– Если нельзя, но очень хочется, то немного можно, – философски пожал плечами «будущий доктор». – Не хочешь, давай я съем.
– Вот ещё! – тут же воспротивилась изыманию уже её собственности Люси. – Я тоже хочу!
Молодой человек только хмыкнул и перевёл взгляд на поле – начинался второй тайм. Хартфилию мало интересовало происходящее на покрытом травой четырёхугольнике, поэтому она решила полностью отдаться принесённому угощению и воспоминаниям.
Вчера она разрешила своему натурщику вернуться на его рабочее место только тогда, когда убедилась, что он уже не испытывает ни голода, ни жажды. Нацу, снова раздевшись и усевшись на стул, тут же уткнулся в конспекты и даже пропустил пару перерывов, не желая отвлекаться от чтения. Чем художница без зазрения совести и воспользовалась. Уж больно ей понравилось выражение лица её модели: серьёзное, сосредоточенное, с чуть нахмуренными бровями и плотно сжатыми губами – Драгнил всегда был таким в минуты задумчивости, но Люси не удавалось ухватить это выражение его лица. У неё уже было несколько портретов друга: с очками и без, улыбающегося, отрешённого… Но это состояние полностью ушедшего в себя и свои мысли человека она так и не смогла добиться от него, как ни пыталась. А тут такой подарок. Грех было не воспользоваться, тем более что и сам натурщик не хотел прерывать сеанс.
Что же касается несчастного яблока, повертев его и так, и эдак, девушка всё же сунула его в руку Нацу, решив, что на сегодня хватит и этого, а завтра она купит другое.
– Слушай, а почему бы тебе не оставить его таким? – спросил молодой человек, пытаясь выбрать, какую мармеладку съесть сегодня.
– Надкушенным? – удивилась художница. Такая мысль не приходила ей в голову, но в ней определённо что-то было.
– А почему нет? – наконец, определившись, ответил Драгнил. – Весьма оригинально получится. И со смыслом.
– Хм… – Люси присела рядом с ним на софу, издали рассматривая пострадавший фрукт. – И в чём же, по-твоему, будет смысл рисунка? В том, что натурщика надо периодически кормить?
– Как примитивно ты мыслишь, – вздохнул парень. – Яблоко можно считать плодом знаний, значит, вкусивший его человек познаёт что-то новое для себя.
– Ну… если учитывать наличие второго предмета – книги или, в нашем случае, тетради, то этот образ получился весьма прозрачным. Хотя тебе не кажется, что это немного… банально?
– Тогда… – не сдавался Нацу. – Тогда обратимся к версии, по которой яблоки являются олицетворением загадки жизни и смерти. Прибавляем к этому то, что позировал тебе студент медицинского университета, читающий свои конспекты…
– М-м-м… В этом случае значение образа наполняется глубоким философским смыслом – человек не просто получает какие-то знания, а прикасается к самой сути вопроса: почему мы живём? Даже более того – он мог частично получить ответ, раз надкусил яблоко. Этот вариант мне нравится больше. Вообще, у этого фрукта как у символа очень много значений – и отрицательных, и положительных. Так что каждый может представить себе то, что захочет.
На этом они и остановились. Драгнил, похваставшись, что в этот раз ему попалась мармеладка со вкусом ананаса, убежал домой дочитывать конспекты, а Люси – в кафе, отрабатывать дополнительную смену и отпрашиваться с работы на следующий день. Хозяин, узнав, что девушка идёт с молодым человеком на футбол, сам будучи заядлым болельщиком, отпустил её без лишних вопросов, посетовав при этом, что супруга категорически отказывается сопровождать его на матчи.
Сегодняшний сеанс ничем особенно не отличался от предыдущего: та же поза, те же материалы, то же яблоко… Люси всё же решила его не менять – где-то внутри уже зрела идея, пока лишь намёком, ощущением, смутным образом. Чтобы не растерять возникшее странное чувство, художница специально не касалась того места в рисунке, где должен быть фрукт, только наметила его общими линиями, надеясь, что к концу работы непонятный образ проступит в сознании чётче. Но этого так и не произошло, и против обыкновения девушка решила оставить рисунок незавершённым, с бледным пятном вместо яблока. Всё остальное: натурщик, фон, даже страницы «книги» – были прорисованы тщательно, уже не требуя доработки. Рассердившись то ли на себя, то ли на сбежавшее вдохновение, то ли на упрямый фрукт, не желающий становиться частью композиции, Люси безжалостно разрезала его на две половинки, одна из которых легла в мужскую ладонь.
– Ты же не закончила, – удивился Нацу.
– Ничего страшного, – отмахнулась Хартфилия, откусывая первый кусочек. – Оставлю так.
– А что ты скажешь господину Джона? – тут же полюбопытствовал молодой человек.
– Так и скажу: «На яблоке вдохновение меня оставило». Он поймёт.
– Странный у вас преподаватель, – хмыкнул Драгнил и поторопил подругу: – Собирайся, иначе мы опоздаем.
– Уже бегу, – Люси отложила так и не доеденную половину яблока на стол, убежала в спальню и уже оттуда крикнула: – Он не странный, он просто творческий, а, значит, и мои горести поймёт. Тем более что главное в рисунке – человеческая фигура – закончена. Всё, я готова. Кстати, какая мармеладка была сегодня?
– Яблочная, – скривился Нацу. – Если бы я знал, что ты захочешь накормить меня яблоком, взял бы другую, жёлтую, а не зелёную.
– С чего ты решил, что яблочная не может быть жёлтой? – заинтересованно подняла брови Хартфилия.
– С того, – ответил парень, открывая перед ней подъездную дверь. – Цвет чаще всего делают, ориентируясь на фрукт или ягоду, со вкусом которой будет мармелад: апельсин – оранжевая, клубника, малина – розовые, только оттенки разные, виноград и чёрная смородина были тёмными, помнишь? Лимон – жёлтый, а яблоко обычно зелёный. Теперь вам всё понятно, Ватсон?
– О да, Холмс, более чем! – друзья весело рассмеялись и повернули в сторону остановки автобуса.
Громкие крики и свист заставили девушку вздрогнуть и вернуться на грешную землю. Люси рассеянно пробежала взглядом по радостно скандирующей толпе. Догадки о причине всеобщего ликования у неё были, но она решила уточнить:
– Кто-то забил гол?
– Как ты догадалась? – усмехнулся Драгнил.
– Так радуются все, – пожала плечами девушка, – значит, забили.
– И кто кому? – коварно поинтересовался её спутник.
– Эм-м… сейчас… – Люси осмотрела поле. – Судя по тому, как радуются вон те парни в жёлтых футболках, забили именно они, как же их там? «Саблезубые тигры», да? Подожди… Почему они на этих воротах? Они сами себе, что ли, забили?
– Я ведь тебе уже объяснял: после перерыва команды меняются воротами. Забыла?
– Да, прости… И как они сами не путаются?
– Долгие годы тренировок, – Нацу сделал глоток из своей бутылки и тихо чертыхнулся: – Да что же это за день такой? Даже лимонад и тот яблочный попался.
– Давай поменяемся, – предложила девушка. – У меня «Тархун».
На трибунах стало немного потише – игроки снова носились за мячом, пытаясь отбить его друг у друга, чтобы забросить в ворота соперника. Люси несколько минут следила за игрой, но потом бестолковые метания взрослых мужиков по полю стали её раздражать.
– Не понимаю, – нахмурилась она. – Всё равно не понимаю этой игры. Нет, я знаю, что надо забивать голы, и та команда, которая забьёт больше, выиграет. Но смысла в этом не вижу никакого.
– Ты опять слишком прямолинейно смотришь на вещи, – спокойно начал объяснять Драгнил. – Забить гол – это результат, который не обязателен, но желателен, а в данном виде спорта главное – процесс. По крайней мере, для меня.
– Нацу, ты ничего не путаешь? – девушка замерла, так и не донеся до рта бутылку с лимонадом. – Ведь цель любого соревнования – выиграть. Ну, да, я помню, есть такой девиз: «Главное – не победа, главное – участие», но, по-моему, это явно не тот случай.
– Как бы тебе объяснить? – задумчиво потёр кончик носа молодой человек. – Вот смотри, – видимо, до чего-то додумавшись, продолжил он. – Если мы возьмём, к примеру, теннис, или лёгкую атлетику, или бокс, или прыжки в воду, да любой одиночный вид спорта, где человек либо оказывается один на один с противником, либо просто выступает сам по себе. В этом случае результат, в том числе и победа, зависят только от него самого. Чтобы тебе было ещё понятнее, перейдём на твою область. Художники, скульпторы – вы ведь тоже, по сути, одиночки, даже если рисуете живого человека. Ты же никого не подпустишь к своему полотну и вряд ли попросишь у кого-нибудь помощи, иначе получится, как в том мультике про пацана и его пушистых приятелей, помнишь?
– Когда они письмо домой писали? – улыбнулась Хартфилия.
– Именно, – рассмеялся Нацу. – А вот футбол, как и хоккей, синхронное плавание, что там ещё? Это командная игра, и в ней нельзя, чтобы каждый игрок действовал сам по себе. Представь, если в оркестре каждый будет играть так, как ему захочется, или на сцене актёры озадачатся только своими ролями. Получится полный бред.
– В театре и для концерта всё должно быть отрепетировано, – возразила девушка. – А разве можно отрепетировать игру?
– Скажем так, частично можно. У них ведь есть определённые схемы нападения и защиты. И каждая команда перед началом матча решает, по какой схеме они будут играть. Потому что на таком большом пространстве без предварительной договорённости действовать практически нереально. Конечно, команда противников не будет стоять и ждать, пока те же «Саблезубые тигры» осуществят выбранную стратегию, ведь она должна выполнять свою. Поэтому действия всех игроков очень важны, и чем слаженнее они будут, тем больше у команды шансов на выигрыш.
– Как всё сложно, оказывается, – с некой долей уважения протянула Люси. Её друг согласно кивнул головой:
– Верно, всё сложно. А ведь хирургия, по сути, та же командная игра. Если оперирующий врач назовёт не тот инструмент или сестра подаст ему иглу вместо зажима, это может привести к фатальной ошибке – смерти пациента.
– Ты поэтому ходишь на футбол? – тихо спросила девушка. – Учишься работать в команде?
– Настраиваюсь на это, – усмехнулся, поворачиваясь, будущий врач и вдруг застыл, внимательно глядя на неё.
– Что? – Люси тоже замерла, пытаясь угадать, чем вызвана такая реакция собеседника.
– Ничего, просто… – Драгнил, помедлив, протянул руку и осторожно коснулся её щеки. – Ты испачкалась немного. Вот здесь.
Громкие крики на трибунах внезапно затихли, словно кто-то выключил звук или надел ей наушники. Остался только ровный неразборчивый гул, в котором, как девушка не пыталась, она не могла вычленить ни слова. Зрение тоже изменилось, потеряв привычную остроту: картинка расплылась, потекла, словно облитый водой акварельный рисунок, оставив в фокусе лишь лицо её собеседника. Время замедлилось, превратившись в вязкую субстанцию; казалось, что сейчас его можно даже потрогать, ощутить стремительно немеющими пальцами.
И вдруг всё резко закончилось: на неё стремительной лавиной навалились звуки, краски; голова закружилась от столь быстрой перемены обстановки, и Люси на мгновение даже растерялась, не понимая, что с ней, где она. Судорожно выдохнув, девушка осмотрелась и прижала ладонь к тому месту, на котором ещё ощущала прикосновение пальцев Нацу. Конечно, их там уже не было. Наверное, поэтому она и смогла найти в себе силы тихо спросить:
– Всё?..
Парень кивнул и отвернулся, а Люси так и сидела, оглушённая и потерянная, до конца матча. Только когда игроки ушли с поля, а зрители начали подниматься со своих мест, она пришла в себя, насколько это было возможно: пыталась улыбаться, отвечать, часто невпопад, на вопросы друга, поддерживая беседу. Но, в конце концов, сдалась и, сославшись на головную боль, просто сбежала домой – хотелось если не обдумать произошедшее, то хотя бы побыть одной. Драгнил не настаивал на своём присутствии, за что она была ему безмерно благодарна, проводил до дома и простился, даже не поднимаясь в квартиру.
Девушка бесцельно проходила остаток вечера из угла в угол, пыталась занять себя делами, но так и не смогла ни на чём сосредоточиться: в какой-то момент она просто замирала, отрешённо смотря в пространство перед собой, забывая про включённую для мытья посуды воду или занесённую в преддверии очередного мазка руку. После очередного такого выпадения из реальности Люси пришла в себя от громкого сердитого свистка чайника, который непонятно как оказался на плите. Это стало последней каплей: быстро раздевшись, Хартфилия нырнула с головой под одеяло, решив, что сон – лучший способ избавиться от странного состояния.
Но стоило ей закрыть глаза, как перед мысленным взором мелькнула чёткая картинка. Через минуту художница как была – растрёпанная, босиком, в одной тонкой сорочке – уже стояла перед мольбертом, торопливо водя по бумаге сухой, рассыпающейся в руках пастелью, пытаясь как можно быстрее перенести на так и не законченный сегодня рисунок отпечатавшийся на сетчатке образ: нарисованная простым углём сильная мужская рука, бережно держащая ярко-красное сочное яблоко.
========== Банановая ==========
Сегодняшний день был каким-то странным: беспокойным, путанным, стёртым, словно кто-то неосторожным движением, задев ещё не закреплённый угольный рисунок, смазал чёткие линии, превратив изображение в некрасивое серо-чёрное пятно. Люси беспомощно барахталась в этом неопределённо-мрачном состоянии, ощущая, как оно всё больше и больше опутывает её, затягивает в пучину депрессии, и даже осознание того, что рисунок с яблоком закончен, не прибавляло хорошего настроения. Наоборот – при воспоминании о вчерашнем дне становилось ещё горше и тоскливее.
То, что произошло на стадионе… Это было неправильно. Потому что могло поломать не только их дружбу – весь её мир, такой привычный и одновременно хрупкий, притягательный в своей простоте и тем самым дарующий ей чувство защищённости. А теперь, из-за одного прикосновения, всё это летело к чёрту, грозя безжалостно погрести под неровными, больно ранящими обломками. Наверное, можно сделать вид, что ничего не случилось, списать всё на усталость, жару, нервы. Забыть, отодвинуть подальше, спрятать глубоко в памяти. И постараться жить так, будто ничего не случилось. Ведь ещё не поздно, да?
Художница прошлась по студии и замерла у рабочего стола, зацепившись невидящим, остекленевшим взглядом за чистый лист бумаги, уже приготовленный к работе. Ей не хотелось рисовать. Совсем. В голове было пусто: ни мыслей, ни образов, лишь холодный серый вакуум. Сейчас Люси сама себе напоминала выжатый до последней капли тюбик с краской – где-то там внутри вроде есть немного цветной субстанции, но достать её уже невозможно, если только пройтись сверху катком. А ведь надо написать ещё одну работу. Хотя нет, не надо, того, что есть, вполне хватит для зачёта, но как объяснить это её модели? Драгнил же знает, как его подруга любит рисовать и делает это при любом удобном случае, а если сейчас она вдруг скажет, что устала, передумала… Девушку передёрнуло: Нацу не отстанет от неё, пока не выяснит причину (причём, настоящую причину) её столь странного поведения. Легче взять себя в руки и попытаться написать… да хоть просто части тела: кисть, ногу, плечо. И назвать это набросками для будущих рисунков.
Люси быстро мазнула взглядом по экрану мобильника, чтобы узнать время – почти двенадцать, провела ладонью по лицу и только тут почувствовала, какие у неё холодные руки. Или это горят щёки? Хартфилия направилась в ванную комнату (надо же узнать, что именно случилось с её организмом), но только шагнула в коридор, как раздался звонок в дверь. Что там происходит с героями в фильмах ужасов? «От неожиданности он подпрыгнул на месте, а сердце забилось так, словно хотело выскочить из груди». Или лучше: «От страха у неё отнялись ноги, кровь отхлынула от лица, руки похолодели»? Люси выбрала третий вариант: внутри вдруг стало пусто, словно некий орган, качающий по организму кровь, решил сменить своё местоположение, ухнув вниз, в желудок, зато лицо зажгло так, будто в него плеснули кипятком.
Теперь уже и без зеркала девушка знала, что её кожные покровы по цвету сейчас напоминают варёного рака. И с таким лицом встречать Нацу? Хартфилия готова была взвыть дурным голосом и побиться головой об стену, если бы это помогло. Так ведь нет, не поможет – она один раз даже попробовала, чувствительно приложилась лбом о гладкую поверхность межкомнатной перегородки, мысли в порядок не привела и не успокоилась, только головную боль заработала. К которой прибавилось дикое раздражение от без устали бренчавшего звонка. Вот как тут не рыкнуть и не распахнуть резко дверь?!