Люси сделала ещё один глоток чая и вдруг вспомнила:
– Кстати, ты ведь не взял мармеладку!
– Взял, – успокоил её Драгнил. – Мне попалась со вкусом дыни. Весьма неплохо, кстати.
Девушка улыбнулась и снова потянулась к пирожным – их она не променяла бы ни на какие другие сладости. Даже со вкусом дыни.
========== Грейпфрутовая ==========
Чуть склонив голову на бок, художница бросила быстрый взгляд на застывшего у окна натурщика, потом снова посмотрела на почти готовый рисунок. Да, вот здесь, в правом верхнем углу надо добавить немного тени. Кончик кисточки нырнул в краску; та доверчиво впиталась в мягкий ворс, чтобы уже через мгновение расстаться с ним, оставшись лёгкими, игривыми мазками на шершавой бумаге. Потом сверху лягут ещё более тёмные – совсем чуть-чуть, чтобы подчеркнуть человеческую фигуру, словно выступающую из окутывающего её мрака.
Люси сменила кисточку и потянулась к светлой краске – нужно было поработать с отражением в окне. Лицо Нацу, подсвеченное снизу, казалось гораздо старше, серьёзнее; черты заострились, как бывает во время болезни, и скорее угадывались, чем реально виделись. Выражение глаз невозможно было понять, и это придавало образу молодого человека ещё большую таинственность. Что даже отчасти настораживало и слегка пугало. Впрочем, именно этого эффекта художница и добивалась – не зря же ей вспомнилась та зимняя выставка. Ощущения были почти идентичными.
Рисунок казался законченным, она могла остановиться на том, что было. Но работа почему-то не отпускала девушку, заставляя снова и снова опускать кисточку в краску, осторожно касаться бумаги то здесь, то там, задумчиво покусывая нижнюю губу и хмуря тонкие брови, задерживать дыхание, судорожно вдыхая, когда начинало колоть лёгкие от недостатка кислорода. Чего-то не хватало. Последнего штрих? Ощущения наполненностью работой? Если бы знать… Люси раздражённо отложила, почти откинула кисточку в сторону и объявила перерыв.
Нацу, обернув бёдра полотенцем, сел на стул, вытянув гудящие ноги. Художница же наоборот не могла сидеть: несколько раз прошлась про студии, постояла у окна. И вздрогнула, услышав обращённый к себе вопрос:
– Что с тобой?
– Я не знаю… – качнула головой Люси. – Эта работа, она… Я не могу её закончить. Не могу оторваться от неё.
– Иди сюда, – Драгнил едва ли не силком усадил девушку на своё место: – Закрой глаза, расслабься, – голос друга неожиданно успокоил её, а тёплые руки, аккуратно массирующие плечи, заставили расслабить напряжённые мышцы и облегченно выдохнуть. – Лучше?
– Да, спасибо, – улыбнулась Люси.
– Объясни, что тебя тревожит. Я, конечно, не художник, но иногда достаточно просто рассказать кому-нибудь о своих проблемах, и всё решается само собой.
Девушка с сомнением посмотрела на друга. И хочется, и колется. Нацу действительно не смог бы дать ей никакого совета относительно рисунка, но то, что он умеет слушать, было не раз проверено на практике. И не только слушать, но и задавать правильные вопросы, которые подсказывали выход из создавшегося сложного положения. Так что рассказать хотелось. Главная сложность была в том, чтобы решить – как? Как облечь в слова то, что лишь ощущалось, зыбко и туманно, где-то на периферии сознания, не поддаваясь логическому объяснению? Молодой человек терпеливо ждал, всем своим видом демонстрируя внимание и желание помочь. И Люси решилась.
– Понимаешь… Мне словно чего-то не хватает в работе. Какого-то одного штриха.
– Хм… Может, нужно добавить что-то в экспозицию? – предложил Драгнил. – Ещё один предмет?
– Нет, – художница покрутила в руке кисточку, за которой потянулась в момент задумчивости, постучала черенком по ладони. – Добавлять что-либо уже поздно.
– Значит, дело в модели, – сделал вывод парень. Люси вскинула на него удивлённые глаза. – Ну… я всё-таки не Аполлон… – Нацу пожал плечами, будто извиняясь за несовершенство своего тела.
– Ты даже не представляешь, насколько я этому рада! – засмеялась девушка. – Я имела в виду, – смущаясь, пояснила она в ответ на промелькнувшее в серых глазах недоумение, – что рисовать идеальные натуры довольно скучно. Это всё равно, что смотреть на чистый белый снег – вроде красиво, но душе не за что зацепиться. А вот если на нём появятся чьи-то следы, или его поверхность будет подсвечена разными источниками света, тем же солнцем или фонариком, причём в разное время суток, то выглядеть он будет совершенно по-разному. И рисовать его будет гораздо интереснее.
Друзья немного помолчали. Молодой человек вернулся на своё «рабочее место» к окну, художница – к мольберту. В комнате ненавязчивым фоном звучала музыка: Люси настолько привыкла к этому, что, даже рисуя в одиночестве, обычно после работы, обязательно включала флешку, любезно оставленную Драгнилом. Который вскоре решил возобновить их разговор.
– Значит, неидеальное тело писать интереснее? – задумчиво, словно обращаясь к самому себе, спросил Нацу.
– Да, – подтвердила девушка, накладывая очередной мазок. – Ассиметрия частей тела, родинки, шрамы, татуировки – всё это делает процесс рисования хоть и сложнее, но гораздо увлекательнее. А вообще у каждого человеческого тела есть своя изюминка, что-то такое, что очень хочется увековечить на бумаге: необычная форма ушей, тонкие музыкальные пальцы, хрупкое телосложение…
– Пивной животик, – в тон ей поддакнул парень.
– А почему бы нет? Не рисовать же только те вещи, которые считаются красивыми, – неожиданно согласилась художница.
– Хм… А разве не в этом главное предназначение искусства – запечатлевать всё прекрасное? И тем самым доставлять людям эстетическое наслаждение?
– Не только, – возразила Люси. Разговор вдруг стал ей настолько интересен, что она даже отложила кисточку, пытаясь продумать свой ответ. – Искусство – это, прежде всего, способ выразить себя. Поэтому в нём так много направлений. Ведь каждый человек видит и ощущает этот мир по-своему. А, значит, и изображать его тоже будет не так, как другие люди: один художник нарисует букет роз, а другой – засохшую корягу. То же самое и с человеческой натурой. Только с ней всё немного сложнее, потому что в разные века были разные идеалы красоты, и то, что казалось красивым, скажем, лет двести назад, сейчас может вызвать у кого-то лишь недоумение, а то и отвращение. Возможно, ещё лет через двести то, что нравится нам сегодня, у наших потомков будет вызывать совершенно другие чувства. Глупо выбирать из окружающего нас многообразия только красивое и идеальное. Если оно не трогает душу художника, никакое совершенство линий не поможет превратить взятый образ в произведение искусства.
– А та самая изюминка, о которой ты говорила, этому может поспособствовать?
– Отчасти, – девушка снова посмотрела на рисунок, раздумывая, стоит ли добавить ещё немного тени или оставить всё, как есть. Новый вопрос натурщика заставил её опять оторваться от работы.
– Я не совсем понял, – в голосе молодого человека проскользнуло недоумение. – Почему отчасти? Можешь объяснить?
– Всё просто, – вздохнула Люси. – То, что кажется мне необычным и интересным и может вдохновить на работу, для другого так и останется ничего не значащей деталью. Разница вкусов и восприятия.
– Но ты же рисуешь меня, скажем так, не опираясь на мифологические изюминки?
– Да, потому что, во-первых, эти рисунки – часть академического обязательного курса, – начала перечислять художница. – Во-вторых, я всё равно рисую тебя не просто так, а в каком-то образе. И, в-третьих, в тебе тоже есть кое-что… интересное.
– Например?
– Ну… У тебя весьма симпатичные ягодицы.
Ответом ей был странный звук, словно парень подавился. Он явно от неё такого не ожидал. Впрочем, Люси сама от себя не ожидала ничего подобного. Просто вырвалось. Совершенно случайно. Девушка закусила губу. Как же всё-таки хорошо, что сейчас Нацу стоял к ней спиной и не видел её лица. Сгорела бы со стыда.
Как ни странно, молодой человек пришёл в себя довольно быстро. Кашлянув, он поинтересовался, намекая на её последнюю фразу:
– Только это у меня… симпатичное?
– Нет, – ответила Хартфилия, изо всех сил пытаясь сделать так, чтобы голос не дрожал.
– Это радует, – значительно бодрее отозвался Драгнил. – Слушай, раз уж у нас зашёл об этом разговор… Опиши меня с точки зрения художника. Всего. Сможешь?
– А почему нет? – удивилась девушка. – Конечно, смогу.
– Тогда начинай. Но если ты что-то пропустишь, будешь должна мне желание. Опишешь всё – желание загадываешь ты.
– Договорились, – задорно улыбнулась Люси, уже празднуя победу. – Так, начнём, пожалуй, сверху. Голова и всё, что на ней. У тебя очень выразительные глаза. Умные. Губы немного тонковаты при таких широких скулах. Но всё остальное: лоб, уши, нос – нормальное. Если оценивать по десятибалльной шкале – девять из десяти. Шея… Десятка за шрам. Надо подобрать позу так, чтобы в следующий раз его нарисовать. Торс. Ну, ты явно не культурист, но это даже хорошо – не люблю перекаченных парней. Восемь из десяти. Руки вполне обычные, а вот пальцы очень интересные. Чувственные. За них тоже десятка. Про ягодицы я уже говорила. Ноги… Нормальные. Длинные, прямые и сильные – судя по тому, как долго ты можешь стоять. Восьмёрка. Всё.
– Уверена? – голос натурщика был полон насмешки.
– Да, – решительно отмела все подозрения девушка. – Если только случайно пропустила какую-то мелкую детальку…
– Ну, знаешь… – теперь Нацу говорил с явной обидой. – Подобными словами можно легко задеть весьма ранимое мужское самолюбие. Столь пренебрежительно о самом главном…
– О самом… – Люси резко вскинула голову – всё время, пока художница описывала и оценивала друга, девушка сидела, склонившись над рисунком – и замерла, поняв, что именно она пропустила. – Я… мне… – слова застряли в горле, не желая протискиваться наружу. – Мне не с чем сравнить… – наконец, выдавила из себя Люси. Глупо, конечно, ведь разговор у них был совсем не об этом. Можно же было что-то придумать, просто признать своё поражение, но язык против воли опять ляпнул что-то не то.
– Совсем? – глухо спросил Драгнил. Получив в ответ тихое «Да», он немного помолчал, а потом так же негромко сказал: – Прости, я не должен был заводить этот разговор. Будем считать, что ты победила.
– Сдаёшься? – неловкость ещё не прошла, но дышать стало легче. Парень угукнул, и тут же поплатился за свою доброту. – Тогда ответь на вопрос: сколько у тебя было девушек?
– Две, – нехотя ответил он и продолжил, предугадывая вполне ожидаемую просьбу: – Одна ещё в школе, в выпускном классе. Мы расстались незадолго до окончания – я всё равно собирался уезжать, а у неё появился другой парень. А с другой познакомился уже здесь, в институте. Сначала просто общались, а в начале второго курса стали встречаться. Через год расстались.
– Почему? – Люси смотрела в странно напряжённую спину друга. Конечно, это не её дело, но девушке почему-то очень важно было услышать ответ на этот вопрос.
– Просто поняли, что не подходим друг другу. Может, сделаем перерыв? Рука затекла.
– Да, конечно, – спохватилась художница. – И знаешь… – девушка бросила взгляд на рисунок. – Думаю, я с ним закончила. Так что отдыхай, а потом можно снять ткань с окна.
Позже, разобрав экспозицию, молодой человек, прихватив коробочку с мармеладом, подошёл к мольберту, чтобы рассмотреть готовую работу. Люси наблюдала за ним издалека, разбирая у рабочего стола кисти.
– Какая на этот раз? – полюбопытствовала она, заметив, что Драгнил сделал выбор.
– Грейпфрутовая, с горчинкой, – ответил тот. – Кстати, с чего ты решила, что он завершён? Тебе ведь чего-то не хватало в рисунке.
– Я просто поняла, что делать его безупречным – не очень хорошая идея. Иначе можно потерять изюминку, которая в нём есть.
– И что же это? – Нацу обернулся к девушке. «Ты», – едва не сказала она, но в этот раз успела сдержаться. Пожала плечами и улыбнулась:
– Его неидеальность.
========== Персиковая ==========
– Одна, две, три… – Нацу, склонившись над заветной коробочкой, шевелил губами, негромко бубня себе под нос. Люси, оттирая пальцы, окрашенные сейчас чуть ли не во все цвета радуги, молча с лёгкой улыбкой наблюдала за ним, стоя у рабочего стола. Новый рисунок был закончен, и теперь можно было с чистой совестью немного отдохнуть.
– Что ты там считаешь? – спросила она, откладывая тряпку – основная грязь была стёрта, а всё остальное отмоет только вода и мыло.
– М-м-м… А что обычно принято считать? Злато-сЕребро? – парень, оторвавшись от своего, казавшегося ему столь увлекательным занятия, поднял голову и, нахмурившись, посмотрел на художницу.
– Ну, раз ты у нас дракон, то обязательно добавь к списку драгоценные каменья, различные артефакты, мечи и латы невинно убиенных тобой рыцарей и украденных девиц.
– Последние мне зачем? – искренне удивился Драгнил.
– Как это зачем? – вопросом на вопрос ответила Люси, присаживаясь рядом с другом на софу. – Похищение представительниц прекрасного пола – это прямая обязанность любого более-менее уважающего себя летающего ящера наряду с сжиганием посевов, разграблением населённых пунктов, запугиванием мирного населения и истреблением крупного рогатого скота путём его поедания.
– А рыцари?
– Не рыцари, а их оружие и доспехи. Это военные трофеи, полученные путём уничтожения доблестных воинов твоим яростным пламенем или разрыванием их на части.
– Фу-у… – поморщился «дракон». – Думаю, мы сделаем по-другому. Устроим бартер: я им – девушек, они мне – трофеи.
– Э-э-э… – Хартфилия на минуту «зависла», обдумывая слова молодого человека. – А разве так можно?
– Можно, – кивнул Нацу, подцепляя пальцами нежно-оранжевую мармеладку. – Я же добрый и умный, ты сама сказала, – закинув в рот конфету, он прожевал её и кивнул: – А теперь ещё и довольный. Сегодня персиковая. Скорей бы лето – настоящих персиков хочу. Ну, или хотя бы варенья.
– Ты их так любишь?
– Да нет, не особо, – пожал плечами Драгнил. – Просто сразу детство вспоминается. Мы на лето обычно к родителям отца уезжали. У них свой дом был, мне тогда, пацану, он просто огромным казался. Да ещё лес, речка рядом, а с другой стороны деревни – поле, такое, что и горизонта, кажется, не было видно. В общем, раздолье. За домом дедушка сад разбил, небольшой, там всего с десяток деревьев росло. Только персиковые – бабушка очень их любила, он для неё и посадил. Сам ухаживал: обрезал, прививал… Персики на них были сочные, медовые, еле в ладони помещались, а от шкурки всегда губы чесались. Когда они все созревали, мама и бабушка варили варенье. Кажется, на его аромат слетались все пчёлы в округе. Я тогда вечно искусанный ходил – они никого, кроме меня, не жалили.
– Почему? – Люси, распахнув широко глаза, смотрела на друга. Интересно было представлять его маленьким. И очень легко: образ вихрастого, заводного мальчишки сам собой вставал перед мысленным взором. Хартфилия никогда не видела детских фотографий Нацу, но почему-то была абсолютно уверена, что напиши она его портрет – таким, каким Драгнил мог бы быть лет пятнадцать назад, рисунок мало чем отличался бы от оригинала, хранящегося в семейном альбоме.
– Наверное, потому, что я не хотел с ними делиться, – рассмеялся молодой человек. Закрыв коробочку с мармеладом, он поставил её на журнальный столик рядом с софой, поднялся и протянул девушке руку: – Ты готова?
– К чему? – Хартфилия с некоторым опасением покосилась на горящего энтузиазмом друга, но всё же вложила свои пальчики в его широкую ладонь. Нацу тут же сжал их – крепко, но не больно, давая понять, что теперь не отпустит её.
– Раз я дракон и обязан похищать молодых барышень, то именно это сейчас и произойдёт. Я тебя похищаю. Правда, пещеры у меня нет и замка тоже, поэтому мы идём на пляж. И это не обсуждается! – Драгнил потянул девушку за руку, понуждая встать. – У тебя десять минут на сборы. Время пошло.
Понятное дело, что уложиться в выделенные ей временные рамки Люси не успела. Ну, где это видано, чтобы девушка собиралась так быстро? Даже если ей всего лишь нужно надеть купальник и прихватить с собой пару полотенец. «Дракон» недовольно ворчал, рассуждая, что если все красавицы будут так долго собираться перед похищением, то он точно останется без военных трофеев. И без сокровищ – их просто растащат, пока он ждёт свою будущую пленницу. «И без бутербродов!» – крикнула с кухни Хартфилия, в спешке нарезая хлеб и ветчину. Молодой человек благоразумно заткнулся, забрал у подруги сумку с вещами и открыл входную дверь, благородно пропуская её вперёд.