После того, что произошло, разговаривать нам не хотелось. Я понял, что за эти пять дней случилось что-то, чего он мне не расскажет никогда. Закрыл глаза, стараясь не обращать внимания на горячую боль в заднице, слушал его дыхание и знал, что он тоже не спит.
С той ночи всё пошло под откос.
*
Каким-то образом Зелиг смог выкроить время для разговора с армейскими чинами, связная описала мне весь процесс восстановления в резерве, и я, скрепя сердце, принялся за дело.
Дед, узнав о моём решении, когда я приехал домой после особо тяжёлого рабочего дня, вздохнул.
— Какого чёрта, Миха? Зачем тебе эта армия?
— С каких пор ты стал таким пацифистом? — попытался я свести всё к шутке.
— Каким, к чёрту, пацифистом? Я не хочу, чтобы он снова тебя впутывал в свои выходки.
— С чего ты взял, что он вообще что-то подобное сделает?
Дед взял с вазы на столе большое зелёное яблоко, покрутил в руках.
— Потому что помню пару твоих историй из армии. Ты мне мало что рассказывал, да и сам тогда, судя по всему, не понимал, по какому тонкому льду вы ходили. Теперь хоть понимаешь?
Я промолчал.
— Я не думаю, что он изменился, — сказал дед, — и боюсь, что если что-то случится, то затянет и тебя.
— Я для того и возвращаюсь, чтобы он взял бы себя в руки, — ответил я.
— А какого чёрта это тебе нужно? — дед положил яблоко обратно в вазу.
— Не хочу, чтобы с ним что-то случилось.
— Думаешь, твоё присутствие там что-то изменит? Вы просто попадётесь вдвоём, — сказал с горечью Яков.
Я вздохнул.
— Я не могу пообещать, что ничего не случится. Но если я буду там — то риск будет меньше. Я буду очень осторожен, Курт. Честно.
Дед грустно покачал головой.
— Совсем ты голову потерял из-за него, Миха. Что ты там решил насчёт квартиры?
— Давай подождём ещё год? — предложил я. — Пока что я не вижу нужды в переезде.
— Как скажешь, — ответил он, — надеюсь, что доживу до тех пор.
— Ты так мечтаешь от меня избавиться? — спросил я, улыбаясь. — Даже к бесславному ублюдку готов меня сплавить?
— Хочу хоть на старости лет увидеть, что с тобой всё в порядке, — ответил он, не улыбнувшись.
Я не ответил, но сердце моё дрогнуло от жалости к нему.
*
В середине сентября начался сезон свадеб, и я был приглашён на свадьбу Неты из головной компании и ещё на одну — моего двоюродного брата.
На первую свадьбу мы с Дори пошли вдвоём. Хупа была под открытым небом, в живописном поселке где-то в часе езды к югу от Тель Авива.
Гостей было немного, всего человек сто. Столы были расставлены прямо на траве, тут и там алели ягоды на кустах боярышника, источали одуряющий аромат грядки шалфея, лимонника и перечной мяты, а невдалеке шуршала эвкалиптовая роща.
Нета и Лави радушно приветствовали нас, а потом отвлеклись на других гостей.
Я набрал себе на тарелку всяких свадебных закусок, которые подают перед основным угощением, захватил бокал с вином и отошёл в сторону, к высоким столикам у дальней стены. Больше всего мне не хотелось столкнуться с Гаем, которого Нета тоже пригласила.
По закону подлости, он оказался неподалёку и сразу же меня заметил.
Какое-то время он молча смотрел на меня, думая, подойти или нет.
Потом решился и направился в мою сторону. Я мысленно застонал, но было поздно метаться.
— Привет, — бросил он мне. — Дори тоже тут?
— Да, где-то бродит.
— Как тебе на новой работе? Нравится?
— Спасибо, всё неплохо.
— Я слышал, он увольняет людей?
— Увольняет, — ответил я, надеясь, что мои односложные ответы быстро исчерпают беседу.
Он опустил голову, потом поднял на меня глаза, и я увидел в них нешуточную боль.
— Миха, — тихо сказал он, — ты понимаешь, что разбил мне сердце?
— Я тебе ничего не обещал, — так же тихо отозвался я.
— Я не говорю об этом, — перебил он меня. — То, что ты… Неужели ты всегда был таким же, как он?
— Ты поклялся, что не будешь об этом говорить, — прошипел я, — а сейчас решил обсудить эту тему прямо тут, при целой сотне людей?
Он меня будто и не слышал.
— Как ты живёшь с этим? — спросил он. Я понял, что этот вопрос, скорее всего, не даёт ему покоя уже несколько месяцев.
— Как видишь, я пять лет сидел дома безвылазно.
— А теперь?
Я пожал плечами.
— Ты не думаешь об этом? — спросил он настойчиво.
— Думаю каждый день, — глухо сказал я, — спасибо за приятную беседу. Именно то, о чём мне всегда хотелось поговорить на свадьбе.
Он открыл рот, чтобы ещё что-то сказать, но передумал.
Я поставил тарелку и бокал на столик — аппетит пропал напрочь — и отошёл от Гая, надеясь, что больше он не приблизится.
На хупу смотреть у меня не было уже никакого желания. Я потихоньку отошёл в заросли подальше от всех, сел на прохладную каменную скамью, всю в пятнах лишайника, и принялся бездумно обрывать листья с какого-то куста, стараясь загнать поглубже в душу всё то, что вылезло на поверхность после слов Гая.
Где-то через час я наконец немного пришел в себя. Слава Богу, меня никто не искал.
Вышел и увидел, что церемония уже закончилась, и теперь все выстроились в очередь под навес хупы, чтобы ещё раз лично поздравить новоиспечённых супругов.
Я подумал, что подходить с таким настроением к новобрачным будет не лучшей идеей, и остался стоять на месте.
Ко мне подошёл Дори.
— Видел Гая? — спросил он.
— Видел, — коротко ответил я.
— Он тебе успел уже что-то сказать?
— Да.
Он задумчиво посмотрел на меня.
— Будешь страдать?
Я невольно улыбнулся.
— Уже настрадался.
— Тогда пошли за стол, я специально попросил Нету, чтобы нас посадили как можно дальше от него. И только не говори мне, что не голоден.
Я понял, что на самом деле очень голоден — так и не успел попробовать ничего с той тарелки. Чёртов Гай.
Дори подтолкнул меня к столам, и на том эпизод с его братом был забыт.
Вторая свадьба была в обычном зале торжеств, в присутствии трехсот гостей — обычное среднестатистическое мероприятие, которое не оставило у меня никаких воспоминаний. Дори со мной не пошёл, так что я просто провёл весь вечер в компании своего старшего брата, Дана. Он тоже пришёл один, жена осталась в этот раз дома с детьми.
— Что у тебя нового? — спросил он, пока я сражался с увесистым стейком.
— Всё как всегда, — мысленно я уже готовился к обычной обработке «когда наконец соберёшься жениться».
— Дед здоров? — спросил он меня вместо этого.
— Здоров, передаёт привет, — автоматически приврал я. Дед никогда не передавал никому приветов.
Он кивнул, и на том наша беседа закончилась. Я не стал задерживаться и улизнул, не дожидаясь десерта.
Чем дальше я продвигался в процессе восстановления в резерве, тем напряжённее становились наши с Дори отношения. В октябре он поехал на три дня на краткосрочные сборы — скорее всего, подготовку к операции в марте. Вернулся он в отвратительном настроении, сказал, что будет очень занят, и какое-то время мы виделись только на работе.
В середине ноября меня наконец официально вписали в список роты (той самой, которой собирался командовать Дори) и сообщили, что пошлют мне вызов на мартовские сборы в январе.
Вечером я показал своё новенькое удостоверение резервиста Зелигу — после долгого перерыва мы встретились после работы у него дома.
Он повертел карточку в руках, передал мне.
— Надеюсь, что не начнёшь мне мораль читать прямо на стрельбище? — сказал он.
Я, усталый и невыспавшийся после труднейшего отчёта на двухстах страницах перед концом года, разозлился. Какого чёрта? Почти четыре месяца он толкал меня к этому моменту, а теперь, по сути, обозвал занудой.
— Нет, но и в твои игры я играть там не собираюсь, — ответил я.
— Какие игры? — ответил он недовольно. — Иногда мне кажется, что ты считаешь меня кем-то вроде Менгеле и Пиночета в одном флаконе.
— Не считаю, — устало сказал я.
— Я не всегда действую по учебнику, но я не пытаю, не мучаю и не убиваю без нужды, — отчеканил он.
— А другие из взвода о твоей философии знают? И что по нужде ты убьешь и будешь пытать кого угодно? — спросил я зло.
— Ты стал одним из этих? — спросил он. — Прекраснодушных жителей северного Тель Авива?
— Нет. — сказал я, — но ты лезешь на рожон. Двир заметил. Не сегодня-завтра увидят и остальные.
— Так ты заботишься о том, чтобы меня не поймали? — уточнил он.
— Не только, — ответил я.
— Волнуешься о несчастных, которые пристрелили Арона? Или о том бедненьком парне, что кинул в Томера бетонный блок?
— Нет. Просто не хочу, чтобы ты повторил свой подвиг десятилетней давности.
— Это мне говорит потомок нацистского офицера, у которого руки по локоть в крови, — усмехнулся он.
— У кого именно? — уточнил я, внутренне сжимаясь и понимая, что этот разговор надо было закончить ещё десять минут назад.
— У вас обоих, — ответил он, смотря мне прямо в глаза, — будто ты сам не знаешь.
Меня будто ослепило злостью, которая, как лава, выплеснулась из моего сердца и ударила в голову. Не в силах больше сдерживаться, я со всего маху ударил его кулаком в челюсть.
Он упал, но откатился, прежде чем я успел пнуть его в бок, сразу же вскочил на ноги и сгруппировался, встав в боевую стойку.
Я покачал головой.
— Не собираюсь с тобой драться, — сдёрнул со стула свою рабочую сумку и вышел из его дома.
========== Глава 13 ==========
Глава 13
Со стороны наш с Дори конфликт был практически незаметен: на работе мы и так не пересекались, а теперь вообще постарались свести все контакты к нулю. Я в очередной раз поверил в мудрость тех, кто запрещает романы на рабочем месте. Как же мне было трудно…
В отличие от прошлого раза, с Гаем, когда мне было всего лишь немного досадно и неприятно, и я в основном опасался продолжения его расследования, теперь все было куда тяжелее. Я с трудом выносил его присутствие, в то же время глуша в душе тоску и беспокойство. Он же в свою очередь всячески старался меня избегать — как и его брат до этого. Наверное, судьбой мне было написано не ладить с Зелигами.
Первого декабря я взял на работе отгул и поехал на годовщину смерти Арона на кладбище. Вспомнил, как год назад стоял на этом же месте, а Дори маячил за моим плечом, и в рюкзаке его уже тогда был пистолет, которым он расправился с убийцей Арона — без суда и без следствия.
Я подумал, что все, по сути, началось с того пистолета. Не с Гая, не со смерти их отца. В тот момент, когда я вновь согласился прикрыть его очередное самоуправство — я открыл ящик Пандоры, который был закрыт добрых десять лет.
Я вспомнил ту весну, мне ещё не было и двадцати двух. Это был мой последний год в армии, и я просто хотел дослужить его как можно спокойнее. Но мне не довелось, как и всем, кто находился в армии в то время.
Именно тогда я в первый раз убил человека. Вооруженного, опасного. Я помнил все — до последней мелочи. Не могу сказать, что мучился этими воспоминаниями — иначе не смог бы служить в боевых частях. И потом мне пришлось убить ещё не раз.
Но это была какая-никакая, но всё-таки война, и нас готовили к этому — и физически и морально.
То, во что нас ввязал Дори немногим позже этого, было совсем иным.
Да, он сделал то же самое для меня — шесть лет назад. И может быть, я до сих пор должен был быть обязанным ему за это.
Но я не хотел больше повторения того, что было почти десять лет назад. И не хотел вспоминать об этом. Не сейчас, не на могиле друга.
— Миха? — услышал я за спиной полузабытый голос и вздрогнул от неожиданности. Обернулся и увидел Зоара Паита, своего первого… партнера по экспериментам.
Он повзрослел. Казалось, что ещё больше вырос и раздался в плечах за десять лет. Его зелёно-серые глаза были такими же, как и тогда, но лицо перестало быть мальчишеским, приобретя черты, которые мы обычно называем «волевыми» и «орлиными»; одет он был в прекрасно сидящий на нем костюм, который предполагал работу в какой-нибудь элитной компании в одном из небоскребов Азриэли.
Если говорить образно, перед мной стоял человек, на которого наверняка вешались гроздями представители обоих полов.
— Привет — поздоровался я, стараясь не показать, что он застал меня врасплох.
— Давно не виделись — он смотрел на меня так, что меня бросило в жар. Его глаза обежали мою фигуру, лицо, на миг остановились на моих губах, потом он спохватился и пожал мне руку.
— Жаль, что смог увидеть тебя только по такому поводу.
— Скоро увидишь и по другому — ответил я.
— Это как? — спросил он.
— В марте я призываюсь на сборы — сказал я. Прозвучало это невесело, но он не заметил.
— Ты решил вернуться? — удивился он — Почему?
«Хороший вопрос», подумал я. Теперь, когда мы с Дори наконец послали друг друга подальше, никакого резона я для своего глупого решения не видел. К сожалению, армии было плевать на такие тонкости. Я уже был в списке резервистов, запланированных на мартовский сбор, и звонить Дори, чтобы тот меня отмазал, было невозможно.
Вслух я сказал:
— Сложно объяснить.
— Я понимаю — тихо сказал он — после смерти Арона?
Я слегка опешил от такого предположения, но не стал возражать. Люди часто сами вкладывают в наши уста вранье, которое хотят услышать. Впрочем, это не было ложью — в общих чертах.
— И это тоже — уклончиво сказал я.
— Подвезти тебя? — спросил он — мне тоже надо в Тель Авив.
— Я на своей машине. Скоро поеду обратно на работу в Рамат Ган, так что нам не по пути.
— Жаль. Можно было бы перекусить где-нибудь по-быстрому — его взгляд буквально обжигал, но я просто хотел смотаться поскорее, пока здесь не появился Дори.
— Сегодня не получится, давай как-нибудь в другой раз — сказал я торопливо.
Он хотел что-то сказать, но посмотрел за мою спину и осекся.
Я обернулся.
Разумеется, командир Зелиг собственной персоной.
На меня он даже не взглянул.
— Привет, Паит — сухо поздоровался с моим собеседником.
— Привет, командир — нехотя ответил тот.
Я посмотрел на часы. Если выеду прямо сейчас, успею добраться до пробок, и поработать часов до девяти. Дори вряд ли вернётся сегодня в офис, и я смогу немного расслабиться.
— Мне пора — сказал я Зоару — увидимся на сборах.
— Погоди — остановил он меня — до марта ещё дожить надо. Дай мне свой номер, я тебе перезвоню.
Я пожал плечами, продиктовал свой номер телефона и поспешил к машине.
За окном уже был поздний вечер, но я не торопился выходить с работы.
Слова Дори до сих пор звенели в моих ушах, дома я теперь бывал еще реже, чем раньше, лишь бы не встречаться лишний раз с Куртом.
Почти пятнадцать лет я прятал голову в песок, закрывая глаза на явное: мой дед не был из тех немецких офицеров, которые смогли выйти из войны с относительно чистыми руками.
Нюрнбергский процесс не преследовал всех германских офицеров без исключения. Среди них были и обычные солдаты, которые просто воевали — просто не на той стороне.
Моссад охотился в первую очередь за теми, чьи руки были в крови, причем в крови немалой. А мой дед как-то проговорился, что за ним после окончания войны шла охота.
Я знал это все — но пятнадцать лет отказывался сложить два и два, убеждая себя, что он был простым военным. Я должен был понять, что он не оставил бы в живых хотя бы одного человека — того моэля, который делал ему обрезание под дулом пистолета. Это был бы слишком опасный свидетель.
Я бы сам его убил, если был бы на месте Курта.
Дори был прав — и мой дед, и я — чем мы, по сути, отличались друг от друга?
Мой отец и братья никогда не служили в боевых частях. Отец чинил армейский транспорт, старший брат отслужил в штабе, а младший и вовсе не призвался.