Марк поднялся на ноги, подошёл к каминной полке и взял в руки одну из множества стоявших там фотографий. На снимке молодая женщина в светлом платье улыбалась, держа на руках светловолосого малыша. Рядом, держась за ее юбку, стоял мальчик постарше, тоже блондин. Женя увидел, как отец мягко касается пальцами лица на фотографии.
— Порой жизнь нас сводит с тем, с кем встреча была априори невозможна. Но сводит, несмотря на расстояния, разные жизненные пути и взгляды. И вот тогда только ты сам решаешь, взять ли то, что тебе даруют свыше, не испугавшись трудностей, или упустить шанс и искать чего-то, как тебе кажется, более подходящего. Вот только судьбу свою второй раз ты уже вряд ли встретишь.
Отец уже давно ушёл к себе, а Женя все еще сидел на полу в комнате с камином и смотрел на искусственные угли. Судьба хаотична, но порядок в ней есть, даже если человеческому глазу он не виден. Кто это сказал? Черт его знает, но, по сути, отец говорил именно об этом. Отталкивать возможность лишь потому, что в твоём сознании она обречена на провал, довольно глупо. И пусть это будет просто иллюзией, тенью того, о чем на самом деле мечтаешь, пусть… Но ведь руку-то протянуть можно?
Женя отключил телефон с русской сим картой сразу, как сел в самолет: в Берлине он был без надобности, Самсон всегда звонил на немецкий номер, а больше и связываться было не с кем. Коллег Женя поздравил еще до отлёта, друзей в Москве у него не было. И вот сейчас он, выудив со дна своего рюкзака телефон, включал его ради того, чтобы написать еще одно запоздалое поздравление. Которое, может быть, и будет адресату не нужно и не интересно. И пусть.
Как только телефон включился и нашел сеть, значок вотсаппа вдруг сообщил, что есть одно непрочитанное сообщение. Женя почувствовал, что пальцы подрагивают, пока он открывал чат. Сообщение было от Макса и прислано четыре часа назад.
Жень, прости меня, пожалуйста, если сможешь. То, что я наговорил в бассейне, было грубым и вообще неправда. Я не хотел обсуждать тебя за спиной.
С Новым Годом! Надеюсь, в будущем году идиотов вокруг тебя будет меньше.
Женя перечитал сообщение несколько раз и почувствовал, что не может сдержать улыбку. Макс не извинялся за поцелуй, он просил прощения за неосторожные слова. Значило ли это что-то? Наверное, нет. И всё же…
Мештер нажал на окошко для сообщения и быстро набрал текст.
Некоторым людям можно простить любой идиотизм. С Новым Годом, Макс.
Перечитал еще раз. И отправил.
========== Глава 12 ==========
Перед глазами взметнулся столп искр, едва затылок с силой впечатался в деревянное изголовье кровати. Второй раз за два дня, это уже тенденция. Макс вытер ладонью мокрый лоб и осторожно выбрался из постели, чтобы не разбудить Олю, которая в этот раз, кажется, ничего не заметила. И к лучшему: объяснять, почему он снова проснулся среди ночи в поту и с недвусмысленным напряжением в трусах, Максу не хотелось совсем.
Стараясь не шлёпать босыми ногами по полу, Савельев вышел на кухню и, наклонившись к раковине, начал пить прямо из-под крана. Вчера, точно так же подскочив в три часа ночи, ему стоило немалых усилий, чтобы сбросить с себя остатки горячего и очень липкого сна и осознать, что реальность здесь, а не там. От шевеления рядом и шумного дыхания проснулась Оля и не на шутку встревожилась: вид у Макса был, мягко говоря, дикий. Но как-то удалось замять этот случай. И вот опять.
Макс умылся прохладной водой, вытер лицо одноразовым бумажным полотенцем и рухнул на стул возле кухонного стола. В паху ломило так, что сводило бедра, и парень старательно игнорировал позывы тела, хотя куда проще было запереться в ванной и с помощью руки решить проблему. Но месяц у Макса выдался такой, что состоял из постоянных преодолеваний себя и самобичевания, так зачем же отступать от этого в такой мелочи, как неудобный стояк? Нет уж, будем терпеть.
После новогодних гуляний, растягувшихся на три дня, Савельева с головой затянула подготовка к сессии, и он с каким-то изощренным остервенением запирался ото всех дома и погружался в лекции. Отвлечь его получалось только у Ольги, и на то была понятная причина: ввиду своего фиаско со злополучным «Я тебя люблю» Макса поедом грызло чувство вины, даже больше, чем из-за утаенного от девушки поцелуя с Мештером. Но, как известно, чем больше скрываешь, тем сложнее выпутаться, так что Макс откровенно погряз и страдал от этого неимоверно. К тому же, увидев тогда в коридоре, что Оля плакала, нужных слов утешения и извинения найти он не смог, хотя пытался. Зато заулыбался как полный придурок, получив от Жени ответное поздравление.
На утро первого января Макс принял окончательное решение: никаких дурацких мыслей, к черту сомнения, все внимание — сессии и Оле. И поначалу получалось очень даже неплохо, во всяком случае Савельев делал все, чтобы Оле было с ним хорошо и забылось дурацкое молчание в Новый Год.
Нельзя было сказать наверняка, что по этому поводу думала сама девушка, она вообще была молчалива большую часть времени, но это можно списать и на сессию: Оля была склонна на период экзаменов уходить в себя. Но червяк нехороших подозрений все же подтачивал спокойствие Макса, и он звонил девушке чаще обычного, цветы дарил, посуду мыл, чаще обнимал на людях и оставался на ночь. Хотя, возможно, имело смысл просто сесть и поговорить с ней, вот только вся беда заключалась в том, что для этого нужно было собрать волю в кулак и таки произнести три магических слова. Но, чем больше дней отсчитывал январь, тем отчётливее Макс понимал: не сможет он этого сказать. И правду про кризис собственного влечения он рассказать тоже не мог. Да, это было бы честно. И да, Оля скорее всего от него уйдёт. Но причинить ей такую боль, особенно после ее признания, было немыслимо.
С началом сессии жизнь вошла в привычное русло: Макс ездил на консультации, сдавал экзамены, после института ехал в дайв-клуб на теоретические занятия, поскольку и экзамен на дайвмастера был уже не за горами. Нервы начали незаметно пошаливать, когда до двадцать третьего января оставалось всего три дня. На эту дату был назначен экзамен по немецкому, а за сутки до него в расписании стояла еще и консультация у Мештера. Приближалась встреча Савельева с его страхом, соблазном, психозом и еще множеством подарков, которые подкидывало подсознание при мысли о Жене. И если консультацию можно было прогулять безболезненно, то от экзаменато никуда не денешься. К счастью, на двадцать второе января оказались назначены еще и занятия по курсу дайвмастера, так что Максим без зазрения совести поехал в противоположную от института сторону.
Зато в день экзамена возникло настойчивое желание выпить валерьянки: он был готов к предмету, но не ко встрече с экзаменатором. С той новогодней короткой переписки никакого контакта между ним и Мештером не было, единственный раз с начала сессии Макс увидел его, когда стоял с Олей возле деканата, а Женя выходил оттуда с ведомостями для экзамена на третьем курсе. Кроме самого делового и нейтрального приветствия сказано между ними не было ничего, и Мештер быстрым шагом пошёл по коридору, не оборачиваясь. Максу от этого было и легче, и беспокойнее. Что ж, очень удобная манера поведения в стенах института, но неугомонный мозг все же питал надежду хоть на какой-то знак внимания. Даже нет, не внимания, а просто чего-то личного: взгляда, улыбки, оборота головы.
Экзамен прошёл настолько идеально, что Савельев двухмесячной давности в это бы просто не поверил. Отвечать он пошёл традиционно последним, пропустив вперед даже Плетнева, но это никого и не удивило. Билет состоял из двух частей: текста для комментирования и темы для устного ответа. Текст попался вполне подъемный, а вот тема досталась мутная, об экономических изменениях в Германии после Второй Мировой Войны. Но Макс не зря не гнушался зубрежки и в итоге собственным ответом он оказался более, чем доволен. Мештер, пока слушал его ответы, лишь периодически кивал и крутил в пальцах ручку. Они, будто сговорившись, старательно не смотрели друг на друга и явно испытали облегчение, когда Макс закончил отвечать.
— Что ж, вопросов к вам у меня нет, все изложено верно. Давайте зачетку.
Аккуратная роспись появилась в графе рядом с названием предмета и словом «отлично». Мештер захлопнул зачетку, протянул ее Максу, и тот, не удержавшись, все же поднял глаза. Женя смотрел на него и улыбался.
— Поздравляю, Макс. На этом все.
Ох как же вы правы, Евгений Маркович. На этом действительно все. Потому что, поймав эту улыбку и ответив на нее, Максим Савельев шагнул за черту, из-за которой не возвращаются. И хорошо, что вы не видели, как ваш студент, выйдя из аудитории, опустился на скамейку у стены и прижал руку к губам. Хорошо, что не чувствовали, как от этого прикосновения вспыхнула кожа. И, конечно, вам совсем ни к чему знать, что Максу стоило большого труда встать и уйти, а не вернуться назад в кабинет, заперев за собой дверь.
Зато все это хорошо прокатилось по самому Максу. И ночью после экзамена, когда спящая рядом Оля уже давно видела десятый сон, Макс впервые проснулся в поту, еще ощущая, как горит кожа под чужими губами и сильными руками. Во сне он не видел ни лица, ни даже образа, были только ощущения, но сомневаться в том, кто именно ему приснился, не приходилось. Никогда прежде Максу не доводилось испытывать такого сильного желания.
И вот теперь сон повторился, ну по крайней мере Оля не проснулась, но, черт возьми, стыдно неимоверно. Кем надо быть, чтобы спать в постели со своей девушкой и при этом во сне грезить о ласках другого человека. Мужчины. Жени. Что ж, хоть совесть еще не атрофировалась, в отличие от ощущения собственной ориентации. Правда, с этим было как-то непонятно, женщины Максу по-прежнему нравились, ради эксперимента он даже посвятил одну ночь классическому порно и на утро, выбрасывая в мусор кучу использованных салфеток, с уверенностью мог сказать, что на девчонок реакция у него правильная. Но в это совершенно не вписывался Женя.
Из комнаты послышался скрип кровати, тихие шаги, и в дверном проеме показалась Оля, зябко кутаясь в тёплую кофту.
— Ты чего не спишь? Час который? Ого, три часа ночи, ты обалдел?
— Не спится, Оль, бессонница.
Девушка постояла у стола пару секунд, затем опустилась на стул напротив.
— Опять кошмар приснился? Не хочешь поделиться?
— Да ерунда все, не бери в голову. Это не важно.
— Если это не важно, почему в глаза не смотришь? И вообще ощущение, что ты передо мной повинность отрабатываешь… Вот только попробуй сказать, что это не так, — Оля опустила глаза вниз и с минуту рассматривала свои пальцы на руках, прежде чем решилась продолжить. — У тебя есть кто-то?
Макс, в этот момент потянувшийся к стакану с водой, поперхнулся и уставился на девушку.
— Оль, да ты что?! Я тебе в жизни не изменял!
— Я и не сказала, что ты мне изменяешь, я спросила, есть ли у тебя кто-то. В том, что ты мне физически верен, я не сомневаюсь, меня беспокоит привязанность твоего сердца. Она изменилась, разве не так?
Макс растерялся. Как на это ответить? Опять соврать, сказать, что Оле это все просто кажется, а у него на самом деле фобия — страх признаться в любви? И сколько еще получится делать из девушки дуру, надеясь, что не заметит и не поймёт? А если он во время вот такого сна случайно имя вслух произнесет, тогда что?
— Оль… Я, честно говоря, сам не знаю, что происходит. Точнее, знаю, но понять не могу, как так вышло и что с этим делать. И меньше всего я хотел на тебя это обрушивать.
— Макс, я еще в новогоднюю ночь поняла, что все очень скверно. Так что говори давай. Правду, как есть.
В голосе девушки прозвучали уже знакомые металлические нотки, новых отмазок и вранья она не потерпит, да и Савельев уже решил, что, раз стоишь с петлёй на шее и на табуретке, чем быстрее ее из-под тебя вышибут, тем лучше.
Он рассказал все. Пожалуй, даже больше, чем изначально хотел, но, когда правда прорывается наружу, удержать ее сил уже нет. Не умолчал и про то сообщение, которое отправил Жене в Новый Год, и про то, что чувствовал, выходя с экзамена. Оля слушала молча, после откровения про поцелуй она как-то странно дернулась и отвела взгляд, до конца монолога лишь пристально изучая тени на стене. Последней каплей в чаше ее терпения было признание Макса о том, что на самом деле ему снилось. Оля вскочила на ноги и, нервно теребя сведенные вместе пальцы рук, подошла к окну, так что Макс остался у нее за спиной. Возникло желание подойти и обнять расстроенную девушку, но она пресекла этот порыв, резко обернувшись.
— Так. Ты возьмёшь подушку, одеяло и пойдёшь спать в гостиную. Разговаривать будем утром. Сейчас я видеть тебя не хочу.
Через несколько минут Макс уже сидел на диване в большой комнате, слушая, как в спальне Оли щёлкает запирающийся замок. И это закрылась не только дверь в спальню. Это задвигался засов на его прежней жизни.
========== Глава 13 ==========
Какой садист придумывает мелодии для дверного звонка? Это же похлеще китайской пытки. Женя вынырнул из-под подушки и с горечью осознал, что в дверь и в самом деле звонят. Экран телефона весело сообщил, что на дворе прекрасное раннее утро. Шесть часов. Кого принесло в такое время?
Мештер выбрался из постели, кое-как натянул домашние штаны и пошёл открывать. За дверью оказался подозрительно бледный Самсон.
— Что…
— Gyerek, все потом! — старший Мештер влетел в квартиру мимо Жени и тут же скрылся в туалете. Через пятнадцать минут он снова показался брату на глаза, держась за живот, но уже симпатичнее покойника.
— Запомни, брат: вчерашние блины с мясом и домашней сметаной можно есть только у бабушки Изабеллы. Фух, ужас какой, дай водички попить.
Мужчины перебрались на кухню, Женя, снабдив брата минералкой из холодильника, поставил на плиту турку, предположив, что спать он сегодня уже не ляжет.
— Где ты нашёл блины в шесть утра?
Самсон долгими глотками пил воду прямо из бутылки и, оторвавшись, посмотрел на брата.
— У Карины. Я на ночь у нее остался, а к шести уже должен был в баре быть, забрать у Матвея ключи. Она меня ранним завтраком накормила, так вкусно расписала: и сметану она сама делает, и фарш для блинов сама крутит. Я съел… Фух, не знаю сколько, но в машине прихватило так, что чуть не сдох. До дома бы не успел, до тебя ближе. Вот все же верно говорят, что сильные чувства могут быть токсичными. Вон какое осложнение на желудок сделалось.
Тут Женя не смог удержаться от смеха, и Самсон, которому уже было куда лучше, тоже заулыбался.
Деятельная натура брата всегда вызывала у Жени восхищение: младший пробыл в Берлине всего неделю, а старший за это время успел завести роман с очередной девушкой, подраться с ее братом, выпить с ним мировую и взять на работу администратором. Теперь три раза в неделю с шести вечера до шести утра Матвей брал на себя управление баром, а Самсон получал долгожданные выходные. Свободное время он все больше проводил с новой пассией, что, как выясняется, не всегда безвредно для здоровья.
Самсон вытащил из кармана телефон и, зажав трубку плечом, полез в холодильник за новой бутылкой.
— Матвей, привет, это я. Как там дела? А, ну хорошо, слушай, на полчаса задержись, я чуть опаздываю. Отлично, все, давай.
Женя стоял у плиты, карауля кофе в турке, и с улыбкой смотрел на невыспавшегося, отравленного, пострадавшего, но уже довольного жизнью брата. Тот махнул в его сторону рукой, сжимавшей бутылку.
— Вот чего мне не хватало: тебя, улыбающегося просто так. Говорил ведь, что поездка домой на пользу пойдёт. Ну, а сейчас, когда твоя кунсткамера под номером четыре-ноль-четыре, наконец, сдала свой экзамен, тебе и вовсе полегчало, я прав?
Женя, продолжая улыбаться, отвернулся к плите, чтобы снять турку. Самсон, конечно, был прав. Но не во всем. Поездка домой действительно очень помогла отвлечься, да и тот факт, что сессия осталась позади, не мог не радовать. Но улыбался Мештер не возможности распрощаться с четвёртым курсом, а тому, что удалось разглядеть в лице Макса Савельева, когда тот выходил с экзамена. Женя ждал неприятностей от встречи с этой группой, но, судя по всему, тема его встречи с Мариной Астаховой в гей-клубе так и не вышла в широкие массы. И студенты вели себя совершенно так же, как он привык. Все, за исключением Макса. Было чертовски здорово осознать, что Савельев не сторонится и не настроен враждебно, более того, он казался смущенным. И улыбался. Большего Женя и желать не мог: слишком дорог ему стал этот парень, чтобы не бояться потерять то, что уже имеешь.