— Я не говорю, что мсье Эрик поступает правильно, но ты тоже должен понимать, что не сможешь вечно убегать от природы. В конце концов, Мир, стремление создать с семью — это омежий инстинкт.
— Посмотрим, — отвечаю уклончиво, подавляя в себе вспыхнувшее желание высказаться. Например, о том, что, вполне возможно, собираюсь стать бетой насовсем. Те инстинкты, о которых говорил Радован, были мне известны, и чем сильнее они меня одолевали, тем упрямее я с ними боролся. Если я и хотел альфу, то только Франа. Если и мечтал о семье и детях, то только с Торстеном, но этот мужчина был для меня недосягаем и вряд ли когда-либо он посмотрит на меня как на омегу. Реально оценивая возможные последствия моего дальнейшего пребывания подле этого альфы, я предпочёл бы вообще ничего не чувствовать, чем страдать от неразделённой любви.
— Самолёт завтра утром. Вернусь через неделю.
Папа только вздохнул, прекрасно зная, что если я что-то решил, то меня уже не переубедить.
— Братик! — темноволосое чудо прошмыгнуло мимо папочки и с серьёзным выражением лица застыло аккурат напротив меня. — А ты привезёшь мне подарок?
— Конечно, — подхватываю мелкого на руки и усаживаю его себе на колени. — Чего бы тебе хотелось?
— Ну, — братишка приложил пальчик к пухлым губам, потянув задумчивое «м-м-м». Вот он точная копия папки и наверняка будет тем ещё красавчиком, когда подрастёт. — Колач*. Только побольше и разных, — требует мелкий, и я сдаюсь под напором его детского обаяния.
— Хорошо, привезу, — ласково ерошу непослушные, чуть вьющиеся пряди, — и каймак**. Хочешь?
— Хочу! Спасибо, братик! — маленькие ладошки крепко обнимают меня за шею. Я заметил, что, смотря на нас, папа улыбается. Я тоже улыбаюсь. Стефан родился альфой, своим появлением на свет не только осчастливив нашу семью, но и сняв с меня бремя статуса продолжателя рода.
Родина встречает меня сырым туманным утром и запахом дождя. Раз в три месяца, когда с проявлениями мой омежестости не справлялся даже подавитель, я возвращаюсь в Драговицу, дабы пересидеть течку и навестить одного бессовестного, но дорогого мне человека.
От столицы до Драговицы минут сорок езды, так что, учитывая моё состояние, пришлось поймать такси. Водитель-альфа заискивающе улыбнулся мне в зеркало заднего вида, в ответ на что я лишь ощерился. Похоже, вовремя я укрылся, раз мой истинный запах уже могут учуять.
В отличие от стремительно развивающейся столицы, наш городок совершенно не изменился. Он жил тихой, размеренной, провинциальной жизнью, и это именно я убедил родителей не продавать здесь квартиру. Возможно, когда придёт время уйти из спорта, я вернусь сюда, открою свою плавательную секцию и стану тренером. Мне кажется, я бы этого хотел. Ещё пару дней назад уверенно заявил бы, что это именно то будущее, которое я для себя вижу, но сейчас за меня говорили омежьи гормоны, а мечта о семье и любимом альфе не казалась глупой и призрачной. Чувствую, эта течка будет не из лёгких.
В квартире сумрачно, но не пыльно. Родители приплачивали соседскому омеге, чтобы тот убирался и присматривал за ней. Похоже, тот исправно выполнял свои обязанности.
Бросив сумку прямо на пол, вздохнул с облегчением, наконец-то почувствовав себя в безопасности. Да, можно было бы, например, отсидеться в отеле, а не тратить драгоценное время, тем более в канун чемпионата, на перелет и прочее, но чем дальше от тех, для кого я никогда не был омегой, тем спокойней у меня на душе.
Здесь все знали меня омегой, поэтому во время течки я мог спокойно выйти в магазин или же заказать доставку на дом, а в Копенгагене… Вряд ли, конечно, кто-то из моих знакомых подрабатывает разносчиком пиццы или же снимает комнаты в дешёвых отелях, но чего только в жизни не бывает. Именно эта одна сотая вероятности и гнала меня сюда, в родной город, где, к слову, можно было не опасаться и папарацци.
Сумку пока разбирать не стал. Судя по ощущениям, течка наступит в крайнем случае завтра утром, и прежде чем у меня потечёт не только задница, но и крыша, надо было мотнуться по кое-каким делам.
Душ и чистая одежда. Чтобы организм не взбунтовался, делаю себе инъекцию. Почти бесполезную, потому что я и сам уже чую, что от меня нехило так фонит. В боковом кармане толстовки нащупал нечто, чего там не должно быть. Достал это нечто, гладкое и продолговатое, и глупо хихикнул. Папочка подсунул мне газовый баллончик. Это вполне в его духе, так что баллончик я кладу обратно в карман, но только из уважения к папочке. При себе же у меня более грозное оружие — кулаки. Может, я слишком беспечен, надеясь в преддверии течки отбиться от оборзевших альф собственными силами, но тут в ход вступает второй аргумент — рост метр девяносто, широкие плечи и, как говорит мой папочка, босяцкий вид. Разве что совсем отчаявшийся альфа рискнёт приблизиться к такому, как я.
Пока меня не беспокоило ничто, кроме ломоты в суставах, отправился к тому самому упрямцу, который вот уже четыре года сиднем сидит в Драговице, хотя я его приглашал к себе неоднократно, с мужем в том числе, и который упорно каждый раз находил причины для отказа.
— Свят! А я как раз ждал тебя на днях, — Исия встречает меня на пороге. Всё такой же мелкий, хрупкий, словно и не родил недавно, улыбчивый и наверняка счастливый.
— Пирогов напёк? — спрашиваю с ухмылкой, проходя в его дом. Тот дом, о котором мечтает каждый омега: двухэтажный, с двумя отдельными ванными, библиотекой, детской и большой кухней, красной черепицей и белым заборчиком, за которым благоухают цветы. У Исия даже собака была, сенбернар по имени Чак, но пса после рождения ребёнка пришлось отдать свёкрам.
— На время, — с сожалением говорил Исия, качая своего годовалого сына на руках. — Пока Михаэль не подрастёт.
Мы пили чай и ели вкуснейшие пироги с маком. Сам я в готовке не шибко искусен. Наверное, потому, что мне не нравится готовить в принципе, а вот Исия всегда был хозяйственным.
Я молча слушал о том, как чудесна его замужняя жизнь, как он счастлив со своим супругом и как рад рождению их маленького альфочки. Я молчал, потому что не разделял энтузиазма друга, который получил приличное образование, но, как и большинство омег, выбрал семью. Я молчал, понимая, что то, чем горжусь я сам, для Исия не имеет никакого значения.
Я ушёл сразу же, как только Димитрий вернулся с работы. Не то чтобы у меня с ним сложились скверные отношения, но и дружескими назвать их сложно. Альфа терпел меня только потому, что я приходил в гости всего четыре раза в год и не пытался привить Исия свои омегонеприемлемые идеалы. К тому же мне было чертовски приятно смотреть на Димитрия с высоты своего роста, что самого альфу, мягко сказать, нервировало.
По дороге домой зашёл в супермаркет. По большому счету, мне были нужны только кое-какие продукты и питьевая вода, но я всё же побродил немного по отделам. Так, бесцельно, то рассматривая детские игрушки, то листая какие-то журналы. Я глупо рисковал. Сейчас, когда ломало не только суставы, но и всего меня, мне следовало немедля запереться в квартире, замотаться в одеяло и покорно ждать, когда из задницы потечёт. Так делали многие омеги вроде меня. Те, которые шарахались от альф, боясь залететь и поломать себе жизнь, вот только вся прелесть течки в том, что у каждого омеги она имеет свои изюмистые особенности.
Моя течка походила на лёгкую форму болезни: жар, головокружение, ломота в теле, полное отсутствие аппетита и иссушающая жажда. И так четыре дня. Иногда пять, когда меня накрывало особо сильно. Под «накрывало» я имею в виду тот промежуток, когда болезненная слабость сменялась беспокойным, шальным возбуждением. Этот раз, похоже, будет из тяжёлых, так что набор одинокого омеги я тоже прихватил с собой.
Для меня это было нормально, и, засовывая в себя приличных размеров дилдо, я не испытывал ни смущения, ни угрызений совести. Во-первых, я взрослый двадцатилетний омега, а во-вторых, то, что я притворяюсь бетой, ещё не означает, что мне не хотелось заняться настоящим сексом. Хотелось, ещё как, вот только с альфами мне не везло. Не попадалось на моём жизненном пути такого, кто смог бы понять меня, мои мотивы, поступки, стремления и принять их. Мог бы понять Стен, как друг, но как альфа он совершенно не будоражил моё омежье воображение. А вот Фран…
Сотовый зазвонил в кармане именно в тот момент, когда я в одной руке сжимал пакет, а другой забирал у кассира сдачу. Рука дрогнула, монеты посыпались, и я, чертыхнувшись и сжав в кулаке купюры, миновал кассу, подстрекаемый ропотом собравшейся за мной очереди.
— Чёрт, Стен! — выйдя на улицу, быстро зашагал в сторону дома. — Ты как всегда не вовремя.
— Прости-прости, — спешно затараторил альфа в трубку, явно улыбаясь. — Тебя сегодня не было на тренировке, вот я и решил позвонить.
— Стен, я же говорил, что у меня дела, — набрасываю капюшон и низко опускаю голову, дабы не встречаться взглядом с прохожими. Кучка молодых альф, минуя которых, увеличиваю темп шага, точно учуяли мой запах, резко умолкнув, и, я уверен, от инстинктивного «завалить и трахнуть» их сдержал только мой нестандартный вид. — Помнишь? Дядя, приём и всё такое…
— М-да, — как-то невнятно бормочет мой друг, и я настораживаюсь. Между мной и Стеном нет секретов. Ну, кроме одного, который был просто огромнейшим исключением из правил. Так что эта заминка показалась мне первым тревожным звоночком.
— Знаешь, Свят, — слишком серьёзно. Я даже чётко представил, что именно в этот момент Стен хмурит свои светлые брови, а то, что он натужно сопит, я и так прекрасно слышал в трубке, — если бы я не знал тебя так хорошо и не был в курсе твоей симпатии к Торстену, то подумал бы…
— Что? — останавливаюсь, так и не перейдя дорогу на положенный зелёный. Если Стен догадался, мне конец. Болтать он не станет, по старой дружбе, но и работать в одной команде мы больше не сможем.
— Что ты сбегаешь к омеге.
— Чего? — отмерев, рысцой перебегаю дорогу, игнорируя протяжный звук клаксона и матерное благословение в мою сторону. — Ты рехнулся, Стен?! Какая омега?!
— А мне почём знать, — и снова отчётливо вижу перед собой этого альфу: как он пожимает плечами, но смотрит дотошно-пристально.
— Я заметил просто, Свят. Понимаешь? Каждые три месяца, примерно в одно и то же время, ты куда-то исчезаешь на несколько дней. И не вздумай сейчас передо мной оправдываться, — спешно тараторит альфа, очевидно услышав, как я со свистом набираю в лёгкие побольше воздуха. — Я понимаю, Свят: твоя личная жизнь не мое альфье дело, однако… Если заметил я, то заметят и другие, а потом будут вопросы и подъёбки. Понимаешь, Свят?
— Понимаю, — выдыхаю, враз словно полностью обессилев. Между ягодиц стало чуть влажно, но возбуждение меня пока не накрыло. Наоборот, по телу расползалась апатия. Похоже, эта течка будет ещё и депрессивной. — Спасибо, Стен.
— Торстена, кстати, сегодня тоже не было… — как ни в чём не бывало продолжает друг, однако я уже нажал отбой, а после, поразмыслив, и вовсе выключил телефон.
Права обижаться на Стена у меня не было. Скорее, я должен быть ему благодарен за это предупреждение. Он говорит, что могут заметить и другие, но что, если они уже заметили? Например, тренер.
Если бы не связи дяди и отца, скрыть свою истинную природу мне никак не удалось бы. Сейчас же во всех документах я значился бетой. Да, поддельных, но именно с ними у меня был шанс добиться тех высот, к которым я стремился, однако…
Так не могло продолжаться вечно. Рано или поздно кто-то начал бы догадываться, и, Стен прав, посыпались бы вопросы, причём не только ко мне. Пронюхай о столь интересном деле папарацци, и мсье Эрик попадёт под внимание их пристального глаза в первую очередь. Дальше ещё хуже: чемпионаты даже регионального уровня — это серьёзная вещь, на которой серьёзные дяди зарабатывают серьёзные деньги. Без покровительства и прилагающегося к нему толстого кошелька меня бы завернули на первой же медкомиссии и больше никогда не допустили бы к соревнованиям. Но покровитель у меня был, ещё какой, поэтому на каждое соревнование я шёл с невозмутимой уверенностью, однако…
У моей, как говорил дядюшка Эрик, подростковой прихоти была своя цена — брак по расчёту. Король не уточнял, когда это должно свершиться, но в любом случае брак был равносилен окончанию спортивной карьеры. Из этой ситуации я видел только один выход: стать настоящим бетой, и тогда необходимость в покровительстве исчезнет сама по себе.
Было страшно вот так вот, с размаху, обрекать себя не только на бездетное, но и в принципе одинокое существование. Поэтому я тянул с окончательным решением, хотя, видимо, тянуть уже было некуда.
— Панич, ты ли это? — пока размышлял, успел добраться до дома. Слегка вздрогнул и замер у подъезда. Узнал по голосу и горьковатому запаху. Лет пять точно не виделись, и лучше бы этот альфа и дальше не попадался мне на глаза.
— Чего тебе, Горан? — буркнул, даже не оборачиваясь.
С этим альфой мы вместе учились в средней школе. Правда, он на год старше. И никогда бы наши пути не пересеклись, если бы этот мудак не жил в соседнем подъезде. Горан меня часто задирал, даже пару раз пытался зажать в тёмном углу, пока я его ещё в росте не перегнал, а потом, после выпуска, пропал куда-то. Поговаривали, учиться поехал в столицу, вот только ума у Горана было что у воробья, так что шабашил он, скорее всего, где-нибудь, а теперь вот вернулся на мою голову.
— Ну как чего? — фыркнул альфа за моей спиной, и меня передёрнуло. — Сколько лет, сколько зим. Давай посидим да поболтаем где-нибудь, — я услышал, как он шумно втянул носом воздух чуть ли не около моего уха, и едва не задохнулся от его горького, словно табачный дым, запаха. Почувствовал его альфий настрой, и, когда Горан протянул следующие слова, меня снова передёрнуло от мерзости. — Может, ещё чего сообразим на двоих.
— Отвали, Горан, — дёрнув плечом, обернулся. Как и ожидалось, альфа, стоящий передо мной, пребывал на нижайшей ступени своего морального развития. Одетый в дорогие шмотки, обвешанный золотом, на фоне добротной иномарки, но с рожей полного дегенерата, он вызывал во мне только отвращение. — Если хочешь трахаться, сними себе шлюху.
— А я не трахаться хочу, Панич, — альфа сплюнул, отчего меня снова замутило, — а тебя хочу трахнуть. Улавливаешь разницу?
— Между здравым мной и тобой — образчиком альфьей невменяемости? — переспросил нахально, хотя у самого этой самой бравады было не так уж и много. Каким бы телосложением я ни обладал, но в силе альфе уступал точно.
— Знаешь, Панич, — Горану достаточно было сделать лишь шаг, чтобы оказаться подле меня вплотную, как тогда, в школьные годы, оттесняя меня к тёмному углу, к слову, нехило подкачанным телом. Что самое неприятное, в росте он мне больше не уступал, — мне папка как сказал, что после переезда ты тут раз в пару месяцев появляешься, я сразу же просёк, что ты сюда течь сбегаешь. Видимо не прижился как омега в своей-то Дании, а?
— Не твоё дело, — пришлось упереться альфе рукой в грудь, дабы удержать его на каком-никаком расстоянии. На штанах уже расползалось мокрое пятно — это я почувствовал, прижавшись задницей к холодной стене. Меня в течку в подворотне зажимал ублюдочный альфа, а я, вместо того чтобы дать отпор, боролся с рвотными позывами. Никогда раньше такого не было, хотя врач и предупреждал, что регулярные инъекции битостерона могут возыметь самые неожиданные последствия.
— Да ладно тебе, — Горан нависает надо мной, упираясь ладонью в стену за моей головой. — По запаху чую, что непокрытый ещё, так что не упусти свой, может, даже единственный шанс. Или решил девственником и помереть?
— Повторяю: не твоё дело, — цежу сквозь зубы, медленно закипая. Пусть Горан и был ублюдком, но за всё это время он меня и пальцем не коснулся, только задевая и провоцируя словами. Скорее всего, с его стороны это было своеобразным проявлением уважения.
— Что, Панич, — альфа тоже цедит, только на этот раз злобно, шумно дыша, буквально пожирая меня глазами, зрачки в которых затопили радужку, — думаешь, на тебя, гибридного, встанет у кого-то получше меня? Ха! Не питай иллюзий, омега: таких, как ты, либо на спор, либо от безысходности, либо по безумной любви.
Горан гордо ударяет себя в грудь, мол последнее как раз к нему и относится, и у меня от его тупой самоуверенности срывает крышу. Помню, что пакет с продуктами на землю опустил плавно, а вот дальше…