— Ты сказал что-то о французском, и это всё, что я понял. — с улыбкой произносит Ксавьер. — Мы теперь тут будем соревноваться, кто скажет больше всего на непонятном для другого языке?
Эрик старается подавить смех. Ну, не настолько уж и непонятном. Для него, по крайней мере.
— Мне кажется, это будет немного неправильно, потому что пока я буду рассказывать тебе о дожде, ты будешь описывать леса Франции. Немного… странно, наверное, было бы со стороны.
— Les forêts? Je préfère parler de sentiments. En français, il est plus facile et plus élégant⁴. — вяло улыбается Ксавьер. — Но, пожалуй, ты прав. Вести беседу на языке, который неизвестен никому, кроме тебя, немного… Странновато.
О чувствах? Что же, это становится довольно… довольно «ксавьеровским». Кто на его памяти если и говорил на французском, то только о чувствах? А, точно.
Чарльз.
— Хотя нужно признать, что было бы весело. Странное обычно весело.
— Некоторое время. — замечает Чарльз, вновь потянувшись за алкоголем.
— Denkst du? Возможно, да, но по началу… — Эрик открывает глаза, привыкая к темному, но все же кое-какому свету.
— Но говорить на другом языке. можно с большим чувством, что ли? На том, котором говорит твоё окружение как-то не очень охотно идут слова в некоторых случаях.
— Мм… — Чарльз чуть хмурится. — Да, очень верно, пожалуй. — он немного неловко поправляет волосы и делает глоток из рюмки. Просто верно подобранные слова. Эрик Леншер реагировал бы по-другому, знай он французский, верно? Верно.
— Предпочитаешь чаще говорить некоторые вещи на французском? — предполагает — вообще-то знает, но все же — Эрик.
— Иногда. — решает сказать Чарльз, сразу прячась за новым глотком.
— Теперь интересно, что именно ты говоришь при мне такого, чего не можешь сказать по-английски. — медленно и с приуменьшенным интересом произносит Леншер.
— Ммм… Ничего особенного, на самом деле. — пожимает плечами Ксавьер.
Ах ты юный лжец, Ксавьер. Эрик ухмыляется, повернув голову, чтобы этого не было заметно.
— Верю на слово. — кивает Леншер, рассматривая в полутьме книги, словно пытаясь занять себя чем-то кроме сдерживания смешков.
Ксавьер неловко потирает переносицу и делает новый глоток.
Пора сбавить темп.
— Итак… Можем обсудить что-нибудь ещё. Только на английском, да.
— Сколько лет ты собирал эту стену из книг? — спрашивает Эрик, пытаясь прочесть названия на корешках.
— С того момента, как научился читать, наверное. — произносит Ксавьер. — От обычных рассказов и до книг по генетике. Ну и, конечно же, Шекспир. Много Шекспира.
— На разных языках? — предполагает Леншер, от чего-то не сомневаясь в этом.
— Английский, Русский, немного латыни и французский. — перечисляет Чарльз, вспоминая лежащие на полках книги.
— Пару томиков Есенина рядом со сборником Виктора Гюго, изумительно. — смеется Эрик. — Я, к сожалению, похвастаться таким не могу, потому что сюда я привез только одну книгу на немецком.
— Гёте? — спрашивает Чарльз.
— Точно. Эта книга всего на пять лет моложе меня. Я хотел привезти с собой кое-что из Вольтера и Брэдбери, но слишком спешил уехать и они были из библиотеки Себастьяна, так что я не решился этого сделать.
— Понятно, — Ксавьер пару секунд хмурится, думая, что этот Себастьян, должно быть, был довольно жестоким.
Чарльз продолжает смотреть на Леншера, а алкоголь в крови вкупе со странной… притягательностью Эрика так и порывает сказать какую-нибудь глупость.
— Vous avez une mutation très belle. Yeux gris — magique*. — говорит он, неосознанно всматриваясь в глаза Эрика.
Леншер из-за сказанного несколько раз моргает, не отводя взгляд.
— Окей, наверняка, ты сказал что-то красивое. Но даже если не так, то звучало красиво и со словом «мутация». Юный генетик. — тихо фыркает Эрик.
Ксавьер улыбается, чуть склоняя голову.
— Красивое, поверь.
— Настолько красивое, что по-английски сказать нельзя. — с легкой улыбкой скорее утверждает, чем спрашивает Эрик.
Ксавьер чуть прикусывает губу.
— Я сказал, что твоя мутация серых глаз довольна интересна… с научной точки зрения. Этот цвет довольно редок.
— Я приму это за комплимент от начинающего ученого. — смеется Леншер. — А то от кого я еще услышу что-то подобное?
— Вот видишь, не зря тебя тогда Эмма выставила за дверь. — ухмыляется Чарльз. — Если бы не она, ты бы так и не узнал, что я не просто гиперактивный выскочка. Я ещё и комплименты умею делать.
— Отблагодарю ее эклерами. — хмыкает Леншер, вглядываясь в темноте в голубые глаза. — Теперь интересно, что я еще смогу о тебе узнать.
— Я не особо интересен, — говорит Чарльз, проводя рукой по волосам. — Люблю играть в шахматы, готовить, читать, изучать генетику… Всё, пожалуй. Так что нечего больше узнавать, как мне кажется.
— Все люди интересны, Чарльз, они просто этого не видят. Это как. ммм… люди с веснушками. Большинство из тех, кого я знаю или не любят их, пытаясь свести лосьонами, или просто стараются не замечать, хотя окружающие от них в восторге. Плохой пример, но довольно показательный. То, чем ты интересен — как веснушки. Ты не обращаешь на это внимания. — вдумчиво говорит Леншер, отсекая ту часть мысли, которая говорит о бредовости сравнения.
— Интересный пример, — говорит Ксавьер с лёгкой улыбкой, чуть опустив взгляд. — В любом случае, я самолично мало что могу о себе рассказать.
— Вот поэтому я и должен сам об этом узнать. Каждый видит что-то интересное. И зачастую каждый разное, и мне кажется это… забавным, возможно. — он откидывается на спинку. — Например, я нахожу интересным твои резкие перепады вызывающей наглости и колоссального стеснения.
— Видимо, у меня не получается находить должного равновесия между этими крайностями. — говорит Чарльз, пожимая плечами.
— Равновесие — это неинтересно, так что в тебе все правильно, я думаю. Ну, это личное мнение скорее.
— «Равновесие — это неинтересно»… Думаю, примерно что-то такое говорят люди из комнат с мягкими стенами. — кратко усмехается Чарльз.
— На учете туда я вроде не стою, так что не сдашь меня, надеюсь. — улыбается в ответ Эрик.
— Если не будешь нападать на меня с ножом или типа того. — говорит Чарльз, смотря в глаза Леншера.
Эрик не отводит глаз.
— Не буду. Не наблюдал за собой тягу к насилию. Так что. думаю, жить будешь.
— Звучит довольно обнадёживающе. — отвечает Чарльз.
Вдруг со стороны двери раздаётся резкий звук, заставляющий Ксавьера чуть дёрнуться. Кто-то роется ключом в замке. Рэйвен.
— Я ненадолго, Чарли, просто нужно забрать подарок для Мойры! — сообщает Рэй, открывая дверь. Заглядывая в гостиную, девушка ухмыляется. — Играем в шахматы, мальчики?
— Ну, — Эрик смотрит на доску, а потом на Рэйвен, — кажется да.
— И кто же из вас лучший игрок? — продолжая ухмыляться, спрашивает Рэйвен.
— Один-один. — пожимает плечами Леншер. — А ты хочешь сыграть?
— Мне этого и без того хватало, спасибо. — говорит Рэйвен и, пару секунд посмотрев на Эрика и брата внимательным взглядом, молча отходит к своей комнате.
— Ну, вообще-то, два-один в мою пользу, мистер-не-сплю-на-диване. — замечает Чарльз.
— Если не начинать со спора, то да. — спокойно подтверждает Эрик.
Ксавьер чуть улыбается Леншеру и переводит взгляд на Рэйвен, вышедшую из своей спальни с подарочной коробкой в руках.
— Ладно, голубки, не хочу вам мешать, так что разрешите отчалить. — улыбается с долей наглости Рэйвен, наблюдая за реакциями Ксавьера и Эрика.
— Повеселись там с бабочками. — говорит вскользь Чарльз, делая ещё глоток — ну он же хотел остановиться — алкоголя.
— Передам им твой привет, — в тон брату отвечает Рэйвен. — А это что? — спрашивает она, кивком указывая на колечко от ключей на столике возле кресла Чарльза.
— Очевидно, что скрепляющее кольцо для ключей. — говорит Леншер, пряча лёгкую улыбку.
— Зачем его сняли? — непонимающе спрашивает Рэй.
— Какая тебе разница? — в ответ спрашивает Чарльз.
— Обычный интерес. — говорит девушка, пожимая плечами.
Эрик знает одну хорошую истину. Чтобы хорошо солгать — нужно всего-то сказать правду.
— Сделал твоему брату предложение.
— Весело у вас тут, ничего не скажешь. Мог бы найти колечко и покрасивее, Леншер. — говорит Рэйвен. — Ладно, мне уже пора. Воркуйте, милые!
Чарльз провожает сестру чуть усталым взглядом. Когда дверь за ней закрывается, он бегло смотрит на часы.
Быстро время летит.
— И так, дождь не закончился, так что ты остаёшься здесь. — говорит Ксавьер.
— Не дашь зонта? — насмешливо интересуется Эрик, приподняв бровь. — Ладно, все равно не хочу идти. Там сыро.
— Мог бы дать зонт, но резиновых сапог у меня не имеется, так что он был бы бесполезен и ты всё равно заболел бы. — говорит Чарльз. — Ладно, я накрою себе на диване.
Ксавьер встаёт с кресла, немного пошатнувшись от непривычки после алкоголя, и подходит к шкафу, попутно немного растрепав волосы.
— Тебе бы самому полежать. — замечает с улыбкой Леншер, глядя на Чарльза.
— Для этого я и стелюсь, — с пьяной улыбкой отвечает Чарльз, доставая наволочку, подушку и одеяло из шкафа.
— Помочь? — спрашивает Эрик.
— Я не настолько пьян, — говорит Чарльз, чуть неуклюже вдевая подушку в наволочку. — Справлюсь.
— Ладно, Золушка, уверен, у тебя это получится отлично. Потому что я бы не парился над подобным. — фыркает Эрик, не сводя взгляд с Ксавьера.
Ксавьер закатывает глаза и наконец вдевает подушку в наволочку. Стеля постельное на диване, он начинает понимать, что действительно хочет поскорее лечь.
— Dois-je blague que je ne me dérange pas de dormir ensemble? * — спрашивает себя — Леншер не знает французского, так что кого же ещё? — Ксавьер, устало садясь на твёрдый диван.
— Прошу прощения? — переспрашивает Эрик, думая, что ослышался. Ну и подтверждая незнание французского, конечно же.
— Не знаю, от чего, но я ужасно устал. — говорит Ксавьер, чуть разминая шею и стягивая с себя синий джемпер, отчего волосы слегка намагнитились.
— От меня. — весело говорит Леншер, не выкидывая пока из головы слова Чарльза. Интересно.
— Чтож, даже если и так, эта усталость достаточно… приятная, наверно. — говорит Чарльз, расстёгивая пару верхних пуговиц, чтобы те позволяли свободно дышать, чуть обнажая усыпанные веснушками ключицы.
— Ложись спать, пьяный мастер комплиментов. — мягко говорит Эрик, чуть задерживая взгляд на расстегнутых пуговицах и светлой коже с — помоги боже — веснушками.
— Будет исполнено, mignon. — слабо улыбается Чарльз, откидываясь на подушку. Немного неудобно, но он быстро привыкнет.
— Не будешь со мной спать? — с тихим смехом спрашивает Эрик.
— Заманчиво, учитывая, что кое-кто сделал мне предложение.
— Брачная ночь?
— Если под «брачной ночью» ты подразумеваешь крепкий сон на мягкой кровати под тёплым одеялом.
— А в неё принято делать что-то другое? — деланно удивляется Эрик. — Потому что я знаю только такое развитие событий.
— Sot. — говорит Чарльз, улыбаясь.
Леншер хмыкает. Ну разве так разговаривают с мужьями?
— Я повторю это еще тысячу раз, но ты странный, Ксавьер.
— Не отрицаю, но почему? — вяло улыбается Чарльз, прикрывая глаза и чуть ёрзая на диване.
— Как минимум потому что собираешься спать со мной. — улыбается он.
— Эй, я же не согласился, я сказал, что это заманчиво, а это разные вещи. — говорит Чарльз.
— Хорошо, но это тоже немного странно. Но забавно. Als ob du in mich verliebt*.
— Нужно было учить немецкий, когда была возможность. — говорит Чарльз, вздыхая.
— Думаешь? Возможно, не нужно. Немного… довольно странный язык. Да, мой богатый лексикон ограничивается словом «странный». Взять хотя бы цифры. Сначала единицы, а потом — десятки. Будучи ребенком, мне это казалось дурацким. Да и сейчас тоже.
— Адский для обучения, да? Во французском тоже скорее застрелишься, чем поймёшь числительные. Цифра «семьдесят» произносится как «шестьдесят и десять». Так что не только немецкий грешит подобным.
— Почему бы не сделать все по человечески? — вздыхает Леншер, глядя на Чарльза, который. хм… какой-то беззащитно милый? Да, что-то вроде этого.
— Видимо, им было слишком скучно. — предполагает Чарльз. Он несколько секунд молчит, ёрзая, а после неловко спрашивает:
— Ладно. Предложение выспаться на одной кровати всё ещё в силе?
Эрик усмехается. Боже, Ксавьер.
— Если тебе хочется, то да.
Чарльз прикусывает губу, думая, а после вновь принимает сидячее положение на кровати.
— Тогда я, пожалуй, переберусь на кровать.
— Я не против, Чарльз. Ни у одного из нас нет каких-то не тех мыслей, так? Так что если ты хочешь уставать от меня до полного засыпания, то я не против. — он пожимает плечами, рассматривая рубашку Ксавьера.
— Играть с тобой в те шахматы я не собираюсь, мы не дошли до этой ступени в отношениях. — фыркает Ксавьер, неторопливо залезая под одеяло.
— Ну, Ромео и Джульетта тоже не успели сыграть, так что не рассчитывал. — фыркает Леншер.
— Единственное, во что они сыграли — ящик, ага. — говорит Чарльз, смотря на Леншера с лёгкой улыбкой.
Странное чувство.
— У нас, кстати, ещё около трёх часов, чтобы влюбиться и умереть. — говорит Эрик, глядя в темноте на наручные часы. Довольно быстро день прошёл.
— Радужные перспективы. — тихо смеётся Чарльз. — «И брошу все блага к твоим ногам, И за тобой одним пойду по свету…» — цитирует он с напыщенной торжественностью.
— Наизусть все знаешь, да? — хмыкает Эрик, почти уверенный, что да.
— Только некоторые отрывки. — с улыбкой отвечает Чарльз.
— Ладно, верю. — говорит Леншер, поднимаясь с места, выравнивая до лёгкого хруста спину. — Передумал спать, м? — улыбается в темноту он, замечая беглый взгляд Чарльза.
— Относительно. — отвечает Чарльз, поудобнее устраиваясь на кровати.
— Поконкретнее? — подходя к дивану переспрашивает Эрик.
— Я ни за что не встану с постели, но поболтать ещё немного я всё-таки смогу. — чуть улыбается Чарльз.
— И о чем хочешь говорить? — спрашивает Леншер, садясь на край и глядя на рассыпавшиеся по подушке волосы.
— А вот это уже сложнее, — ухмыляется Чарльз, смотря на Эрика. — Ты говорил, что тебе нравится музыка. Какая-то конкретная? Ну, знаешь, жанр. Или конкретная песня?
— Мм. Вся? Мне нравится абсолютно всё. Кроме оперы, наверное. Слишком. слишком скучно для меня, не ценитель. — он хмыкает, вспоминая один момент в детстве, когда ходил на оперу с Себастьяном. — А так… Когда-то я учился играть на фортепиано, но быстро бросил, потому что мне нравится слушать классику, а не заучивать.
— Оперы странные, не понимаю их, у меня постоянно после них болела голова. — говорит Чарльз, вспоминая, как единожды выбирался на оперу в детстве. — К удивлению, но мне нравятся старые французские песни. И классика. Да, это, пожалуй, фавориты.
— Жак Брель, конечно, бельгиец, но песни у него французские, легкие и приятные. У мамы были пластинки. — улыбается Эрик уголком губ.
Ксавьер с улыбкой молчаливо всматривается в лицо Леншера — такое… Умиротворённое? — словно изучая каждый его миллиметр, с явным трепетом заглядывая в серые глаза.
Эрик ненадолго замирает, вспоминая что-то давнее, детское. Домашнее.
— Что? — спрашивает он, когда придя в себя замечает мягкий взгляд Ксавьера.
— Ничего, просто… — Ксавьер продолжает слабо улыбаться, но взгляд прячет. — мне нравится открывать для себя такого Эрика.
— Такого это какого? — с небольшим интересом наклоняет голову влево.
— Без притворств счастливого. — пожимает плечами Чарльз.
Леншер задумывается на минуту. Без притворств.
— Тогда рад позволить кому-то увидеть такого меня. — отвечает он немного потерянно от задумчивости.