Дженни сочувственно посмотрела на нее:
— Знаете, если у вас здесь возникнут какие-нибудь неприятности, обратитесь в нашу полицию. Там работают очень толковые специалисты. Они вам помогут.
— То же самое я думала о нашей полиции, пока не обратилась туда, — с невеселым смешком отозвалась Ребекка. — Теперь, однако, я знаю, что они такие нечистоплотные, как и… Ну уж О'Хара точно!
— Хотите, я подвезу вас до Лондона? Моя машина на одной из стоянок в аэропорту.
— Буду вам очень признательна.
Спустя час Дженни высадила Ребекку у гостиницы, которая находилась в самом сердце Белгравии и была со всех сторон окружена красивыми домами с белыми портиками — постройками прошлого века, говорившими о могуществе и большом богатстве их владельцев.
— Я позвоню вам завтра, и мы определимся с датой, когда вы к нам придете в гости, хорошо? — сказала Дженни.
Ребекка согласно кивнула, помахала ей рукой на прощание и скрылась за дверью-вертушкой отеля. Дженни же поехала в менее фешенебельный Кенсингтон, продолжая восторгаться американкой и силясь представить себя на ее месте. Она очень устала и жаждала поскорее оказаться в своей квартире и лечь спать в теплую постель.
В прихожей на столе лежала записка от одной из ее соседок — Салли. Дженни отнесла ее к себе в комнату, думая, что подруга просто хочет поздравить ее с возвращением. Но как оказалось, в записке речь шла совсем о другом:
«Дорогая Джен. Как приедешь, немедленно свяжись со своей матерью. Там какое-то срочное дело. С приветом, Сал».
Дженни недоуменно уставилась на записку, уже подозревая, что ее ждут плохие новости. Мать редко обращалась к ней, когда она была в Лондоне.
В первую минуту Дженни даже не узнала голос Анжелы, настолько он изменился.
— …Саймон серьезно пострадал. Клевер сильно помяла его.
Дженни зажмурилась, представив себе ужасную картину: брат падает с коня, и тот всей тушей валится на него, вдавливая в землю…
— Боже!.. — прошептала она, почувствовав страшную слабость в коленях и без сил опустившись на стул у телефонного аппарата.
Они с Саймоном никогда не были близки, но такого и врагу ведь не пожелаешь. Дженни стало жалко брата и очень страшно.
— Когда это случилось, мама? — спросила она еле слышно.
— Сегодня утром. Я связалась с твоим отцом, он вылетает. Завтра будет здесь. Думала и тебя там застать, но ты уже улетела.
Анжела говорила внешне спокойно, однако Дженни угадала затаенную муку в ее тоне.
— Боже мой… — повторила она.
— Ты приедешь?
— Прямо сейчас?
Дженни валилась с ног от усталости.
— Я здесь совсем одна, Дженни. Из больницы пришлось уехать, так как я все равно там только мешалась, к тому же Саймон до сих пор без сознания. Мне посоветовали вернуться домой и отдохнуть, но я не могу… Я сама не своя! — На противоположном конце провода возникла короткая пауза, словно мать собиралась с силами, прежде чем сказать что-то еще. Потом она добавила: — Ты очень нужна мне, дочь.
Дженни никогда в жизни не слышала от матери ничего подобного!
— Хорошо, я выезжаю.
Несмотря на страшную усталость, Дженни, не перекладывая никаких вещей, вновь отнесла к машине свои чемоданы. Затем она вернулась и в двух словах написала Салли, что случилось и почему она уезжает.
На дворе было холоднее, чем обычно в это время года. Лужи замерзли и искрились потрескавшимся льдом. Морозным воздухом было почти больно дышать. Выехав из Лондона, Дженни взяла курс на юго-восток. Судорожно вцепившись в руль и неподвижно глядя перед собой, она изо всех сил боролась с одолевавшей ее дремотой и старалась ни о чем не думать. Фонари, горевшие на дороге, отбрасывали желтые блики на ее лицо, и, взглянув мимолетно на себя в зеркальце, она ужаснулась тому, что там увидела.
Дженни боялась даже думать о том, что ее могло ожидать в Пинкни. С матерью она находилась в таких же прохладных отношениях, как и с Саймоном, и плохо представляла себе ту роль утешителя, которую ей, судя по всему, предстояло сыграть.
Но тут Дженни вспомнила, что утром в Пинкни приедет отец, и вздохнула с облегчением. Вся семья в полном составе соберется впервые за одиннадцать лет — это не шутка… С отцом все будет гораздо легче и приятнее. Дженни знала, что рядом с ним ей по плечу любые испытания.
Глава 8
Ребекка проснулась на следующее утро рано. Сон помог ей по-иному взглянуть на происшедшее в нью-йоркском аэропорту. «Тому, что случилось, — убеждала она себя, — можно найти сколько угодно разумных объяснений. Возможно, Джерри летел в Рим не прямым рейсом, а транзитом. Служащие аэропорта могли ошибиться, не найдя его имени в списках пассажиров, прошедших регистрацию». Ребекке не хотелось ни в чем подозревать этого милого молодого человека, и она уже жалела о том, что подняла из-за него вчера такой шум перед Дженни. Джерри Рибис был одним из приглашенных на новогодний прием к сэру Эдварду, ну и что с того? Потом он подбросил ее на своей машине до дома. Судя по всему, слегка увлекся ею. Так что? Неужели же в благодарность за это она навесит на него Бог знает какие ярлыки?
Браня себя за истеричность и расшатанные нервы, Ребекка быстро зарядила два своих «Роллейфлекса»: один — цветной пленкой, другой — черно-белой, — и отправилась на свое первое европейское задание.
Стирлинг устроил ей съемку американского посла в Великобритании и его супруги для журнала «Таун энд кантри».
Резиденция посла, Винфилд-Хаус, была отстроена Барбарой Хаттон как частный дом. Это был элегантный белый особняк, стоявший в Риджент-парке. Ребекку встретил личный секретарь посла.
— Мы подумали, что, может быть, вам было бы удобнее снимать в гостиной? — предложил он, показывая ей величественного вида залу, уставленную антикварной мебелью и зеркалами. Окна выходили в парк, что создавало иллюзию нахождения в живописной сельской глубинке.
— Прекрасно, — согласилась Ребекка, споро устанавливая штатив и камеры. Она принесла с собой вспышку с тремя лампами, адаптер напряжения и свой преобразователь тока. Установив все это и подсоединив необходимые провода, она стала ждать клиентов.
Спустя несколько минут дверь в дальнем конце гостиной открылась и в залу вошли посол и его жена.
— Доброе утро. Надеюсь, мы не заставили себя ждать? — проговорил посол, подходя к ней и протягивая руку.
Ребекка смотрела на него почти с восхищением. Посол был красивый мужчина царственного вида, и его супруга в изящном платье была тоже очень хорошенькая. Прислушавшись к себе, Ребекка решила, что, наверное, точно такие же ощущения у нее будут, когда она явится на бал и увидит там особ королевской крови.
— Доброе утро, — отозвалась она, благодаря Бога за то, что догадалась надеть сегодня элегантный красный костюм вместо своих обычных рабочих штанов и кожаной куртки.
Волнение, охватившее ее, вмиг испарилось, едва она приступила к работе. Теперь Ребекка стала хозяйкой положения. Выбирая освещение, наиболее выгодные ракурсы съемки и указывая послу и его супруге, как и где стоять или сидеть, куда и как смотреть, она одновременно завела с ними непринужденный разговор, как делала всегда, чтобы клиент расслабился перед камерой. На все про все у нее ушло не более двадцати минут. И за это время ей удалось сделать несколько поистине высококлассных снимков.
— Спасибо, — сказала Ребекка на прощание, когда они вновь обменялись рукопожатиями.
— Вам спасибо, — ответил посол, тепло улыбнувшись.
По дороге в гостиницу Ребекка размышляла о том, как все-таки сложно быть дипломатом. Необходимо быть неизменно любезным и учтивым со всеми. И при этом нужно все время улыбаться, иначе собеседник может подумать, что наскучил тебе своей болтовней… Кошмар!
Когда Ребекка вернулась в «Белгравию-Шератон», ей первым делом сказали, что звонила Дженни и просила передать, что она вынуждена уехать к матери за город, так как с ее братом произошел несчастный случай, и будет отсутствовать несколько дней.
— Позже вам был еще один звонок, — сказала консьержка. — То есть буквально за минуту до того, как вы вошли.
Она передала Ребекке вторую бумажку, на которую записала сообщение звонившего. Ребекка прочитала записку, и сердце ее как будто зажали в тиски — стало трудно дышать, а в ногах появилась ужасная слабость. Она вся похолодела и побледнела, кровь отхлынула от лица. Пожалуй, впервые она пережила приступ настоящей паники.
— Что-нибудь не так? — участливо поинтересовалась у нее консьержка. — Звонивший не назвал своего имени. Он сказал, что вам и так все будет ясно.
— О да, благодарю вас… — не своим голосом отозвалась Ребекка.
Она нетвердой походкой направилась к лифтам, желая поскорее добраться до своей комнаты. Да, она поняла, от кого был звонок… Ей показалось даже, что у нее в ушах звучит этот ледяной, металлический голос… Сообщение, которое оставил звонивший, было лаконичным и на первый взгляд абсолютно невинным. Лишь одной Ребекке было дано постичь его зловещий смысл.
Поднявшись к себе, она тяжело опустилась на краешек кровати и перечитала записку:
«Мне очень жаль, что пленки оказались не настоящие. Счастливого путешествия. Оно станет для тебя последним. Я не могу потерять тебя. С нетерпением жду твоего возвращения».
Ребекка долго еще сидела на кровати, неподвижно глядя перед собой и размышляя о том, что ей теперь делать. Он вскрыл ее обман с пленками и решил убить ее после того, как она вернется в Штаты. Но зачем же ждать? Почему бы не расправиться с ней прямо здесь, в Лондоне? Ребекка потянулась к телефонному аппарату и попросила соединить себя с регистрационным столом.
— Вот это второе сообщение, которое вы передали мне… — сказала она консьержке, представившись и назвав номер своей комнаты. — Вы не запомнили случаем, это был местный или международный звонок?
На том конце провода повисла недолгая пауза, а затем консьержка ответила:
— Точно не скажу, мадам, но мне показалось, что международный.
Ребекка глубоко вздохнула:
— Спасибо.
Она повесила трубку и вновь задумалась, пытаясь призвать на помощь логику. Убийца, кто бы он ни был, остался в Штатах и — это очень важно, — судя по его сообщению, собирается ожидать ее возвращения туда из европейской командировки и лишь потом нанесет смертельный удар. Но почему он решил ждать? Ведь чем раньше он уберет с дороги человека, который что-то знает про него и может его опознать, тем ему же будет спокойнее.
Дверь почти неслышно открылась, и на пороге больничной палаты — Саймона поместили в госпиталь «Маунт-Ройал» в Эндовере, Хэмпшир, — возник сэр Эдвард. Анжела подняла на него бесстрастный, равнодушный взгляд и тут же вернула все внимание сыну. Дженни же вскочила со своего стула и бросилась к отцу на шею.
— Привет, малыш! — проговорил он, обняв дочь.
Невозможно было передать всю радость и облегчение, которые испытала Дженни, увидев приехавшего наконец отца. На дворе было уже десять утра. Они с Анжелой сидели здесь с семи, охраняя покой Саймона, который так до сих пор и не очнулся. Все эти три часа мать и дочь практически не обменялись ни словечком. Каждая была погружена в тягостное молчание, самостоятельно справляясь с сомнениями и страхами. Саймон лежал перед ними бледный и неподвижный. И если бы не чувствительные медицинские приборы, регистрировавшие жизнедеятельность его организма, можно было подумать, что он уже умер. Мать и дочь испытывали разные чувства. Если Анжела терзалась страхом, что ее любимый сын может так и не прийти в себя, то Дженни было немного стыдно в глубине души за то, что она все никак не могла заставить себя по-настоящему испугаться за жизнь брата.
— Ну как он? — шепотом спросил сэр Эдвард, взглянув на юношу, которому однажды предстояло унаследовать его титул и половину его состояния.
— Без изменений, — сухо ответила Анжела.
Дженни заметила, что родители даже не поздоровались друг с другом. «Впрочем, сейчас это уже не имеет значения», — решила она про себя.
— Что врачи?
Анжела как-то неопределенно повела плечами. Впервые в жизни она выглядела абсолютно беспомощной.
— У него разрыв селезенки, повреждены почки, очень серьезная травма позвоночника и сильнейшее сотрясение мозга. Со вчерашнего дня он ни разу не приходил в сознание.
Сэр Эдвард поцокал языком:
— Да, неважно…
— Неважно, — эхом отозвалась Анжела, судорожно сцепив в замок свои тонкие пальцы, на которых сегодня не было ни одного перстня.
Дженни с затаенным любопытством наблюдала за матерью. Интересно, она хоть раз за все эти годы давала волю своим чувствам? Проронила ли хоть слезинку, когда узнала, что ее муж завел роман с их воспитательницей? Плакала ли после того, как выгнала его из Пинкни-Хаус и потребовала развода? И вообще рыдала ли она хотя бы однажды в течение всех этих лет, что она являлась единоличной хозяйкой красивого дома, имея возле себя лишь сына и время от времени дочь? Прекрасно зная при этом, что сэр Эдвард живет на другом конце земного шара полноценной жизнью, принимая ласки своих часто менявшихся любовниц?
— Ты-то как, Дженни Рен? — услышала она отцовский вопрос, выведший ее из состояния задумчивости. Дженни Рен… В последний раз он так назвал ее, когда она была еще ребенком. Дженни стало неловко. Она перехватила холодный взгляд матери. Та явно не могла понять, как сэр Эдвард посмел справляться о самочувствии у здоровой Дженни, когда его сын лежит при смерти прямо перед ними.
— У меня все хорошо, папа, — вымученно улыбнувшись, отозвалась Дженни.
— Почему бы тебе не поехать домой и не отдохнуть? Мы с твоей матерью останемся здесь. У тебя очень усталый вид, дорогая.
Дженни опасливо оглянулась на мать, пытаясь догадаться, что она думает по этому поводу.
— Иди, иди, ты тут все равно не нужна сейчас. — Сэр Эдвард обнял ее за плечи и проводил к двери. — Езжай домой и поспи пару часиков. Вечером увидимся.
— Но ты ведь тоже устал после перелета… — пролепетала Дженни.
— В отличие от тебя я в самолете спал.
Дженни все еще мялась у двери.
— Ты остановишься в Пинкни?
Даже не взглянув на бывшую жену, сэр Эдвард твердо сказал:
— Разумеется.
Дженни улыбнулась и скрылась за дверью. Приближаясь к стоянке, на которой она оставила свою синюю малолитражку, она увидела роскошный лимузин, припаркованный у самого входа в больницу. Шофер сидел на своем месте и читал газету. «Так вот на чем папа добрался сюда из аэропорта», — подумала Дженни. Она точно знала, что это папина машина. Эдвард все в жизни делал красиво. Даже сейчас, когда он приехал к сыну в больницу, было сразу видно, что приехал миллионер.
Вернувшись в Пинкни, Дженни передала Питерсу, что отец прилетел и остановится у них.
— Конечно, мисс Дженни, — отозвался дворецкий. — Я скажу Роде, чтобы она приготовила ему комнату, и распоряжусь, чтобы к ужину подали лишние приборы.
— Спасибо, Питерс, — сказала Дженни и ушла к себе, предоставив дворецкому самому решать, какую комнату отвести для сэра Эдварда.
Майк Уилсон торчал в плохонькой кофейне на Второй авеню, прихлебывал теплый чай из стакана и мрачно размышлял над тем, что ему теперь делать. Пока что удача так и не улыбнулась ему ни разу, и он не отыскал ни одного подхода к состоянию Мариссы-Трейси. Майк был на грани отчаяния. Несмотря на то что он остановился в одной из самых занюханных гостиниц Нью-Йорка, денег на его командировку в Америку ушло немало, и терпение хозяев «Лоусона, Мартина и Гранта» уже стало помаленьку истощаться.
Фирма надеялась, что ей довольно быстро удастся «срубить» немалые деньги на этом деле, которое казалось таким простым и выгодным поначалу: скончалась состоятельная молодая женщина и ее родители заявили законные права на огромное наследство. Босс Майка опасался лишь одного: что их опередят другие фирмы, которые вцепятся в мистера и миссис Хэндфорд мертвой хваткой. Майк оказался проворнее других. Обогнав всех потенциальных конкурентов, он первым добрался до стариков и, воспользовавшись их растерянностью и горем, быстренько заключил с ними договор. Это был успех, которым Майк по праву гордился.