****
Так прошло ещё несколько месяцев.
В марте «арабская весна» докатилась и до наших границ, но, к счастью, призыва не было.
Придя как-то в конце апреля на работу, я с удивлением узнал, что у Дори сегодня был день рождения. В армии он никогда его не справлял, да и сейчас видно было, что поздравления ему в тягость. Он принес полагающийся торт и сухо поблагодарил тех, кто его поздравил.
Я подошёл к нему поближе к обеду.
— Мои поздравления.
— Спасибо — сказал он коротко.
— Ты не справляешь?
— Предлагаешь мне устроить корпоративную вечеринку, как Гай в прошлом году? — усмехнулся он.
— Хотя бы посидеть в баре с друзьями.
— С какими друзьями, Розенберг? — сказал он.
Я открыл рот и так же закрыл. У меня друзей за шесть лет не осталось — стена, которую я тогда воздвиг, не пропускала никого, кроме случайных знакомых. Но Дори?
— А парни из взвода? — спросил я наконец.
— А ты сам с ними общаешься? — ответил он.
— Я — нет. Но при чем тут ты? — не понял я.
Он, казалось, был готов меня придушить прямо здесь.
— Миха, они не дураки! Ты думаешь, они не поняли, что к чему? Я заставил их молчать, думаешь, это хорошо сказалось на наших с ними отношениях?
— Вот как — только и смог вымолвить я.
— Все в порядке — ответил он — как видишь, службе это не мешает.
— А дружбе…
Он не ответил.
— А в университете? — начал я.
— Хватит — прервал он меня.
— Извини — я почувствовал себя бестактным болваном.
— Так или иначе — сказал он — я не собираюсь ничего справлять. Каждый год какая-нибудь «добрая душа» обязательно решает сделать мне вечеринку-сюрприз. Надеюсь, в этом году это не будешь ты.
Мне такое даже в голову не приходило, и я чуть не рассмеялся, представив себе, как подбиваю коллег прятаться за столами с тортом и праздничными колпаками.
Дори помолчал.
— Если тебе так неймётся, можно пойти после работы в бар — наконец снизошёл он.
— Спасибо за одолжение — усмехнулся я.
Я понятия не имею, как так вышло, но в этом году «доброй душой» оказалась Нета. После перерыва, когда Зелиг вернулся в офис, его оглушили дружным «с днём рождения!» и хлопушками. Я был в это время у себя в кабинете, и ничего не слышал. Но, встретив его под конец рабочего дня увидел, что он стал ещё мрачнее.
— Пошли — бросил он мне.
— Ладно — я выключил компьютер, собрал свои вещи, и последовал вслед за ним к выходу.
По дороге заметил, что за нами наблюдает его брат.
— Видел Гая? — спросил я, когда мы сели в мою машину.
— Видел — ответил он — судя по всему, он решил пойти на второй круг.
— Расследования? — спросил я, чувствуя, как опять начинаю злиться.
— Нет. Ты не замечал, что он с тебя глаз не сводит? Влюбленных.
Я застонал. Дед опять оказался прав.
— Пошел он — процедил я.
— Вот бы ты так год назад говорил — сказал он с усмешкой — во всяком случае, теперь тебе нечего от него скрывать.
— Да, всего лишь ещё две… — я осекся.
— Две? — переспросил он.
Я не ответил, и он, пожав плечами, оставил этот разговор. Вот и ещё одно его различие с Гаем.
А я мысленно костерил себя как мог. Черт, я не умею хранить тайны!
Мы пошли в один из баров возле его дома и сели на табуреты возле высоких бочек, заменяющих столы.
— Когда у тебя день рождения? — спросил он, тронув мою бутылку пива горлышком своей, чокаясь.
Я поколебался. Сказать?
— Завтра — наконец признался я.
— Ты серьезно? — хмыкнул он.
— Да.
— Скажи тогда спасибо, что завтра пятница, и в этом году пронесло. Хотя, с Неты станется и в воскресенье устроить тебе сюрприз, ретроактивно.
— Не дай Бог — сказал я, содрогнувшись.
Потом беседа свернула на общие темы, и мы перекидывались фразами, посматривая на экран телевизора в углу.
— Погоди, у меня телефон звонит — сказал он, вытаскивая из кармана аппарат.
Я кивнул. Смотрел на экран, следя за баскетбольным матчем, а потом случайно посмотрел на него и обмер — лицо его буквально почернело.
— Что случилось? — прошептал я.
— У отца был инфаркт — сказал он каким-то чужим голосом.
— Он… В больнице?
— Да. Но он… он мертв. Мать нашла его на полу в кабинете.
Я смотрел на него, не зная, что делать, что сказать.
— Давай я отвезу тебя к ней, ты ведь без машины сегодня.
Он кивнул, прикрыл на пару секунд ладонями глаза.
Я поспешно кинул на стол деньги за пиво, и подтолкнул его к выходу.
— Пошли.
В машине мы оба молчали. В больнице тоже. Гай уже был там, посмотрел на нас, но не подошел, оставшись сидеть рядом с плачущей матерью.
Дори сам подошёл к ним, обнял мать, кивнул брату. Я остался стоять поодаль, думая, что за этот год умерло уже слишком много людей. И что мне по идее надо было выразить свои соболезнования и ехать домой — эти трое наверняка хотели бы побыть наедине без посторонних.
Подошёл, чтобы сказать несколько слов и попрощаться.
Мать Дори и Гая пожала мне руку, а потом неожиданно обмякла — я еле успел ее подхватить.
Ее сразу перехватили сыновья, потом подбежали медсестры с подмогой.
Я стоял, понимая, что теперь не могу уйти, не узнав, что с ней все в порядке.
Дори вернулся минут через двадцать без Гая.
— Она упала в обморок, сейчас ей получше.
— Мне очень жаль — сказал я абсолютно пустые слова, не передающие всю степень того, что я чувствовал.
— Спасибо — сказал он.
— Ты останешься здесь?
— Нет, мне надо будет распорядиться насчёт похорон — сказал он — поеду домой и утром начну.
— Пошли, я тебя подвезу.
— Ты не мой шофер — сказал он — я могу поехать на такси.
— Не говори глупостей — разозлился я — ты серьезно?
Он пару секунд смотрел на меня, потом кивнул.
— Спасибо.
Мы поехали к нему, я молился, чтобы нас не остановила полиция — я успел выпить всего несколько глотков пива, но рисковать не хотелось.
Мы подъехали к его дому, и я остановил машину на стоянке.
Он сидел, не говоря ни слова, не плакал, но и не был собой — Дори Зелигом, которого я знал уже столько лет.
— Пойти с тобой? — спросил я.
— Да. Пожалуйста — наверное, в первый раз на моей памяти, что он что-то просил.
Мы поднялись наверх, он включил свет в гостиной и мы сели в кресла у журнального стола.
Он молчал, и я тоже не особо умел утешать людей. Думал, что теперь его день рождения, который он и так не любил, станет ещё безрадостнее. Потом вспомнил последний раз, когда был здесь — пистолет, который он чистил в спальне, холодильник с пустыми полками. Очень некстати понял, что мы оба не ужинали.
— Ты не голоден? — спросил я.
— Нет — сказал он — если ты голоден, возьми что хочешь в холодильнике.
Я поколебался, но уж очень хотелось есть. Пошел на кухню. На холодильнике была пачка хлопьев, а внутри — молоко, и я приготовил себе обычный нехитрый ужин. Поел прямо там, чтобы не есть при нем, и вернулся.
— Может, пойдешь спать? — спросил я.
— Да. Сейчас.
Он снял рабочую рубашку, переоделся в майку и домашние шорты, пошел в ванную, и я услышал, как он там умывается.
— Хочешь, езжай домой — сказал он, выйдя.
— Ты точно будешь в порядке? — спросил я.
— Розенберг, я не нежная фиалка — не выдержал он.
— Ладно. Я поехал. Если что-то будет нужно — звони мне, хорошо?
— Спасибо. Увидимся… — он вспомнил, что в воскресенье не придёт на работу и осекся.
— Увидимся завтра. Я приду на похороны — сказал я
Он открыл рот, чтобы что-то ответить — и наконец его прорвало.
Он отвернулся и плечи его затряслись.
Я смотрел на него и неловко молчал, не зная, что делать.
Я не мог представить в этом мире ни одного человека, которого не смог бы обнять в такой ситуации — даже, наверное, Гая смог бы. Кроме Дори. Намертво вбитая им во время службы субординация не позволяла мне даже поднять руку, чтобы похлопать его по плечу. Меня будто парализовало — я стоял возле него и чувствовал, как мое сердце обливается кровью (наконец-то понял смысл этого выражения), и не мог ничего поделать.
Постепенно он успокоился.
Повернул голову, все ещё не глядя на меня.
— Я в порядке. Можешь идти домой.
— Наверное, останусь — сказал я, готовый к отказу.
К моему удивлению, он промолчал. Значит, ему было совсем невмоготу.
Дори пошел в спальню, я посмотрел на жуткие кожаные кресла в гостиной, и понял, что даже соединив их, не смогу на таком заснуть, и пошел за ним.
Он лег на свою кровать прямо в одежде, оставив мне достаточно места, и я лег рядом, как можно дальше от него.
Я долго не мог заснуть, но потом усталость взяла свое и я задремал, а проснулся уже под утро. Было ещё темно, на часах было без двадцати пять.
Я повернул голову к Дори, увидел, что он спит, а потом совсем некстати вспомнил, что сегодня мой день рождения. С днём рождения меня, ура.
========== Глава 10 ==========
Глава 10
Похороны отца Гая и Дори прошли в пятницу утром.
Дори спровадил меня ещё в шесть утра, и потом я увидел его только на кладбище. Там были почти все из офиса, многие из нашего взвода, ещё уйма приятелей Гая, друзей родителей…
Я поехал на шиву, посидел там минут пятнадцать и отправился домой.
Всю следующую неделю оба Зелига провели в родительском доме. Я подъехал к ним один раз, но там были только они втроём с матерью, и я поспешил уйти — Гай прожигал меня взглядом все время, пока я сидел и пытался придумать хоть какую-то тему для разговора.
В субботу, когда я возвращался после пробежки по Яркону, мне пришло сообщение от Зелига-старшего.
«Можешь говорить?»
Я решил не обращать на СМС внимания, занялся своими обычными делами, а позже уселся напротив компьютера посмотреть какой-нибудь фильм, чтобы отвлечься от невеселых мыслей.
Вечером Гай позвонил мне сам. Отвечать очень не хотелось, но я подумал, что в воскресенье он вернётся на работу, так что в конечном счёте не было никакой разницы, когда он меня подловит — сегодня или завтра.
— Привет — сказал Гай.
— Привет — ответил я как можно нейтральнее.
— Как дела на работе? — спросил он будничным голосом.
— Как обычно. Завтра сам придёшь и увидишь.
— Спасибо, что был на похоронах.
— Не за что.
— Ты не против встретиться сегодня вечером? — спросил он — я уже дома, хотелось бы просто поговорить.
Меня аж передёрнуло от такого предложения. Лезть в логово ко льву? Да, а то как же.
— Извини, думаю, что не смогу — отозвался я.
Он помолчал несколько секунд.
— Что у тебя с Дори? Вы опять вместе? — спросил он внезапно.
Черт его бы подрал.
— Нет.
— Когда я вас видел в больнице, вы чувствовали себя весьма комфортно друг с другом. Скажешь, нет?
Я подумал, что Гай хорош в чтении людей, только когда ревность не ослепляет его. Комфортно? Самое последнее определение, которое могло мне прийти в голову.
— Нет, мы с ним просто… — хотел сказать «друзья» и запнулся. Мы не были друзьями. Командир и его солдат? Тоже нет, и уже давно. То, как это называлось, можно было назвать только одним словом: «пособники».
Гай понял мою заминку, именно так, как и ожидалось.
— Ладно — невесело усмехнулся он в трубку — ясно все.
— Как твоя мать себя чувствует? — спросил я, чтобы оставить наконец опасную тему.
— Нормально — видимо, о здоровье матери ему говорить не хотелось.
— Скорейшего ей выздоровления. Надеюсь увидеть тебя завтра, сейчас мне пора идти — быстро свернул я разговор.
— Да. Увидимся — помолчав, ответил он и отключился.
Я кинул телефон на кровать и лег, закрыл глаза.
Гай был и прав и неправ.
Я вспомнил то серое, безмолвное утро моего дня рождения, когда я проснулся возле Дори, и мучался дилеммой: уйти прямо сейчас или все же дождаться его пробуждения, попрощаться и уйти?
Вспоминал то, что было потом, и чем дальше, тем больше казалось, что все происшедшее мне привиделось. Как могло такое вообще случиться на самом деле?
Неужели его губы и правда касались моих? Неужели было все то — что было? Его горячая кожа под моими руками, его уверенные объятья? В ту секунду я понимал, что чувствовал Маджид, сказав, что готов на любую роль. В первый раз в жизни понимал.
Дори все же сохранил тогда холодный рассудок — мы смогли остановиться, прежде чем успели сделать что-то существенное. Переходить определенную границу в день смерти его отца казалось чем-то кощунственным, хоть мы оба не соблюдали никаких религиозных законов.
Так что я просто оказался за дверью его квартиры — сам не помню, как. И с тех пор не мог заставить себя с ним поговорить.
****
Восьмого мая я сидел на работе до последнего. В моей семье (я имею в виду не родителей, а именно себя и деда) этот день был слишком заряжен разногласиями, чтобы пройти гладко. В этот день, как и в день Катастрофы, мы прятались друг от друга, я не хотел видеть его, а он — меня.
Дед в эти дни говорил о прошлом — а я не хотел слушать и слышать. В этот день старики вспоминали своих погибших близких, друзей, ужасы гетто и концлагеря. Некоторые об этом говорили, другие — молчали, и их молчание тоже было понятным.
Мой дед вспоминал, как смог сбежать из Германии. Как заставил какого-то моэля сделать свою работу под дулом пистолета (что потом произошло с тем несчастным, история умалчивала) как накладывал самому себе порядковый номер, как терпел, когда нельзя было показать даже тень боли или неудобства.
Но для меня в этом не было и капли геройства. Он выжил — но не так, как другие. Он был частью этого дня — но ее темной, постыдной, жуткой частью. Если в другие дни я мог бы забыть, то атмосфера этих нескольких майских дней словно сдирала повязку с моих глаз, и я опять видел Курта Нитшке, а не своего деда.
Поэтому я просидел до девяти вечера в офисе, а затем ещё до полуночи — в каком-то баре. Потом гулял по улицам, чтобы убить время.
Пришел домой к двум часам ночи. Слава Богу, он уже спал.
Следующий день был не менее тяжёлым. Во-первых, это было Девятое мая. Во-вторых, в этом году на него выпал день поминовения погибших солдат. Дед утром встал раньше меня, и поехал на церемонию поминовения, туда, где был похоронен весь его взвод. В этом году он был один — тот однополчанин, которого он тогда спас, умер в прошлом ноябре.
Я поехал на могилу Томера, увидел там ещё нескольких наших товарищей. Другие поехали туда, где был похоронен Арон. Я не хотел к ним подходить, но Двир, один из близких друзей Томера, сам подошёл ко мне.
— Миха — тихо произнес он — перестань нас избегать. Ты тогда уничтожил его убийцу. А то, что… — он запнулся. Потом продолжил — тот ублюдок мертв — может, его родителям от этого хоть немного легче.
— Им не легче — так же тихо ответил я — и мне не легче.
— Ты не виноват — сказал он.
Я покачал головой. Пусть для них я не виноват. Но Маджид от этого не воскреснет.