И замолчал, опустив ресницы.
Джон продолжал склоняться над ним, с каждой минутой чувствуя всю нелепость и театральность своей неудобной позы.
Миссис Хадсон не издавала не звука.
— Шерлок, — шепотом позвал Джон. - Эй, Шерлок. Кажется, отключился.
Он осторожно освободил ладонь и выпрямился, смущенно пряча руки в карманах.
— Всего лишь заснул, — холодно констатировала миссис Хадсон. — Не тормошите его. Пусть отдыхает.
— Господи, — Джон повел носом и брезгливо поморщился, — чем от него несёт? Он что, провел все это время в сточной канаве?
— Вполне вероятно. Я бы сказала, скорее всего. Видели бы вы его пальто. Самой мне с этим жутким кошмаром не справиться, снесу-ка я его утром в чистку.
— Да этого… детектива самого хоть в чистку неси.
Джон бесшумно отошел от дивана.
Миссис Хадсон одернула платье, поправила волосы.
— Да. Ну так что, я пошла?
— Конечно. Простите, что я так орал. И вообще… Простите.
— Ну что вы, доктор. Мои уши не такое сносили. Но вам о многом стоит подумать. Во всяком случае, не мешало бы.
Она развернулась и вышла, негромко щелкнув замком.
Шерлок спал три часа, и все эти три часа Джон сидел рядом, боясь лишний раз шевельнуться и время от времени нюхая пальцы. Смотрел на измученное, но полное удовлетворенной неги лицо. Впадал в легкую дрему. Просыпался, вздрагивая всем телом. Снова смотрел. Как распоследний, самый распоследний кретин. И думаете, это его хоть чуточку волновало?
К концу своего верноподданнического бдения он, как видно, заснул по-настоящему крепко, и очнулся от неправильного прикосновения горячих ладоней.
Шерлок сидел перед ним на корточках, положив руки на подлокотники кресла — похоже, неправильные прикосновения были лишь частью короткого сна.
Чисто вымытый, посвежевший, но всё ещё изможденный, он был так опасно, так мучительно сексуален, что Джон по-возможности незаметно отодвинулся, поплотнее вжавшись в кресло спиной. Самым пугающим было ощущение неизбежности, кольнувшее сердце остро и сладко.
— Я спал?
— Да. И на всю квартиру сопел, — улыбнулся Шерлок, поднимаясь и поводя плечами.
— Ты, кстати, уже вполне на человека похож.
— Принял душ, побрился. Да и отдохнул на славу. Ты так и не ушел?
Джон откашлялся:
— Как видишь. — И поспешил уточнить: — Тоже решил отдохнуть.
— Это хорошо. Спасибо.
— Да не за что. — Тело срочно требовало движений: встать, потянуться со стоном и хрустом — мышцы деревянно сковало тянущей болью. Но по какой-то странной причине Джон никак не мог на это решиться, и продолжал оставаться на месте, чувствуя, как от длительного сидения копчик и кожа ягодиц наливаются муторным жаром. — Расскажешь мне о своей… профессии?
Шерлок остановился напротив — серьезный как никогда. И в чем-то даже торжественный.
— Это не профессия, Джон, это Дело Жизни.
— Тем более.
— Расскажу. Непременно. Если накормишь. И сваришь кофе. Поднимайся.
— С удовольствием.
Наконец-то можно хорошенько размяться.
Джон бойко подхватился, готовый горы свернуть и обратить реки вспять. И неожиданно притормозил.
С чего вдруг он это решил? Почему посчитал, что обязан сделать это прямо сейчас? Как будто больше не окажется подходящего случая… Что за излишне сентиментальный чертяка потянул его за язык?
Кто знает… Но Джон сказал, проникновенно и растроганно глядя на Шерлока:
— Мне очень нравится наше соседство. Очень.
— Признаться, мне тоже. — Едва уловимая тень самодовольства промелькнула и скрылась на дне засиявших глаз. Шерлок тихо вздохнул.
— Не ожидал, что ты окажешься таким приятным в общении.
— Лестно слышать.
— И даже если завтра ты примешься извергаться лавой… — Вот тут он запнулся, всей кожей почувствовав двусмысленность сказанных слов: вряд ли Шерлок был в курсе, и, скорее всего, даже предположить не мог, что причислен Майком Стемфордом к разряду наиболее бурных земных катаклизмов. Как видно, именно поэтому и выглядел сейчас таким — крайне заинтересованным и удивленным.
— Извергаться лавой? — приподнял он брови. — Что ты имеешь в виду?
— Забудь.
— Отчего же? Прозвучало весьма любопытно.
Джон с досадой чувствовал, что краснеет.
Черт. Обязательно надо ляпнуть?
Он продолжил маршрут в сторону кухни, небрежно махнув рукой.
— Неудачная аллегория. Видимо, я ещё не совсем проснулся.
Шерлок двинулся следом.
— Она удачна. Вполне. Мне понравился твой тонкий намек.
— Никакого намека. Дурацкая оговорка и только.
Они остановились по обе стороны кухонного стола. Постояли, помолчали. Джон, естественно, мысленно крыл себя нецензурно и называл безмозглым ослом. Что происходило в голове Шерлока, не известно, хотя догадаться вполне возможно.
Потому что он обошел стол и вырос перед соседом с явным намерением разговор продолжить — уж больно по вкусу ему пришлась эта неудачная аллегория, эта дурацкая оговорка.
Но вопрос, что он задал сбитому с толку Джону, к огнедышащим вулканам и выбросам вязкой, кипящей массы никакого отношения не имел. Во всяком случае, прямого и непосредственного.
— Представь, что я умираю. Смог бы я в таком случае рассчитывать на поцелуй?
— Нет, — мгновенно выпалил Джон, да так громко, что сам испугался.
— Поспешность отказа наводит на мысль, — усмехнулся Шерлок. — И все же — один поцелуй умирающему. Такая ничтожная малость.
В голосе послышалась едва уловимая горечь, и Джон недоуменно всмотрелся в осунувшиеся черты, ставшие вдруг загадочно незнакомыми.
— Ты же не умираешь.
— Как сказать… Смог бы я рассчитывать на поцелуй? Просто ответь.
— Уже ответил - нет.
— Почему?
— Не знаю.
На данный момент Джон и вправду не знал. Одарить прикосновением губ, например, ко лбу или щеке — и в самом деле сущий пустяк. Тем более что для него это не являлось проблемой. Да что там — Джон никогда не предавался тягостным раздумьям на подобную тему, и если надо было обнять кого-то из близких и ободрить дружеским поцелуем, делал это легко, не заботясь о половой принадлежности ободряемого и этике собственных побуждений.
Но с Шерлоком всё становилось иначе: приобретало туманный подтекст, ударяло в голову, сбивало с ног. А с чего, собственно? Что такого невероятного сейчас происходит? Слова — они и есть слова. Ну не полезет же Шерлок к нему целоваться, в самом-то деле. Соскучился человек по своим легкомысленным подстрекательствам. Так они же совсем безобидны и в чем-то даже приятны. Джон тоже по ним соскучился. Побалагурят от души и приступят к позднему ужину. Наверное.
Между тем Шерлок не выглядел человеком, готовым в любую минуту весело прыснуть и, подмигивая, хлопнуть по плечу или спине — не расслабляйся, когда я так близко, иначе попадешься на удочку. Он был сконцентрирован и напряжен далеко не шуточно: волны ожидания ударяли о Джона физически ощутимо — до мурашек и вздыбленного затылка.
— Тебе противно?
— Мне… Нет, не противно.
— Тогда почему? Дай хоть раз вразумительный и честный ответ.
— Не хочу.
— Не хочешь меня?
Внутри всё сжималось и разжималось с частотой метронома. Да и с честностью было не так-то просто — в данный момент ни «нет», ни «да» не являлись правдивым ответом. И это очень бесило.
— Шерлок, черт побери, — решил осадить его Джон и вернуть на установившийся путь приятельства и добрососедства. — Сразу видно, что тебе стало лучше. Морочишь голову и получаешь от этого кайф? Зачем?
Но Шерлок раздраженно отмахнулся от справедливых упреков.
— Ответь.
И Джон разозлился — да что же это такое? Пропал на несколько дней, приполз едва дышащий, изгваздал диван, а теперь ещё и душу выворачивает наизнанку.
— И не подумаю. Иди на хер. Надоело отбиваться от твоих псевдоэротических домогательств. По-твоему, это забавно? А по мне так несусветная глупость. Ты же взрослый мужик, Шерлок. Не пора ли остановиться?
Он не знал, что и без того не отличающаяся яркостью кожа его соседа может стать до такой степени обескровленной. Перед ним маячила меловая маска, и только глаза полыхали на ней изумрудно сгустившейся зеленью — бедовой и пагубной.
— Ты в самом деле так думаешь? Что ж… Будем считать, что ты совсем не проснулся. Ничего не было, Джон. Ничего. Я и в самом деле выгляжу дураком. На сегодня наш ужин, увы, отменяется. Извини.
Джон сидел за пустым столом и смотрел прямо перед собой. Они что, снова поссорились? Снова квартира наполнится молчаливым холодом, и Шерлок будет скользить по ней равнодушным фантомом? Ну что за мать-перемать?
Вечер испорчен. Жизнь испорчена. И никакого просвета.
Но, как ни странно, утром Шерлок встретил его с улыбкой. Вежливая, дежурная, но всё же это была улыбка. От сердца, конечно, не отлегло, но вдохнулось чуть легче.
Джон повеселел и с энтузиазмом взялся за приготовление завтрака.
От завтрака Шерлок не отказался — жевал активно.
Расстались слегка натянуто, да, но в достаточной степени дружески. Мило.
И побежал день за днем — в привычной сутолоке событий, по устоявшимся правилам и законам.
Но черная кошка вилась у ног, ластилась невидимой тенью, не давая сблизиться с прежним теплом и прежней непринужденностью.
Теперь они и в самом деле были только соседями. Хорошими соседями — без ссор и взаимных претензий, без настойчивого грохота в дверь ванной комнаты («У меня есть шанс отлить, или это совершенно невыполнимо, мать твою? Ты там дрочишь, что ли?»), без обоюдных, милых сердцу подколок и шуточек.
Предупредительность и корректность — мечта совместного проживания. Не каждому так повезет.
*
Рано утром раздался звонок, и Джон едва не подпрыгнул от радости. Не может быть. Этого просто не может быть. На денек-другой — полюбоваться изменившимся Лондоном, а заодно и увидеться, — приехал, говоря языком Шерлока Холмса, его захолустный дружок. Друг беззаботного детства и озабоченной юности. Старина Ферди. Ферд Коллинз. Фердинанд Великолепный. Самый яркий мужчина их небольшого, мирного городка. Красавец, сластолюбец и сердцеед. Восхитительно сумасшедший. Охренительно привлекательный. Трижды женатый. Трижды разведенный. Свободный, как ветер, и такой же опьяняюще свежий. Улыбчивый, добродушный и всегда готовый к любым авантюрам.
Его нежданный приезд, а в большей степени — поспешный отъезд изменили жизнь Джона Ватсона навсегда.
========== Часть 11 ==========
На сообщение Джона о приезде лучшего друга Шерлок отреагировал равнодушно: бровь дернулась, губы дрогнули — вот и весь отклик. Но бурной радости Джон от него и не ждал.
— Надеюсь, твой лучший друг не собирается поселиться у нас?
У нас тепло тронуло сердце, но тон, с которым был задан вопрос, вызвал желание нахамить. Но желание Джон героически обуздал, лишь ответил подчеркнуто сухо:
— Надеюсь, что собирается.
Бровь снова взметнулась, губы изобразили нечто настолько невнятное, что Джон даже задумываться над этим не стал. Загадочные гримасы Шерлока Холмса можно изучать до скончания дней, и всё равно останется пяток-другой, никакой физиогномике не подвластный.
— Он кто?
— Самый прекрасный человек на Земле.
*
С Фердом Коллинзом Джон был знаком уже тысячу лет. Бесподобную тысячу лет. Незабываемую. Сколько событий она вместила, сколько дорогих сердцу воспоминаний.
Щенячьи годы с футболом и вестернами, мороженым, кока-колой и содранными коленками (и даже одним выбитым зубом), взбучками от родителей и беспричинным смехом — до икоты, до колик под ребрами. Голенастое взросление с ненавистными прыщами, порнографическими картинками и ночными поллюциями. С настоящим утренним стояком и желанием прикоснуться к себе по-взрослому, с оргазмами до изнеможения и пылающими от стыда ушами («Я гребаный онанист. Если отец узнает…»), но невозможностью остановить прорванную плотину. Мятежная юность с первыми и последними в жизни усами — жиденькой порослью, которой было отдано столько кропотливых стараний (волосок к волоску), на которую было вылито столько дешевого одеколона, и которая в минуту неожиданного прозрения была безжалостно уничтожена со стонами ужаса и отчаянного недоумения: «Какой же я, блядь, идиот! Как мог я носить на морде этот позор?!» Вечеринки и жаркие поцелуи со всеми подряд, лишь бы утолить проснувшийся и лишивший покоя голод падких на удовольствие губ. Безумное влечение к сорокалетней соседке и признание в этом мучительном сексуальном грехе бесшабашному Ферди («Да в чем проблема, дружище? Покажи ей свой член, и она твоя»). Учеба в Лондоне (Джон) и в Центральном Вашингтонском Университете (Ферди). Довольно длительная разлука и счастливое воссоединение в милой сердцу провинциальной глуши. Оба, не сговариваясь, вернулись в родной городок, не в силах разорвать связь, оказавшуюся нерушимой и вечной. Настоящая дружба с неизменной мужской солидарностью и искренней верой: я всегда на твоей стороне, даже если Господь плюнет в твою наглую рожу и презрительно отвернется.
Среди жизненных аксессуаров Джона Ватсона розовых очков отродясь не водилось. Воспринимая свое место под солнцем с немалой долей здорового реализма, он никогда не считал себя человеком успешным. Но Ферд Коллинз — другое дело. Успех был естественной составляющей его существа: бурливо несся по кровеносной системе, насыщая эритроциты веселой игристостью, гнездился в костях и суставах, придавая его величавой стати несгибаемости колосса. Грудная клетка Ферди шумно качала воздушный поток, поглощая и излучая частицы удачи, и потому рядом с ним даже воздух казался вкуснее и чище, и самая неосуществимая мечта приобретала абрис надежды. Каждому хотелось придвинуться чуточку ближе и окунуться в этот животворящий водоворот, а женщины тянулись к Ферду как подсолнухи к жарким лучам. Они приходили в его жизнь и постель, грелись, насыщаясь щедрыми ласками, а потом уходили, получив сладчайшую дозу и унося эти яркие вспышки в свои черно-белые будни. Никто не был в обиде — это же Ферди. Наш Фердинанд Великолепный. У кого есть моральное право удерживать его подле себя?
Правда, трем счастливицам это всё-таки удалось. Браки были недолгими, полными театральных страстей (ревность, рыдания, битая посуда), а последний и вовсе оказался трагичным: маленькая сучка Аннет взорвала благонравный городок тонким, аккуратным надрезом на бледном запястье. Ферд от ужаса чуть не умер, и, дождавшись полного выздоровления неблагодарной суицидницы, скоренько с ней развелся, на целых полгода погрузившись в глухой целибат. Он осунулся, подурнел, жаловался Джону на головную боль и импотенцию («Даже подрочить не тянет, представляешь?»), вяло ел, плохо спал. Одним словом, угасал на глазах, и только личная драма самого Джона вывела его из мрачного ступора.
Ферд оживился и накинулся на Джона с яростными упреками:
— Почему ты меня не слушал?! Сколько раз я намекал тебе, что эта жаба ищет тину погуще?
— Она не жаба. Она красивая женщина…
— … сиганувшая в чужую постель. Жаба. Самая настоящая прыгучая жаба. Чтоб ей захлебнуться.
Ферд оказался не только хорошим другом, но и здравомыслящим человеком. Именно он помог Джону пережить позорный матримониальный провал, вмиг позабыв собственные страдания и настойчиво вытаскивая его из омута безнадеги.
— Хватай свой член в охапку и беги из этой дыры, — сказал он в конечном итоге.
Джон кисло взглянул.
— А ты? Как ты тут без меня?
— Охренел? Неужели тебя в самом деле это волнует?
— Конечно. А как же иначе?
Ферд растроганно стиснул его понурые плечи.
— Спасибо, Джон. Обо мне не думай, я в полном порядке. Себя спасай.
Это было в самом деле очень своевременно и разумно. Дельный совет пришелся как нельзя кстати, и Джон воспользовался им в полной мере: спасся в квартире на Бейкер-стрит…
*
И вот Ферд Коллинз приехал, и это событие явилось для Джона настоящим Подарком Небес.
Выглядел он, как всегда, потрясающе: оправившись от супружеского удара, распрямил мощные крылья и вновь воспарил над миром горделивым, свободным орлом.
— Черт возьми, я и забыл, как зверски ты обаятелен и красив, — выдохнул Джон, увидев его на перроне. Яркого, цветущего, смуглоликого бога в длиннополом плаще и мягкой фетровой шляпе. С ослепительной улыбкой глумливого беса (о, миссис Хадсон, что бы вы на это сказали?) и ямочками на сытых, эластичных щеках.