отправился фланировать по аллеям дворцового парка, а не прогуляться по деревенской пыльной улочке, раскланялся со всеми и попросил сиру Катриону представить его «очаровательной особе, выручившей бедного мальчика в очень неловкой ситуации». До меня даже не сразу дошло, что бедный мальчик — это отнюдь не Ян.
— Сира Вероника, — сказала моя нанимательница недовольным тоном (видимо, потому что декламировать рубаи я перестала и мандолину отложила), — позвольте представить вам Каспара Серпента. — Вообще-то, следовало бы сказать «мастера Гильдии алхимиков и аптекарей Каспара Серпента», но предполагалось, очевидно, что я и сама это знаю. Тот поклонился с безупречным изяществом, а я, недолго подумав, встала. Мастер алхимии в этом медвежьем углу! Да у меня и книксен изобразить коленки не подломятся. — Господин Серпент, сира Вероника из Засолья. — И я таки присела в коротком книксене. У сиры Катрионы и её маршала глаза стали по золотому червонцу, но оба смолчали. Наверное, дружно вспомнили, что я всего лишь признанный бастард баронского племянника из самых младших.
А Серпент быстро приблизился ко мне, поцеловал ручку, обдав запахом дорогих духов (тоже такие хочу!), и вручил почти игрушечную корзиночку с тремя характерной формы флаконами синего стекла. Эссенция восстановления магических сил. Дрянь ядовитая, но иногда, увы, жизненно необходимая. И очень, очень дорогая, даже если её сварил твой однокурсник. А уж она же работы мастера… Я заставила себя подобрать отвисшую челюсть и собралась бормотать, что господин Серпент слишком высоко ценит мой скромный вклад в улаживание мелкого недоразумения.
Но он меня опередил.
— Сира Вероника, — с чувством сказал он, нежно пожимая мои пальцы (руку мою после поцелуя он так и не выпустил), — я прошу у вас прощения за то, что вам пришлось разбираться с последствиями неосторожности моей милой Теклы. — Ага, Текла у него милая, а ногтем он мою ладошку щекочет, затейник. — Примите этот небольшой подарок в знак моей бесконечной признательности.
— Вы слишком добры, господин Серпент, — выдавила я. — И щедры… тоже слишком.
Он сверкнул улыбкой и ещё раз поцеловал моё запястье.
— Каюсь, сира Вероника, — сознался он с таким видом, что немедленно захотелось отпустить ему все грехи, — я столько слышал о ваших талантах, что обрадовался даже такому малоприятному поводу свести наконец знакомство с вами.
Я, разом помрачнев, не особенно деликатно высвободила руку из его пальцев. Да что ж такое? Я думала, уж немолодому-то ходоку точно захочется прибавить ещё одну ведьмочку к своему — наверняка внушительному — списку побед. А для меня закрутить лёгкий, никого ни к чему не обязывающий флирт — это было бы хоть какое-то развлечение между зачарованием погребов и треньканьем на мандолине.
Но нет, и этому нужна не девица, пригодная для скоротечной интрижки, а всё та же стихийная магесса со знанием рун. Тьфу!
========== Глава девятая, в которой героиня продолжает демонстрировать применение стихийной магии в быту ==========
Я, разумеется, быстро остыла и признала себя неправой. В конце концов я и сама больше интересовалась именно мастером алхимии, а не просто пожилым франтом Каспаром Серпентом. С чего бы ему поступать иначе? Не с чего, ясное дело, вот он и пришёл просить за Росса. У того была выгорожена небольшая кладовка именно под молочные продукты, а они уж очень капризны: чуть потеплее — прокиснут, чуть похолоднее — замёрзнут, и структура нарушится необратимо. Те же сливки, замороженные и снова оттаявшие, взбить уже не удастся. А Рената Винтерхорст при всей её магической силе отнюдь не морозница, как и Отто. Теклу же всего года три назад начали учить, как управляться со своей магией, и получалось у неё… неважно. Как признавал сам Серпент, «бедной девочке остро не хватает умения сконцентрироваться». И вообще, по его же словам, в качестве помощницы весьма немолодой уже управительницы она была гораздо полезнее.
Разговаривали мы с ним оба вполне доброжелательно, но деловито. Да в сущности, одетый для работы в своей лаборатории, а не в костюм от дорогого портного, Серпент и впечатление производил совсем другое, ничуть не похожее на вчерашнее. Со мной он больше не заигрывал ни всерьёз, ни даже шутливо, словно посмотрел сперва на меня, потом на мужа своей беглой дочери и что-то для себя решил такое… Не мешать зятю, к примеру, если тот тоже захочет устроить свою личную жизнь?
— Текла, как почти всякая местная девушка, — сказал Серпент, — неплохо вышивает. А рисунки для вышивок они переводят друг у друга очень аккуратно, стараясь минимально отступать от оригинала. Может быть, есть смысл занять её рунами? Я слышал, будто на востоке их нередко вышивают, вплетая в обереги?
— Можно попробовать, — рассеянно согласилась я, тщательно измеряя кладовку складной линейкой, снова позаимствованной у Меллера, и думая, что надо было всё-таки разметить себе тесёмку, чтобы не просить инструмент взаймы всякий раз, когда он понадобится. — Господин Росс, вам обязательно нужно, чтобы везде было одинаково холодно?
— Если сложно добиться равномерности, — живо откликнулся он, — там, где холоднее всего, я могу держать масло.
Оба с интересом наблюдали за моими действиями, но с непрошеной помощью не совались. Одно удовольствие работать с понимающими людьми. Серпент только спросил, чем мне не нравятся кристаллы голубого кварца по углам, зачарованные на заморозку. Мне не нравилось, как криво были наложены чары на очень неплохой носитель, и я как могла деликатно объяснила это. Рената время от времени со всей своей немалой дури… э-э… прошу прощения, силы подновляла чары, но держались они плохо. По крайней мере мне это виделось так: два-три дня в кладовой было слишком холодно, до тех самых ледяных стрелок в молоке, потом заклинание быстро выдыхалось, и приходилось его возобновлять. Не будь Рената Винтерхорст боевым магом, простым и незатейливым, я бы решила, будто она намеренно создаёт поводы почаще навещать кондитера, который наверняка усердно помогает ей восстановить магические силы чем-нибудь сладким. Но вспоминая выражение её лица при виде моих вычислений, я отчётливо понимала, что сложные расчёты нагоняют на неё смертную тоску и ей гораздо легче и быстрее зайти раз в неделю-полторы, чтобы подпитать зачарованные кристаллы своей магией.
А магией от них прямо-таки разило, я даже поёжилась от не слишком приятного ощущения. Мужчины, кажется, подумали, что я совсем замёрзла, потому что оба одинаковым движением потянулись к пуговицам стёганых безрукавок, накинутых поверх рабочей одежды. У меня на холоде мерзко заныло бедро, с которого целитель просто лоскутами срезал почерневшую кожу, но передёргивалась я вовсе не поэтому.
— Нет-нет, дело не в холоде. — Я даже головой помотала для пущей убедительности. — Я слишком чувствительна к чужой магии, но это не смертельно, честное слово. Здесь, — я пониже натянула рукав вязаной фуфайки, которую мне одолжила Текла, и через толстое шерстяное полотно осторожно дотронулась до ближайшей голубой прозрачной призмы, выглядывавшей из ажурной оправы, словно бутон из чашелистиков, — должно хватить заряда ещё дней на пять-шесть. — Росс кивнул, подтверждая, что да, примерно так и есть. — Можно заказать гномам новые кристаллы такой же формы и размера и попросить госпожу Винтерхорст, чтобы зарядила их как накопители. Руны будут понемногу тянуть из них магию, и хватит этого как минимум на полтора-два месяца. А может быть, и больше, смотря насколько Рената решит потратиться.
— А эти уже ни на что не годны? — понятливо спросил Серпент. — Невозможно полностью снять уже наложенные чары, и новым они будут мешать, так?
— Ну… — я подышала на покрасневшие пальцы. М-да… За стенами дома всё так же печёт солнце и дрожит над камнями горячий воздух, а мы тут кутаемся в шерстяные тряпки. — Почистить можно, но это долго и сложно. Проще заказать новые.
Мастер Гильдии алхимиков легко кивнул. Ну да, капни-ка того же уксуса в воду и постарайся избавить её от этого запаха — проще свежей набрать.
— Какой камень лучше всего годится в качестве накопителя? — деловито уточнил он.
— Для каждого мага свой, но обычно используют агат — он недорог, легко обрабатывается и почти ни у кого не вызывает отторжения.
— Я спрошу у Ренаты, — сказал Росс. — Спрошу, согласится ли она вообще этим заниматься. Вдруг ей не понравится, что её променяли на другую магессу.
— Запросто, — вздохнула я. — Всё, господа, я записала и зарисовала всё, что мне нужно. Вернее, есть кое-что ещё, но удельный вес гранита проще спросить у гномов, чем вычислять самой. Господин Росс, можно чаю горячего?
— А в чай ложечку-другую ликёра. — Он даже не спрашивал, это само собой подразумевалось, и я вовсе не собиралась возражать.
После чая с ликёром под ещё вчера заказанные эклеры я, не заходя в крепость, сразу направилась к Дромару в его очень временную контору. Убедилась, что рунные цепочки на бочках в порядке и напитки по-прежнему льются в кружки холодными, извинилась, что отвлекаю, и спросила, не может ли мастер Дромар назвать мне удельный вес гранита. Так, в среднем, без учёта каких-либо особенностей.
— Это срочно, молодая госпожа?
Вообще-то, «молодая госпожа» — не совсем верный перевод. В Старшей речи вообще много нюансов, которые сложно передать, говоря на человеческом языке. Скорее, Дромар имел в виду «женщина достаточно высокого происхождения, однако не имеющая пока что собственного твёрдого статуса». Но главным, ясное дело, было не обращение, а тот факт, что перед Дромаром на столе лежал здоровенный лист… нет, не бумаги, конечно — бумагой гномы могут воспользоваться разве что в уборной. Пергамент это был. Вернее, здоровенный кусок тонкой кожи, полностью на столе не поместившийся и свисавший, словно скатерть. Кто-то так густо расчертил его разнообразными линиями — чёрными, цветными, жирными, тонкими, пунктирными, волнистыми, — что я не смогла вычленить в их переплетениях ничего, хотя бы отдалённо напоминающего план здания. Дромар же, я уверена, читал подобные чертежи с той же лёгкостью, что и простые тексты.
— Простите, — слегка виновато сказала я. — Конечно, не срочно. Я подожду, когда у вас найдётся время, чтобы это выяснить.
— Мне не нужно ничего выяснять, — снисходительно ответил Дромар. — Я помню такие вещи наизусть. Но если вы не слишком спешите, я принесу вам таблицу удельных весов самых распространённых пород, потому что заказ господина Росса вряд ли будет последним. — Да, на Старшей речи он изъяснялся свободно и тремя-четырьмя словами не ограничивался. Из чего со всей определённостью следовало, что с дриадами Дом Морр сотрудничает давно, прочно и очень тесно. Мясо и меха, очевидно, выменивает на оружие и инструмент? Возможно, ещё лес для крепежа, или как это правильно называется? Так что, получается, не настолько уж гномы из Дома Морр упёрты, если сотрудничают не просто с чужаками, а с женщинами. Неслыханное дело для бородачей, между прочим.
— А взамен? — тут же подобралась я, поскольку бескорыстный гном — это что-то вроде миролюбивого орка.
— Те восточные стихи, что вы читали, и все, что вспомните ещё.
— А… — я озадаченно потёрла нос. — Хорошо.
Опасный вольнодумец этот Дромар, я смотрю. С людьми согласился работать — это ещё можно оправдать интересами его Дома. Но играть в нарды и просить рубаи в обмен на сведения о милых сердцу любого гнома камнях…
— Только, если можно, про гранит я хотела бы знать прямо сейчас, — попросила я. — Рунная цепочка для закрытого небольшого помещения рассчитывается гораздо быстрее и проще, чем для постоянно убывающей жидкости, но всё равно требует времени.
В общем, я записала под его диктовку несколько самых ходовых значений и оставила ему две вафельные трубочки из пакета, вручённого мне Россом. Дромар поблагодарил, заметно смутившись: сладкое он точно любил, но по гномским меркам, такая любовь, кажется, была не вполне приличной — для взрослого мужчины по крайней мере.
Я предположила это, потому что первые полгода наших совместных походов Шак только с каменной мордой смотрел, как я наворачиваю какие-нибудь медовые пряники. По-моему, он бы даже под пыткой не признался, что тоже съел бы штук пять или шесть… или даже больше. Он же мужчина и воин, он должен есть мясо! «Мозг мясом не накормишь, — сказала я в конце концов, выслушав, как он объясняет свой отказ присоединиться к моему маленькому кутежу. — Мясо вот для них, — я ткнула его в каменный бицепс. — А вот для этого, — я постучала себя по лбу, — нужно сладкое. Я ем сахар и мёд не потому что я женщина, а потому что я работаю головой. Но раз ты считаешь, что моей головы вполне хватает нам на двоих, кто я такая, чтобы спорить?» Обоснование моей любви к сладкому Шаку очень понравилось, и я даже раза два слышала, как он с великолепным презрением цитирует меня в споре с сородичами, вздумавшими посмеяться над его «женскими» пристрастиями. Надо, наверное, и Дромару, когда случай представится, сказать что-нибудь этакое. Даже если он неплохо владеет киркой или молотом, основная-то его работа совсем не с физической силой связана.
Вафельные трубочки с лимонной начинкой я отдала сире Катрионе, взамен попросив разрешения воспользоваться обеденным столом.
— Что-то скроить хотите? — Она передала пакет племяннице, велев отнести его в кладовую, на холод, и запретив трогать сладости до ужина, а сама даже не вздохнула, глянув на золотистые трубочки. Вот ведь стальная воля у дамы. Или она просто равнодушна к сладкому?
— Зачаровать.
— Зачаровать? — она удивилась, а у Мадлены уши вытянулись на манер заячьих.
— Сира Мадлена, — усмехнулась я, — если вы поторо’питесь отнести вафли, то вполне успеете посмотреть, как я работаю. Я не начну без вас, если хотите.
Она пискнула что-то благодарное и унеслась вихрем, только яркий подол вспорхнул, да мелькнули из-под него кружевные оборки нижней юбки — битвы из-за гардероба племянницы сира Катриона проигрывала безнадёжно. «Научиться свободно и естественно носить дорогие вещи можно только одним способом, — утверждал Меллер. — Носить их постоянно». И не слушая возражений супруги, одевал Мадлену так, что половина сеньоров Волчьей Пущи скрипела зубами от зависти, а вторая половина прикидывала, кого из внуков или поздних племянников сможет со временем отдать в консорты юной владетельнице Огрова Пальца. (Во всяком случае сира Аларика была в этом твёрдо уверена.) Как Меллер умудрился не вырастить из девчонки балованную дрянь, свысока поглядывающую на других, только он да отродья Бездны ведают. Наверное, сумел как-то внушить, что дорогие тряпки — это всего лишь показатель статуса, но никак не повод хвастаться?