— Как скажете, — послушно отозвалась я. Я, в общем, не театралка, но не знать баллад из уже который год популярной пьесы — это надо очень постараться. По всем трактирам и кабакам без конца кто-нибудь да завывает: «Вот так моё пытают сердце…» Мелодия была несложная, подобрала я её легко и быстро, и вообще, кажется, мне предстояло вспоминать все слезливые романсы, какие я только слышала за последние годы. И наигрывать эту розовую муть вместо того, что нравится мне самой. Ладно, мне в конце концов за это деньги платят, а работа вовсе не обязана доставлять удовольствие.
***
На следующий день после завтрака мне принесли не стремянку, а обычную приставную лестницу, поэтому здоровенному парню с добрым, но туповатым лицом деревенского дурачка пришлось держать её, пока я лазаю под потолком. Я повесила на шею сумку со старыми конспектами по рунам, тряпкой и несколькими брусками мела, потому что мел очень любит крошиться и ломаться в самый ответственный момент, и полезла под потолок. Парень крепко держал лестницу и аж сопел от старания, но я подумала, что активировать руны буду с пола. А то ещё перепугается и бросит лестницу вместе со мною, на ней стоящей.
Цепочка у меня была записана ещё на том самом минимальном курсе, который я предпочитала считать подготовительным. Позже я её много раз исправляла и дополняла, пока не получилось нынешнее плетение — несколько рун света, создающих «ведьмины шары», и руны-ограничители, задающие их размер и силу свечения (мне-то были нужны мелкие и довольно слабенькие, а не та шаровая молния, что обычно призывалась для освещения). В отличие от обычных светляков, эти были привязаны не к магу, а к рунам, и поэтому смирно висели на одном месте.
На праздники я ещё добавляла в рунную цепочку элементы основных стихий, поэтому светляки получались разноцветными. На прошлый Солнцеворот один маг из графских придворных купил у меня такую. Не удивлюсь, если он объявит себя автором задумки, а я окажусь всего лишь жалкой подражательницей: никаких договоров мы, ясное дело, не составляли, и вообще, объявлять себя создателем и владельцем рунной цепочки… Ни один западный суд «магическое» дело к рассмотрению в жизни не примет, а на востоке будут долго смеяться над идеей объявить её своей собственностью. Всё равно что из всем известных букв составить слово и заявить, что оно принадлежит только тебе.
В общем, я выписывала мелом руны на потолке — к моему немалому удобству, небелёном. Больше всего, ясное дело, уставали шея и плечи, да ещё меловая пыль сыпалась на лицо, то и дело попадая в глаза. Дурачок лестницу держал надёжно, можно было не отвлекаться на сохранение равновесия, и я с несколькими передышками (руки просто отваливались, оттого что я их держала над головой) расписала все четыре угла и центр гостиной. Пусть будет освещена вся равномерно, а не беспорядочными островками. Я активировала все цепочки по очереди, комнату залил мягкий желтоватый свет, — не люблю классический голубоватый: холодный он какой-то, мертвенный, на мой вкус, — дала монетку восхищённо вертевшему головой парню и пошла отряхиваться от мела, умываться и искать сеньору, чтобы доложить ей о выполненной работе.
— А они так и будут весь день светить? — спросила она, озираясь на манер своего дурачка.
— Весь день и всю ночь, — подтвердила я. — А что? Окна здесь выходят прямо на запад, до самого вечера в комнате довольно сумеречно — пусть светят.
— Это тяжело? — спросила сира Катриона, продолжая с восторгом рассматривать группы светящихся шаров, похожие на булочки-«цветочки». Мне даже захотелось надуться, как лягушке-быку, но я скромно сказала:
— Ужасно! Плечи ноют, шея не гнётся, а руки — вообще слов нет.
— Ну, это понятно, — торопливо возразила она. — Я хочу сказать, маги ведь тоже тратят силы на колдовство, верно? Вам, наверное, несколько дней теперь сил не хватит ни на что, да? Целых… пять раз по семь…
— Тридцать пять, — любезно подсказала я.
— Вот-вот, тридцать пять огоньков разом вместо двух-трёх.
— Это руны, сира, — вздохнула я, поборов минутный соблазн объявить себя надорвавшейся страдалицей и побездельничать денёк-другой. — Требуют долгой и тщательной подготовки, безукоризненного исполнения и твёрдого знания не только значения каждой, но и законов их совместимости. Однако уже написанную что отдельную руну, что рунную цепочку активировать легко. Ну, как бы вам… вот, скажем, навалены неопрятной кучей здоровенные сучковатые поленья, а вот сложены шалашиком тонкие, ровные, сухие, а под ними уже приготовлены берестяные полоски и трут. Первый костёр тоже можно разжечь, хорошенько постаравшись, но второму-то хватит нескольких искорок из огнива. Я долго щепала лучинки и крошила трутовик, сира Катриона, но чтобы поджечь их, достаточно было два-три раза ударить кресалом по кремню.
— Понятно, — кивнула она, очень внимательно выслушав меня. — И надолго это?
— Если не трогать, недели на две-три должно хватить. Потом я могу подновлять до тех пор, пока ваши девушки не затеют сметать пыль и паутину с потолка. Как только они размажут линии рун, надо будет всё вычерчивать сначала.
Сира Катриона покивала, помялась немного и задала вопрос, который явно рвался у неё с языка ещё до того, как она спросила, не тяжело ли было зажигать разом три с лишним десятка светляков:
— А внизу и на лестнице сможете так? Можно не на потолке, а на стене, чтобы не так сильно голову запрокидывать, и вообще…
— Просто удивительно, как вы терпимы к магам, — не сдержавшись, тихонько фыркнула я.
— Если бы Девятеро не желали существования магии и магов, — возразила она, — не было бы ни магии, ни магов, чтобы бы там ни говорили жрицы. Знаете, с моего владения Агата Голд остатки проклятия снимала, злая страшная ведьма, а не жрец-экзорцист. А уж от стихийных магов вроде вас с госпожой Винтерхорст я вообще ничего, кроме пользы, не видела. Я плохая прихожанка, сира Вероника. Исправно плачу десятину, жертвую деньги, когда бываю в храме, но надеюсь всё больше на людей и нелюдей, а не на богов. С людьми и не людьми договориться всяко проще… У вас спина разболелась? — внезапно спросила она. — Вы так стоите, словно ищете, на что опереться.
— Вы всегда так внимательны к тем, кто вам служит?
— А куда деваться? — сира Катриона невесело усмехнулась. — Если я не буду своих людей беречь, новых-то я где возьму? Идите к себе, сира Вероника, я к вам Лидию пришлю с мазью, чтобы плечи и спину вам растёрла. И не вставайте до обеда. А на лестнице и в холле правда что надо на стенах рисовать, а не на потолке. К тому же над лестницей ещё попробуй дотянись до потолка. Да и со ступенек, потянувшись, загреметь недолго.
Ко мне в самом деле почти сразу пришла управительница, бойкая тётка из тех, что командуют без разбора и прислугой, и хозяевами. Размяла и растёрла она меня умело и привычно, объяснив, что и покойному сиру Руфусу поясницу вечно приходилось лечить, и сыну его, безвременно погибшему, без конца надо было то спину, то ноги промокшие растирать. Да и сама сира Катриона только в последние два-три года хоть часть работы приучилась перекладывать на других, а то и её всё носило по полям - по лесам. Пошлите Девятеро здоровья господину Меллеру, говорила Лидия, тщательно размазывая пахучую жирную пасту по моему загривку, переупрямил-таки супругу, заставил поменьше забот на себя взваливать. Хотя сира Катриона всё равно так и рвётся сама разобраться с любой ерундой, чуть только что-то пойдёт не так. Вся в матушку, пошлите ей Девятеро удачного перерождения, та тоже была уж до того беспокойного нрава!
Я под её воркование задремала и проспала до самого обеда. Я и после него с удовольствием бы ещё повалялась, тем более что спина продолжала-таки побаливать. Не простреливала до остановки дыхания, до потемнения в глазах, но ныла нудно и глухо, возмущаясь тем, как её заставляли прогибаться и замирать в неудобной позе. Я однако ложиться не стала, потому что быть такого не может, чтобы я никому не понадобилась.
Ну… легко предсказывать очевидные вещи. Мы еле успели встать из-за стола, как меня спросил тот самый дедуля. Сам пришёл и принёс отличную заготовку под посох — длинную, прямую, в меру увесистую, упоительно пахнущую свежим деревом.
— Ясень? — спросила я, привычно взяв будущий посох базовым хватом «блок против меча». У Беркута с Каракалом, болтавшихся во дворе, лица сразу стали такие… понимающие, и даже сир Эммет заинтересовался.
— Он самый, — покивал старичок. — Я его песочком подрал немного для гладкости, а морить не стал покуда, про морилку-то разговору не было.
— Не надо его морить, — возразила я, любуясь гладкой розовато-жёлтой древесиной. — Олифой только пройтись в два слоя, чтобы не темнел.
Я сделала несколько шагов назад и аккуратно, плавным движением крутанула посох вокруг себя. Удивительно, дедуля никаких мерок с меня не снимал, но толщину подобрал просто идеально по моей руке. Двигалась я осторожно, чтобы не тревожить спину, но вообще-то ей такие разминки были бы очень полезны — медленные, текучие повороты и выпады с небольшим утяжелением. Надо будет позаниматься по утрам.
А на бесплатное представление подтягивались всё новые зеваки, и сам Меллер с гномом-подрядчиком в их числе.
— Мастер Дромар, — обратилась я к нему, — не подскажете, кому можно заказать хороший кусок, — я расставила пальцы, обхватывая воображаемый камень, — горного хрусталя?
— А почему не аквамарина? — влез Беркут. Говорил он, кстати, довольно чисто. Гортанно, да, но грамотно и почти без акцента.
— Потому что, — вздохнула я, — на большой хороший кусок аквамарина без трещин и помутнений у меня ещё очень долго денег не хватит.
— С каких это пор маги рассчитываются деньгами? — усмехнулся Меллер. — Мастер Дромар, ваши работники не так давно ворчали, что сидр и пиво в бочках слишком быстро нагреваются, пена одна и вообще пить невкусно. Требуйте с сиры Вероники зачарования бочек на охлаждение, а с нею за работу расплатитесь не наличными, а изготовлением посоха. Основа уже, как я понимаю, готова, осталось оковать её снизу и закрепить подходящий камень в навершии.
Мастер Дромар всё так же молчком отобрал у меня палку, кивнул и двинулся к стройке. Меллер, его охранники и сир Эммет пошли следом, а я, слегка обескураженная тем, как быстро всё случилось и как мало людей и не людей интересовало моё мнение по поводу моего же посоха, повернулась к старичку.
— Так сколько с меня? — спросила я, потянувшись к карману, в котором носила мелочь, чтобы не лазать всякий раз в кошелёк ради пары медных монет.
Старичок опять почесал в затылке.
— Да тут это, вашмилсть, — слегка сконфуженно проговорил он, — я сына спросил было, а бабы как загалдели, что не надь им никаких денег, а надобен лёд хороший, крепкий. Ну, и это… вы уж проморозьте яму-то хорошенько, а баба моя вам из собачьей шерсти пояс свяжет, в самый раз спину лечить…
========== Глава шестая, в которой героиня много считает, пьёт и декламирует ==========
Гномы к магии неспособны абсолютно, и потому магию не любят, побаиваются… ладно, настроены подозрительно, и как следствие, не жалуют магов. Любых, даже целителей. Благо, загадочные гномские технологии позволяют коротышкам с лёгкостью обходиться без магии практически во всех областях своей жизни (ну, сколько можно судить по тем гномам, что живут Наверху).
Кроме одной. Да, под землёй холодно. Причём, примерно одинаково холодно что зимой, что летом, как в достаточно глубоком колодце. День-другой свежее, не засоленное или копчёное, мясо там полежит — но не дольше. Чтобы сохранить на более долгий срок мясо и деликатесы из него, закупленные Наверху, гномы вынуждены обращаться к стихийным магам, что бы они про нас ни думали. Понятно, что чем больше гномы из какого-либо Дома общаются с верзилами, тем легче они идут и на контакты с магами. Дом Морр однако очень закрытый, как мне говорили; его члены с подозрением относятся даже к собратьям из других кланов, и как уламывал их Меллер, я даже представить себе не могу. Фамильный торгашеский дар, не иначе.
Но не особенно привычные к работе на поверхности или, может быть, просто дорвавшиеся до пива и сидра в неограниченных количествах каменщики из Дома Морр пили часто и помногу, однако всё же не успевали выдуть полную бочку быстрее, чем напиток в ней степлится. А тёплое пиво… то есть, я-то его и холодным не люблю, но тёплое… бр-р… так и вспоминается гадость, которой меня лечили не помню уже от чего — горячее пиво с мёдом. До сих пор передёргиваюсь, как вспомню.
Словом, меня допустили под навес у стены, где у Дромара было что-то вроде полевого штаба и где стояли бочки. Пиво и сидр в них заливали каждое утро свежие, холодные (Меллер, похоже, питьё для гномов по всей Волчьей Пуще скупал, а то и за её пределами), но уже к полудню они заметно теплели, а к вечеру… впрочем, к вечеру они уже просто пустели, и приходилось бородачам, ворча, обходиться простой водой.
Бочки были не очень большие, вёдер на десять каждая. Я приняла пиво и сидр за воду, чтобы не усложнять расчёты, и выписала рунную цепочку, охлаждающую напитки примерно до температуры колодезной воды, но чтобы при этом они ни в коем случае не замерзали, даже корочкой ледяной не покрывались. Ограничений пришлось вписать больше, чем собственно охлаждающих чар, и я чуть мозги себе не вывихнула, пытаясь учесть слишком много факторов одновременно.
Для начала я попросила у Меллера абак. Ненадолго, только кое-что подсчитать. Потом — обрывок той тесьмы, которой он обвязывал товары, перед тем как их опечатать. Я хотела разметить её при помощи чертёжного угольника, но узнав, зачем она мне нужна, Меллер просто выдал мне складную линейку. И стопку дешёвой бумаги для черновых расчётов. И пустил меня за свой стол сбоку. Так мы и сидели с ним четыре дня, таская абак друг у друга — Меллер разбирал целые горы каких-то бумаг; я то производила расчёты, то соображала, как бы мне лучше расположить руны, чтобы они взаимодействовали меж собой наиболее эффективно. Впрочем, мы оба часто отвлекались: Меллер, кажется, был нужен каждому жителю Волчьей Пущи, независимо от роста, наличия бороды или формы ушей и зубов, а я просто без конца бегала на стройку, чтобы уточнить размеры, условия и прочие детали. Хорошо, хоть мои таблицы, переписанные из библиотечных книг академии в ученические тетради, не улетели в пропасть вместе со слежавшимся снегом, мандолиной и сменным тряпьём. Я так всегда тряслась над своими конспектами, что Шак отобрал их у меня и сам таскал в своём заплечном мешке — пиетет перед книгами он испытывал прямо-таки запредельный, невозможно было уверить его, что книги бывают и откровенно глупыми, написанными просто для развлечения. Читать он так и не научился, все наши контракты читала и подписывала я, а за тем, как я выписываю руны даже просто углём или мелом на стене, он всегда следил с таким благоговением, что прямо неловко становилось. Он, по-моему, так и остался уверен в том, что я куда более знающая, мудрая и сильная шаманка, чем какая-нибудь Вьюга’ (не знаю, почему так, но именно с ударением на последний слог), призывающая Ледяное копьё взмахом руки. Должно быть, моя кропотливая, дотошная возня с каждой чёрточкой казалась ему признаком какого-то особого мастерства, не нуждающегося в эффектных жестах. Лестно, конечно, но я честно старалась его переубедить. Кажется, не сумела.
Дромар, кстати, тоже следил за моими вычислениями с уважительным любопытством. Подбирал смятые листки, разглаживал, пытался что-то понять в многоэтажных вычислениях. В цифрах-то он явно разбирался, а вот рунные цепочки вызывали у него откровенную оторопь. Ну, я его понимала. В рунах и сами-то маги разбираются в лучшем случае через одного. Винтерхорст, как-то заглянувшая проведать сестру по гильдии, пробежав глазами мои построения, сказала то ли с ужасом, то ли с отвращением: «А я-то думала, хуже алхимии ничего на свете нет!» Я проблеяла что-то невразумительное в ответ, чтобы не затевать ссору. Алхимией я не особенно увлекалась, но если каждый месяц покупать противозачаточное зелье — проще принять обет целомудрия, иначе разоришься. Надо уметь изготовить его самой, как и обезболивающие средства, и кое-что ещё по мелочи, совершенно необходимое женщинам для безопасной и комфортной жизни. Но это я так считала. Рената, как вообще многие боевики, алхимию люто ненавидела. К счастью для большинства стихийных магов, руны не были обязательны к изучению, это я взяла цикл лекций на чужом факультете — малефиков рунами и ритуалами мучили с первого по выпускной курс. Преподавательница меня хвалила, кстати. Даже надиктовала список полезных для меня книг и разрешила обращаться с вопросами уже после того, как оплаченные лекции закончились, а денег на оплату ещё одного курса я наскрести не сумела.