Я понимал, что рядом всегда мог оказаться кто-то, кто прекрасно помнил бы утреннюю гимнастику своих палачей, но просто попросил у деда заниматься в комнате-бомбоубежище — там окно было достаточно высоко, и комната не просматривалась даже из соседних домов.
Иногда мне казалось что это я, а не дед, скрываюсь от разведки, и я устал от этого ощущения. Мне хотелось вновь вернуться в общество, ощутить себя на свои тридцать, поговорить с кем-нибудь не в баре и не по телефону. Хотелось перестать постоянно искать клиентов, гадать, каким будет доход в следующем месяце, сосать лапу в летние месяцы и в феврале (почему-то в это время всегда было меньше всего заказов), и не разгибать спину в конце квартала, когда мне приходилось переводить сотни страниц финансовых отчётов за считанные дни.
Я ещё никогда не работал в офисе, и эта перспектива меня одновременно пугала и будоражила. От такой странной реакции на еще, скажем прямо, довольно-таки призрачную возможность, мне стало неловко перед самим собой.
Кто сказал, что Гай не передумает уже сегодня утром? Что его предложение не было своего рода подкатом к еле знакомому собутыльнику в баре? Что я не срежусь ещё на первом интервью? Никаких гарантий у меня не было. Но даже если дело не выгорит — я просто продолжу работать как обычно, вот и все.
Уяснив это себе сейчас, я сразу же успокоился. Послал Гаю короткое сообщение, что заинтересован в его предложении о работе, и вопрос, куда посылать свое резюме.
Он ответил почти сразу же, тон его сообщения был достаточно сдержанным, но и в меру теплым. Это было хорошим знаком. Я послал резюме на его рабочий мейл, который он мне написал в том же сообщении, и потопал на кухню завтракать.
Дед уже был там, наливал себе апельсиновый сок.
— Guten Morgen — буркнул он мне.
— И тебе того же — ответил я. Благодаря ему, я хорошо понимал немецкий, но говорить на нем не мог. И не особо хотел.
— Что будешь есть? — спросил он.
— Омлет, наверное.
Он кивнул и пошел к холодильнику за яйцами и молоком. Дед хорошо готовил, и без него я, скорее всего, питался бы исключительно хлопьями, джанком в барах и едой навынос. Он готовил на нас двоих, мне оставалось только закупать продукты и мыть посуду.
— Что насчёт того предложения о работе, о котором ты говорил вчера? - спросил он, не поворачиваясь ко мне.
— Послал ему резюме — отрапортовал я.
Дед пошуровал над плитой, пока я пил свой сок, выложил на тарелки два круглых золотистых пышных омлета и сел напротив меня.
— Поедешь сегодня на шиву?
— Черт — я совсем об этом забыл. — да, придется. А ты?
— Нет, и в моем возрасте это будет простительно — ответил он.
Я кивнул. Он не любил ходить на любые мероприятия, которые подразумевали бы еврейские традиции. Во-первых, потому что был атеистом. Во-вторых, не хотел быть лицемером.
Он никогда не говорил мне, довелось ли ему убивать евреев. Я не спрашивал — мне было слишком страшно, я понимал, что после его ответа не смогу больше жить с ним под одной крышей. А так — можно было обходить эту мысль стороной. В те моменты, когда я невольно думал об этом, даже мельком — вкус еды, приготовленной им, отдавался у меня во рту пеплом и кровью.
Я затолкал в себя омлет и быстро запил чаем. Дед жестко смотрел на меня своими льдинистыми глазами: догадывался, о чем я думал.
— Долго ещё будешь страдать? — спросил он.
— Я не страдаю — автоматически ответил я. Наши обычные утренние беседы. Заряд позитива на весь день.
Яков покачал головой, забрал мою тарелку и положил в раковину.
— Я потом помою — сказал я, вставая.
— Ладно. Я пойду прогуляюсь вокруг парка. Если что, звони мне.
Дед вышел. Я позвонил отцу, но он не ответил. Должно быть, ещё не вышел с утренней молитвы.
Позвонил матери.
— Миха? — ее голос был уставшим, но она была мне рада.
— Привет, ма. Извини, что вчера не приехал. Дед рассказал мне поздно вечером.
— Ничего. Сегодня сможешь подъехать?
— Да. Где будет шива?
— В Бней Браке, дома у тети Дины.
Я мысленно застонал, готовя себя к часовому стоянию в пробках.
— Хорошо, я буду через пару часов. Что-нибудь привезти?
— Если можешь, то купи одноразовых стаканов и тарелок.
— Привезу.
— Яков не приедет? — спросила она после короткой паузы.
— Нет. — коротко ответил я.
— Будем ждать тебя.- в голосе ее было едва заметное облегчение.
Я повесил трубку.
Почему я почти не общался с ними?
Потому, что они жили в Бней Браке, а я — в Тель Авиве. Потому, что они по субботам шли в синагогу, а я — в бар. Потому, что они не знали про деда, а я — знал. Потому что… О последней причине думать не хотелось совсем. Не сейчас.
Они не особо огорчились, когда после армии я вышел из шкафа. У моего старшего брата к тому времени уже родился первенец, а сейчас у них уже было трое внуков, и будет ещё больше.
Иногда я дивился тонкой иронии этого мира — внуки нацистского офицера, по утрам наматывающие на себя тонкие черные ремни тфилина.
Потом вспоминал, что, по слухам, правнук Магды Геббельс тоже отслужил здесь в армии, как и я. Это примиряло меня с реальностью. Немного.
Я оделся и пошел к машине. По пути меня окликнула соседка, выгуливающая собаку.
— Привет, Миха. Как поживаешь?
— Привет, Даня. Все нормально.
— Твой дедушка мне вчера одолжил пакет сахара. Я занесу вам сегодня новый, ладно?
— Нет проблем.
— Я и не знала, что он был в концла…
— Мне пора идти — торопливо сказал я. Соседка понимающе кивнула — не все охотно о таком говорили.
Плюхнулся на сиденье своей старенькой Тойоты, завел мотор. Я спасён!
Пробок было меньше, чем я ожидал — может потому, что летом всегда меньше машин на дорогах. Доехал я быстро, и место нашел без проблем.
Зашел в старое жёлтое здание, поднялся на третий этаж, толкнулся в коричневую дверь. Мне открыла двоюродная сестра матери, Дина.
— А, Миха — сказала она без особого выражения.
— Мои соболезнования — пробормотал я.
— Спасибо. Твоя мама в салоне, проходи.
Я протянул ей пакет с одноразовой посудой и прошел в комнату.
Мать сидела на низком диване, но поднялась, увидев меня.
— Хорошо, что ты пришел. Ты так похудел… Что ты ешь вообще? Бледный совсем стал.
— Работал много, не было времени пойти на море. Ем нормально, дед готовит.
— Яков тебя не мучает?
— Нет, все в порядке. Мы хорошо уживаемся.
Мать кивнула и усадила меня возле себя. Кроме нас троих, пока что никого не было. Муж Дины уже ушел на работу, дети должны были подойти попозже.
Какое-то время мать и тетя мучали меня вопросами про работу и личную жизнь. Я честно отвечал, что все пока без изменений.
— Хоть бы Миха наконец встретил хорошего человека — вздохнула мама — я буду рада кому угодно, честное слово. Лишь бы был из хорошей еврейской семьи, и любил бы его. Может, они даже смогут кого-нибудь усыновить.
Дина хмыкнула.
— Ты прямо еврейская мамочка из анекдотов, Нира.
Мама улыбнулась.
— Сама знаю.
Я поднялся с места.
— Пойду заварю чай.
— Может поешь с нами? — предложила тетя.
— А что есть? — поинтересовался я.
— Слоёные пирожки, бутерброды, фрукты.
— Бутерброд. Я сам сделаю, не вставайте.
— Мы купили готовые, они лежат в холодильнике на верхней полке, пойди поешь. Ты на самом деле очень похудел.
— Да не худел я — сказал я себе под нос, и пошел ещё раз позавтракать. Дедовский омлет уже стал давним воспоминанием.
Вернувшись, я сел в кресло возле телевизора, развернул бутерброд из его нейлоновой обертки и принялся за завтрак.
Тем временем явился мой кузен, сдержанно поздоровался и прошел к себе в комнату. Я поднялся, чтобы уходить, и тут пришел отец.
— Миха — сказал он, глядя на меня. Глаза его были точь-в-точь такие же, как и его отца, как и мои — льдисто-голубые на худом обветренном лице. Светлая борода скрывала половину лица, и от этого его поразительное сходство с дедом скрадывалось, к моему облегчению. Мне самому достались темные волосы от моей матери, поэтому я не так сильно смахивал на чистокровного арийца, как мой отец. Как он сам не замечал этого, глядя на себя каждый день в зеркало?
— Мне пора идти — сказал я.
— Куда спешишь? — спросил он — посиди еще.
Я колебался. Сам того не осознавая, я дико соскучился по ним всем. Пять последних лет расставили все по местам — они больше не требовали от меня следовать их правилам, я больше не воспринимал так болезненно их возвращение в лоно религии. Кроме того, сейчас рядом не было Курта, который действовал на меня как катализатор наших семейных драм.
— Сейчас подъедут твои братья, хотя бы поздоровайся с ними — предложил отец.
— Хорошо — согласился я.
Скоро на самом деле послышались голоса на лестнице, и в квартиру вошли Дан и Рафа — мои старший и младший братья. Ну да, я был средним в семье. По всем стереотипам, должен был быть тихушником. А на деле — был самым беспокойным и проблемным сыном.
Мы расселись по диванам и креслам, мать о чем-то расспрашивала Рафу. Отец намеренно сел поближе ко мне.
— Как работа? — услышал я в который раз за этот день тот же вопрос.
— Хорошо, все в порядке.
— А дед как?
— Здоров, передает тебе привет — слегка приукрасил я действительность.
— И ему передавай. До сих пор не могу понять, почему он решил жить с тобой.
— Он атеист, с вами ему было бы тяжелее.
— Я не собирался давить на него в этом плане, и он это прекрасно знает. — ответил отец. Лицо его было печальным. Он врал и мне и себе.На самом деле, он всегда мечтал, как мы всем кагалом преображаемся в гордость местной общины, и как две паршивые овцы (точнее, два барана) семьи Розенбергов одеваются в прекрасную черно-белую униформу, на радость всем остальным праведникам.
— Ему хорошо в Тель Авиве.
— А тебе?
— Мне очень хорошо.
— Как с личной жизнью? — спросил он без перерыва.
— Никак.
— И то хлеб — буркнул он. Я усмехнулся.
— Приезжай к нам почаще. У нас свободная комната, приезжай в пятницу и оставайся до конца субботы.
— Не могу, мне приходят иногда заказы на выходных. Я не смогу работать.
— Тогда может поищешь работу, которая не будет от тебя требовать нарушать суб… — он увидел выражение моего лица и замолчал.
— Оставь его в покое — отозвалась мать. — ты думаешь, если он не будет работать по субботам, то будет сидеть и молиться? Пусть живёт, как хочет.
Отец кивнул, сдаваясь.
— Хочешь кофе? — спросил он.
— Нет, я уже позавтракал. Кто ещё должен придти?
— Коллеги Дины, пара соседей. Даже не знаю. Она уже много лет болела, и подруг у нее почти не осталось живых.
— Она тоже была в концлагере, как и Яков, ты знаешь? Но не в Треблинке.- сказала мама.
— И слава богу — пробормотал я.
Дальше беседа пошла по традиционному пути — воспоминания о покойной, байки, плач, смех, молчание, разговоры…
Я прикрыл глаза. Я на самом деле почти не знал тетю Цилю. Знал, что она была в концлагере, но не помнил, в каком. Моя бабушка уехала в Палестину ещё до войны, и выжила. Но ее родители и сестра, которая к тому времени была замужем и с маленьким ребенком, остались в Европе. Чудом выжила одна Циля, после войны переехала к своей сестре сюда, и здесь завела новую семью и детей. Не знаю, как она смогла это сделать. Люди того поколения, судя по всему, были куда сильнее нас.
Мой дед избегал встречаться с ней, как только мог. И я понимал его.
Наконец я собрался с силами.
— Мне пора — сказал я матери — жаль, что встретились по такому поводу.
— Да — сказала она — но хорошо, что ты приехал. Приезжай почаще, ладно? Без повода и не обязательно на субботу. Просто заскакивай к нам.
Я кивнул. Поцеловал ее, тетю, вытерпел хлопки и тычки от братьев, неловкое объятье отца, и вышел.
Когда я уже сел в машину, мой телефон зазвонил. Я посмотрел на экран.
Гай. Быстро он.
— Привет — сказал он торопливо. — послушай, ты сможешь заскочить к наш в офис сегодня? Прямо сейчас?
— Смогу быть через полчаса.
— Прекрасно, давай.
Повесив трубку, я проверил адрес их компании и поехал прямиком туда.
Хорошо, что утром надел белую рубашку, подумалось мне. Обычно я ходил по дому и улице в обычных майках.
Пробок опять было меньше обычного, и я приехал вовремя.
Поднялся наверх, симпатичная секретарша проводила меня вдоль длинных рядов рабочих столов и кресел, разделенных низкими стенками, к одному из кабинетов, постучалась и, приоткрыв дверь, предложила мне войти.
Там за широким столом сидели Гай, какой-то мужчина лет пятидесяти, и ещё одна женщина.
Я никогда ещё не был на рабочем интервью, да и спонтанность происходящего несколько выбила меня из колеи.
Я прошел к столу, поздоровался со всеми, боясь совершить какую-нибудь глупую ошибку.
Гай предложил мне сесть.
Какое-то время они задавали различные общие вопросы, потом стали расспрашивать про мой опыт работы, про сферы переводов, ещё про что-то - я уже забыл.
Мужчина в центре говорил резко, отрывисто, но мне это особо не мешало. Пару раз он пытался нахамить, тогда Гай и женщина слегка морщились, но отмалчивались.
Потом мне предложили сесть возле компьютера и дали несколько отрывков текстов разных направлений. Те трое вышли, чтобы вдоволь наговориться, а я сел переводить.
Через час ко мне зашёл Гай.
— Ну как ты? — спросил он.
— Нормально, сейчас уже заканчиваю последний текст.
— Босс тебя не сильно разозлил?
— А должен был? — рассеянно сказал я, просматривая ещё раз свой перевод.
— Ты не заметил, что он делал все возможное, чтобы вывести тебя из себя?
— Заметил. Ну и что?
— Тебе это не мешает?
— Так это специально было сделано, чтобы проверить меня?
— Частично да. Но он почти всегда такой. Раньше мы его не допускали до интервью, а теперь решили, что пусть лучше наши потенциальные работники с самого начала знают, с кем будут иметь дело.
— Зачем вы его терпите?
— Как руководитель компании он — гений. Просто очень тяжёлый человек. Но тебе не придется с ним часто общаться. Ты будешь сидеть в своем закутке и переводить.
— У вас так много переводов?
— Хватает. Кроме того, я проведу тебе быстрый курс DTP и дизайна презентаций. Ну и по мелочи…
— По мелочи, пока я не стану типичным таким офисным планктоном — хмыкнул я. Меня это начало забавлять.
— Ты не хочешь?
— Смотря за какую зарплату.
Гай наклонился к столу, написал на листке бумаги сумму и протянул мне.
Я взглянул. Сумма была немаленькой, но не прямо чтобы очень уж большой.
— А ещё что, кроме этого?
— Тебе этого мало? — он усмехался, но не был удивлен.
Я пожал плечами.
— Не могу сказать, что поражен щедростью.
— Я проверю, что можно будет сделать, чтобы тебя поразить. Если не деньгами, то бенефитами.
Я замер.
Это все становилось очень подозрительным. Человек, который видел меня всего пару раз в баре, не удосужился посмотреть даже мельком на мои переводы — обещает мне что-то, чего я ещё даже не просил.
Видимо, у меня на лице проступило явственное недоверие, потому что он улыбнулся.
— Не можешь понять, где тут ловушка?
— Да, не могу — признался я.