— Андерс, — он прокашлялся, явно чем-то смутившись, и отдёрнул руку, — может, и чёрт с ним?
Признаться честно, Андерсу эта идея тоже нравилась больше.
— Ой, у вас, наверное, рука чешется, да? — Мерриль милым тайфуном обрушилась на Фенриса, и Андерс испытал какое-то почти инстинктивное желание запихнуть байкера себе за спину. Спрятать. — Вы не дёргайте сильно, терпеть нужно, ну или… о! Можно же почесать спицей! Хотя вообще я не должна вам этого говорить, но это же так неприятно, а вы с Андерсом друзья, да? А…
— Нет, — мрачно ответил Фенрис. — Я сломал руку и пришёл сюда. Он… в смысле, доктор Фримен, в ту ночь был на дежурстве. А я забыл свой шлем в рентгеновском кабинете. Я байкер. А сегодня мы встретились тут, недалеко, в торговом центре. Случайно. И решили пройтись до клиники. Чтобы я забрал шлем. А заодно — попросить вас, как уже не раз было сказано, связать розовую шапочку. С котёнком.
Андерс поневоле восхитился. Фенрис ухитрялся говорить так же многословно, как Мерриль, только раза в три медленнее, будто бы вбивая ей в голову молотком каждое слово. Молодец.
Мерриль заново проморгалась и удивлённо посмотрела на Андерса:
— Ты же не любишь розовый, Андерс!
Если бы шкафчик Мерриль был погабаритнее, Андерс бы непременно туда метнулся. Потому что Фенрис неожиданно заинтересованно хмыкнул:
— А шапочки и котят он любит?
— Мерриль, нет, — глухо пробормотал Андерс в ладонь, зная, что не поможет. Мерриль где-то снаружи рассмеялась:
— Шапочки — не очень, но котят!..
— О. Спасибо, — Андерс рискнул посмотреть на внезапно спевшихся против него Мерриль и пациента. Фенрис ухмылялся и глядел на него как-то очень уж многообещающе, чтобы это можно было оставить без внимания. — Но шапочку мы просим не для Андерса. А для одного моего друга. Который эту шапочку… заслужил.
— Как заслужил? Выиграл? — живо заинтересовалась Мерриль. Фенрис рассмеялся со своей обычной (а обычной ли, на самом деле?) хрипотцой:
— Проиграл. Но она ему очень нужна.
— А как это? — опять захлопала ресницами медсестра. — Не понимаю…
— Я тебе потом объясню, — Андерс понял, что ещё немного — и помощь понадобится уже ему. Поэтому он бесцеремонно схватил Фенриса за левую руку чуть выше локтя и выволок из лаборатории.
— Андерс! Подожди! — неслось им вслед. — Ну мне же интересно!..
Отдышался Андерс только у камеры хранения, выпрямился, стёр со лба выступивший пот и вдруг обнаружил, что Фенрис смеётся. Обычным весёлым смехом, без тени стеснения или враждебности. И хрипотца в смехе была. Значит, правда обычная для него.
Приятно, чёрт.
Ну только этого ему не хватало.
Эй, этика врачебная, врачебная этика, ау!
— Она всегда такая… забавная? — выдавил Фенрис, отсмеявшись. И тут же отвернулся. Смутился всё-таки. Жаль.
Андерс улыбнулся ему. Ободряюще и весело.
— Всегда. Но к этому даже можно привыкнуть.
— Ага, — Фенрис медленно кивнул. — Ладно. А… а когда ты гипс снимешь?
У Андерса почему-то закружилась голова. Наверное, от каких-то неловких интонаций в Фенрисовом голосе.
Чтобы отвлечься, он медленно зашагал к своему ящику, куда Дайлен любезно засунул шлем несчастного пациента.
— Гипс тебе буду снимать не лично я, — бросил он через плечо, с удовольствием отмечая: голос удалось выровнять до дружелюбно-спокойного. — Посмотрим, как будет идти заживление. Вот сделаем послезавтра повторный снимок, и поглядим.
Он выгреб шлем (который Дайлен ещё и отчистил от грязи) из ящика и пошёл обратно, не до конца уверенный, что Фенрис его слышал и вообще ещё там стоит.
Стоял.
Андерс вручил ему шлем, который Фенрис сжал, как в первую их встречу — в пальцах левой руки. Помолчали.
— Подвезти? — брякнул Андерс. И тут же обругал себя. Для только-только улучшившихся отношений это было чересчур. Слишком. Много, короче говоря, на одного маленького Фенриса.
Но тот чуть приподнял голову, глянул Андерсу прямо в глаза и криво, с вызовом, ухмыльнулся:
— Подвези.
И первым направился к выходу.
«Чудесный человек, — мысленно восхищённо выругался Андерс, нащупывая в кармане ключи от машины. — На всю голову чудесный».
Фенрис сел впереди — демонстративно, подчёркнуто спокойно. Пристегнулся и отвернулся к окну. Разговаривать он явно не желал, но Андерсу и такого спокойствия было вполне достаточно.
У Фенрисова дома он затормозил и нерешительно глянул на своего пассажира и пациента. Тот ответил ему внимательным взглядом и равнодушным:
— Что ещё?
Андерс замялся. С одной стороны, задавать этот вопрос ему очень не хотелось — и не время, и не стоило, учитывая… ну да, сократившееся расстояние, будь оно неладно. А с другой — он же его врач. Ему надо знать — хотя бы для того, чтобы не сделать чего-то, после чего пациент травматолога станет уже пациентом психиатра. Не то, чтобы Андерс сомневался в Фенрисовой стойкости или в своей адекватности, но знание — это всегда лучше.
— Пойми, — начал Андерс, собрав решительность в кулак, — я ни в коем случае не хочу лезть тебе в душу или ещё что-то в том же духе, но я тебя лечу. И хотя бы поэтому мне стоит знать — за что ты так… В смысле…
— В смысле «что мне сделали врачи»? — Фенрис резко выпрямился, отстегнул ремень, потянулся было к дверной ручке, но потом как-то резко обмяк, откинулся на сиденье и уставился в лобовое стекло. Помолчал. И заговорил — отрывисто и жёстко, хлёстко ударяя каждым словом, как плетью. — В общем-то, ничего особенного. Если не считать того, что один великий, м-мать его, диагност, основатель сети наверняка тебе известных частных клиник «Империя здоровья», по совместительству мой бывший любовник, вывел мне в своё время неправильный диагноз и активно его лечил слабенькими, но всё-таки гормонами. Я был… напуган и растерян, а он был рядом, ярко и красиво переживал и обещал, что он обязательно что-нибудь придумает. Я ему год верил, врач. Грёбаный сраный год. И свято был уверен, что… что кому я, кроме него, с этой болезнью буду нужен. Это потом, когда я понял, что лучше мне не становится, побрёл в первую попавшуюся госклинику, сдал анализы, а мне там и сказали, что диагноз — ошибка, что я, в общем-то, почти здоров, меня только немножко этими гормонами потравили. А ты спрашиваешь…
Он умолк, упираясь локтем в колено и лбом — в запястье. Андерс сидел, потрясённо глядя на него, и чувствовал на плечах и на голове штуки три хороших таких бетонных плиты.
— Ну? — Фенрис резко вскинул голову и уставился на него с дикой, нехорошей и нездоровой ухмылкой. — Что? Скажешь мне, что «не все врачи такие уроды», что «он один так», что «он просто хотел тебя привязать»? Скажешь, да, врач?
— Нет, — у Андерса неожиданно прорезался голос. Твёрдый и спокойный. — Я не буду говорить тебе того, что ты двести раз слышал от других и точно понимаешь сам. Я тебе скажу только, что сейчас мне тебя наебать негде. И если ты сам видишь, что врачу негде тебя наебать — не рычи на него почём зря.
Фенрис выдохнул сквозь зубы, прикрыл глаза и помолчал с минуту. Потом открыл и уставился на Андерса довольно неприязненно, но в то же время и с лёгким удивлением.
А вот благодарность Андерс, наверное, себе придумал.
— Послезавтра? — невнятно пробормотал Фенрис. Андерс сначала решил, что ослышался. Но Фенрис продолжал на него смотреть. С ожиданием.
— Послезавтра, — прокашлялся Андерс. — Рентген сделаем…
— Ладно, — Фенрис выскользнул из машины, сделал шаг к дому, обернулся, резко махнул Андерсу рукой. — Спокойной ночи… Андерс.
И исчез в темноте — только его и видели.
Андерс шумно выдохнул и упал лбом на руль.
Ему очень сильно захотелось выпить.
Комментарий к Часть 4. Внезапность откровений
*Имеется в виду «Дюплекс». Он же «Как пришить старушку».
========== Часть 5. Мы хотим об этом поговорить ==========
С этажа Варрика доносились звуки попойки. Понятно: просто так разбегаться они с Изой не пожелали, решили продолжить общение. Пусть их. Фенрис даже порадовался: не было у него сил ни видеть кого-то, ни говорить.
Он как мог тихо сунул шлем на полку в прихожей и юркнул в спальню. Рука ныла и чесалась под гипсом, а ещё очень хотелось посильнее пнуть стоявший у двери стул, но на грохот мгновенно материализуется Варрик. Как он умудрялся слышать почти всё, что происходило у Фенриса на этаже, оставалось загадкой, но умудрялся.
Фенрис тихо разделся и улёгся в койку, заворачиваясь в одеяло с головой, создавая себе условия, в которых можно было от души себя пожалеть.
«Больно, Волчонок? Тише, тише. Повернись, сейчас уколем, будет легче»…
Легче. Конечно. И далеко не сразу Фенрис понял, что не становилось легче. Вовсе никак не становилось.
«Как я хотел бы ошибиться, малыш. Как бы хотел…»
И море утешения, море сахарной заботы и приторной нежности, море всяких манипуляций, привязывавших теснее самой крепкой верёвки. Фенрис абсолютно всерьёз думал: я с ним не пропаду, он найдёт способ, обязательно найдёт, а если это совсем… Совсем не лечится, то он меня не оставит. Кто другой — оставит. А он — нет.
«Всё обязательно будет хорошо, маленький мой».
Фенрис закусил угол подушки и глухо взвыл.
Вот зачем он делился с Фрименом? Зачем выплёскивал на него всё это? Зачем Фримен потом говорил ему такие неожиданно нестандартные слова? Зачем он слушал Фримена?..
«Ты всё это и без меня знаешь».
«Мне негде тебя наебать».
От Фримена, такого на вид приличного, интеллигентного и вылизанного, было отчего-то странно слышать мат. Хотя, разумеется, он не был обязан соответствовать образу, который нарисовался у Фенриса в голове.
Он покрепче зажмурился. Как ни удивительно, но Фримен… Андерс действительно не был похож на основную массу встречавшихся Фенрису врачей. Впрочем, оно и понятно: основная масса вся косяком шла из-под Данария*. Из «Империи».
Почему-то захотелось этому Андерсу позвонить и извиниться. Ну или просто что-то сказать. Или спросить: «Как думаешь, что можно нарисовать на моём гипсе, чтобы выглядело повеселее?». А этот наверняка ответит: «Котёнка, Фенрис. Я бы нарисовал котёнка». Эта… доктор по крови чётко же сказала, что он любит котят.
Как же глупо, сил нет.
Хлопнула дверь наверху, Фенрис дёрнулся и задышал ровно — на случай, если завалится Изабелла, он точно прикинется спящим.
Минут через десять ему в косяк постучали.
Варрик вдвинулся с максимальной для себя деликатностью и чашкой чая в руках. От чашки привычно несло вискарём. Тьфу ты.
И как он всегда ухитрялся чувствовать настроение друга через несколько стен и перекрытий? Из фудкорта Фенрис уходил вполне весёлым. А вернувшись домой, Варрика ещё не видел.
Тетрас уселся на пресловутый стул у двери, поставил чашку на стоявший рядом комод и тихо поинтересовался:
— Что случилось, Фенрис?
Вообще-то он не так уж и часто звал его по имени. Видимо, Либер представлял собой жалкое зрелище.
С тихим стоном он перевернулся на спину, кое-как сел, облокотился на подушку и мрачно глянул на друга.
— Я пытаюсь понять, Варрик: я только что сделал огромную глупость или наоборот.
— Ты прибил Фримена гипсом? — Варрик хихикнул. Фенрис раздражённо фыркнул:
— Нет. Он спросил меня, за что я так ненавижу медицину.
— И-и-и? — Тетрас замер.
— И я ему всё рассказал, — Фенрис досадливо поморщился. Варрик выпялил глаза:
— Как это всё? Совсем всё?..
— Ну, не с сотворения мира, — вызверился Либер. — Про диагноз. И про Данария. Ты сам знаешь.
Варрик в привычной манере длинно присвистнул:
— Вот дерьмо. Ну а он чего? Начал орать, что нельзя винить в этом всех врачей?
— Если бы он начал так орать, — вздохнул Фенрис, — было бы проще. А он сказал, что это я и сам знаю, и что ему меня сейчас наебать негде. И мне, знаешь, даже стыдно стало.
— Охренеть можно, Эльф. И чего теперь? — Варрик потянулся было к кружке, но, похоже, вовремя вспомнил, что чай принёс Фенрису. Тот кивнул:
— Да ты пей. Я не хочу. Спасибо, конечно, но не хочу. И… ну, что теперь. Пойду скоро к нему. На рентген. Там, правда, не он — рентгенолог, но… но меня же наверняка к нему пошлют.
Друг снова присвистнул:
— Фенрис-Фенрис-Фенрис, это то, что я думаю, а? Ты хочешь его увидеть?
Фенрис резко вскинулся, хватая с тумбочки книгу. Тетрас с хохотом выскочил за дверь, и книга ударилась о створку. Тьфу ты. Мудацкий Гном.
«А может, и правда хочу?» — предательски завертелось в голове.
Да будь оно проклято.
Ну… ладно. Всё равно надо бы поговорить. За вспышку Фенрису и правда было немного неловко. Фримен, в конце концов, не был его психологом. А только травматологом.
И телефона нет…
Потянуло в сон. Фенрис закрыл глаза и забылся. Но проспал недолго: что-то около часа. Или чуть больше. Темень стояла кромешная, Фенрис надавил на кнопку настольной лампы и немного полежал, давая глазам привыкнуть к освещению. Потом слез с кровати и залпом выхлебал Варриков чай. Приятно повело.
Жалеть себя больше не хотелось. Глупо и непродуктивно.
Хотелось пойти и проветриться. Так что Фенрис ввинтился в джинсы, натянул, морщась, ботинки, потом свитер с курткой, сунул руку в карман и наткнулся пальцами на картонный прямоугольник. Осторожно выудил его и, почти отказываясь верить глазам, прочитал на визитке имя и фамилию Андерса, адрес клиники, номер кабинета и два номера телефона.
Наверное, он прихватил визитку в самое первое посещение. Случайно. Машинально. Он их везде вечно хватал.
Фенрис осознал, что он делает, уже когда из мобильного в ухо понеслись длинные гудки. Испугался, чуть не сбросил вызов, но сообразил, что это было бы ещё глупее.
***
Андерс выпал из машины, едва сумев припарковать её, как положено, поднялся по лестнице и ввалился в квартиру. Вяло кивнул на приветствия Хоуков, упал на диван, не снимая плаща, выудил из пакета с банками пива одну, вскрыл её и выхлебал, по собственным ощущениям, половину залпом. И только потом огляделся. Гаррет стоял у плиты и жарил картошку с рыбой — правда, сейчас отвлёкся от готовки, пристально уставившись на Андерса. Карвер угнездился в углу с ноутом, в кресле-мешке и окружении кучи подушек. Из угла периодически доносились негромкие выстрелы и изредка — усталая ругань. Понятно: релаксирует.
Гаррет убавил огонь, прошёл из кухонной зоны в гостиную, сел в кресло напротив Андерса и пристально уставился ему в глаза:
— Проблемы и неприятности?
Андерс зажмурился, но потом всё-таки пересилил себя и тоже глянул на Хоука.
— Можно и так сказать… Вот у тебя бывало так, что делаешь ты какое-то дело, радуешься, что его делаешь, а потом оказывается, что в сфере твоей деятельности попадаются такие уроды, такие сволочи, что тебе и самому стыдно, что ты занимаешься тем, чем занимаешься, и делать уже ничего не хочется…
Карвер хмыкнул из своего угла, но Андерсу было плевать. Он всегда по такому поводу хмыкал.
— Та-а-ак, — протянул Гаррет, — понятно. Карви, побудь хорошим мальчиком: сделай паузу в массовом расстреле пикселей и дожарь жратву, а?
— Да уж куда я денусь, — Карвер отложил ноутбук на ковёр и встал, — у вас же тут душеспасительные беседы…
— Душещипательные щас будут, — обнадёжил старший брат. — Андерс, значит так. Тираду твою я понял, воспринял, и мне есть, что тебе ответить. Но лучше давай всё-таки поподробнее.
Андерс отпил ещё пива и медленно выдохнул. Стало жарко. Он стянул плащ и бросил его тут же, на диване.
— Ну, просто… Одному моему пациенту, тому самому, что врачей ненавидит, поставили ложный диагноз и год якобы лечили, причём используя этот неправильный диагноз в личных целях. Мерзко мне.
— А ты чего ждал, когда шёл в медицину? — Карвер поворочал картошку на сковородке. — Романтика, благородство, спасение жизней? Ты сколько лет практикуешь, Андерс? Ты дерьма в своей работе мало видел?
Гаррет промолчал. Андерс тоже. В общем-то, Карвер был прав, и ответить ему было нечего.
— Но это уж совсем дикое дерьмо, — жалобно проблеял он, приканчивая первую банку. Хорошо пошло…