- Алекс, ведь тебе должно быть все равно.
Я останавливаюсь в безлюдном белом коридоре и беру его за руку. Такой привычный жест. Я знала, что всегда могу на него положиться. Звонком в три утра, попросить приехать, подсказать. Да, просто выговориться. Это было наглое использование, другого человека в своих целях, но я была слишком эгоистична, чтобы отказаться от такого.
- Саш?
Руки он не отнимает, но я почти физически ощущаю стену, возводимую между нами. Мы отдалялись, все дальше друг от друга.
- Что я чувствую?
Сжимает мою ладонь почти на грани боли. Хватка у Корсакова, профессиональная, наработанная годами. Он точно знал, как тело можно парализовать, а как оживить.
- Что чувствую? Это детские игры, Вика. Я давно вышел из этого возраста, Волкова. Если хочешь заниматься этим, то давай без меня, - вздыхает, - Вика, ты не замечаешь очевидного. Я терплю Соколова, лишь бы быть здесь с тобой, и защищать от его нападок. Хотя ты знаешь, что Николай Константинович предлагал мне у нас заведование отдельным корпусом. Мы с тобой шли к этому долгие годы, помнишь еще? Я принимаю участие в реабилитации твоего парня, хотя сам считаю его случай безнадежным. А что делаешь ты? Непрофессионально, при этом еще и унизительно для меня.
Пытаюсь отвести взгляд. Это слабость, но я и не претендовала на то, чтобы быть с этим мужчиной наравне.
- Алекс, я и не говорю о том, что поступила верно.
- Слушай, - столько сожаления, я давно не слышала в его голосе, - почему он?
- Не начинай.
- Нет, Вик! Почему он?
- Да, не знаю, Я!
Делаю резкое движение, и наши руки разъединяются. Взгляд его голубых глаз медленно холодеет, и я понимаю, что благодаря своим глупостям могу потерять близкого человека. Или же я начала терять его тогда, когда мы от глупости попробовали начать отношения большие дружеским. Меня тянуло к нему, но и это все. Я всегда осознавала, что он мне близок, но не станет родным.
- Алекс, прости.
Пытаюсь, сделать голос примирительным, но получается даже так холодно. И это понимаю, не только я.
- Забыли.
Мы продолжаем свой путь и, свернув за угол, видим, как у постовой стойки разворачивается конфликт. Яна, сидящая на посту, пытается в слезах отбить нападки мужчины примерно моих лет и пожилой женщины.
Напряжение буквально звенит в воздухе.
- Убийцы!
Кричит пара, размахивая руками в считанных сантиметрах от лица медсестры. Яна рыдает так громко, что я пугаюсь, не слишком ли это для ее нервов, на сегодняшний день. Кричащий мужчина хватает Яну за руку, и силой выдергивает из – за стойки. Яна кричит так громко, что лежачие пациенты, должно быть уже вызывают ноль два. Мы с Сашей, за секунды оказываемся в центре разворачивающихся событий.
- Что происходит?
Корсаков держит себя в руках, и даже не повышает голос. Но я лучше его знаю, чтобы понять каких усилий ему стоит сдержать свой буйный нрав.
Саша сильный мужчина, и ему с легкостью удается высвободить Яну. Девушка почти виснет на его руках начиная икать от рыданий.
- Она тоже была там! Подтверди Вика, что мы ничего не могли сделать!
Сбивчиво кричит Яна, указывая на меня пальцем.
Я не успеваю среагировать, рука пожилой женщины обжигает мою щеку пощечиной. Из груди у меня вырывается тихий крик, скорее от неожиданности происходящего, чем от боли. Такое уже встречалось ранее, пару раз. Пациенты и их родственники не всегда вменяемы. Однажды мне разбили губу за то, что я якобы наложила не слишком косметический шов пациентке из модельного бизнеса. Тогда я еще училась в институте, и подрабатывала у травматологов. Позже на первом году моей самостоятельной карьеры, пьяный родственник пациента зажал меня в углу и приставил нож к горлу. Спас меня Корсаков, так мы и начали дружить. После двух кружек валерьянки и моего истерического смеха.
И вот теперь.
Алекс делает шаг мне на встречу, но между ним и тем агрессивным мужчиной завязывается драка. Мужчины не уступают друг другу не в силе не в размерах, и я вижу, как на скуле Алекса уже проступила кровь.
Яна забившись в угол, тихо всхлипывает, закрыв голову руками. Пожилая женщина отошла в сторону и у нее такое выражение лица, будто сейчас потеряет сознание. Я не кричу, не вызываю охрану. Я просто стою в эпицентре драки и пытаюсь своими действиями никак не отвлечь Сашу. Дерущийся с ним человек в состоянии аффекта*, может сделать все что угодно.
Боковым зрением я вижу, как Ольга привозит каталку с Егором. Черт побери, очень вовремя!
Парень что – то кричит мне, и пытается встать.
- Оля увози его, живо!
Командую я, понимая, что голос надломился, и испуг в глазах парня от этого усиливается. Он пытается встать вновь и Оля слишком хрупкая девушка, чтобы смочь удержать почти девяносто килограммового хоккеиста.
- Ольга!
Егор дергается в ее руках, отбиваясь, и я вижу, как на пошатывающихся ногах Щукин встает. Это может стоить нам многого!
- Егор!
Мой голос уже хрипит, ведь параллельно я начинаю разнимать дерущихся мужчин. Ногти ломаются об их сцепленные тела. Я шиплю от боли, но пытаюсь растащить клубок из тел и привести их в чувство. Мне всегда говорили так не делать, не лезть к зверям, выясняющим отношения. Но когда один из них, твой близкий человек, волей не волей, просунешь руку в окровавленную пасть.
Меня толкает один из мужчин нечаянно, и я лечу в сторону. Моя обувь все еще мокрая от дождя и луж, поскользнувшись, я заваливаюсь на бок.
Удар головой приходится ровно об угол мебели, и ощутив болезненную вспышку в висках я проваливаюсь в черноту.
*Аффе?кт (от лат. Affectus — страсть, душевное волнение); состоя?ние аффе?кта; физиологи?ческий аффе?кт — в уголовном праве обозначает особое эмоциональное состояние человека, представляющее собой чрезвычайно сильное кратковременное эмоциональное возбуждение, вспышку таких эмоций, как страх, гнев, ярость, отчаяние, бурно протекающая и характеризующееся внезапностью возникновения, кратковременностью протекания, значительным характером изменений сознания, нарушением волевого контроля за действиями.
Глава 17.
«У меня был ужасный день», — мы повторяем это так часто. Стычка с начальником, расстройство желудка, пробки. Вот что мы описываем как кошмар, хотя на деле никаких ужасов не происходит. Вот мелочи, о которых мы молим — зубная боль, налоговая проверка, кофе, пролитое на одежду. Когда происходит нечто действительно ужасное, мы молим бога, в которого не верим, вернуть нам наши мелкие ужасы и избавить от этого кошмара. Забавно, не правда ли? Потоп на кухне, аллергия, ссора, после которой мы дрожим от ярости… Нам бы полегчало, знай мы, что случится следом? Поняли бы мы тогда, что переживаем лучше моменты нашей жизни?
(Grey’s Anatomy)
Голова болела ужасно. Так что не было сил раскрыть глаза, а когда я все же сделала это, превозмогая себя, то увидела лишь мелькание черных мушек перед глазами.
Затошнило. Еще сотрясения мне не хватало, для пущего счастья.
- Принцесса открывает глазки?!
Этот насмешливый голос я бы узнала где угодно. Привыкнув к яркому свету, я убедилась в своих догадках. На кресле в ординаторской сидел Корсаков.
- Что?
Говорить было едва ли не сложнее чем держать глаза открытыми, но все же вопрос оставался важнее – что, черт побери, произошло?
- Сотрясения нет. Шишка будет знатной, конечно. Хоккеист твой вполне в порядке, правда его пришлось накачать транквилизаторами, чтобы он заснул и не мешал процессу. Соколов сейчас совсем случившимся разбирается, а мне было велено, ждать пока очнешься ты.
Сглотнула, чтобы смочить горло. События, предшествующие травме, возвращались воспоминаниями с трудом. Но все же я точно помнила, как завязалась драка, и из – за чего, помнила, как Егор встал с опорой на две ноги, как Корсакову разбили лицо, а потом собственное падение и удар головой.
- Весело тут, - подытожил Алекс.
Лежать на диванчике в ординаторской, мне было некомфортно, а еще неловкость предавало и то, что я по прежнему в грязной от дождя форме.
Попыталась встать, и не сразу, но у меня это получилось.
- В комнату проводить?
Он даже не сделал попытки сдвинуться с места. Так было всегда, Александр давал мне возможность совсем справиться самой.
- Нет.
- Голова сильно болит?
- Терпимо.
Хотя, что уж там, мне даже дышать больно, а в голове, словно боксеры тяжеловесы поединок ведут.
- А если не врать?
Зло смотрю на него, вот только нянек мне не хватало. Все врачи ипохондрики*, мы буквально повернуты на своем состоянии. Но это не повод, пациент важнее, Егор важнее. И сейчас я должна переодеться и навестить парня.
- Вик, тебе нужно отлежаться. Щукин подождет.
Смотрю на него с подозрением. Мне вновь начинает казаться, что этот партизан, читает мои мысли, как по учебнику.
- Я сама разберусь.
- Не сомневаюсь.
Алекс все же встает и, уцепившись в мою руку, нагибается, чтобы обуть мои постыдно грязные балетки, на такие же перепачканные ноги.
- А теперь идем мыться.
Пытаюсь трепыхнуться в его руках, но это бесполезно.
- Алекс!
Дергаюсь еще раз.
- Что ты пытаешься, кому доказать?
- Тебе ничего, - огрызаюсь я.
- То то же, мелкая. Я лично пробуду с тобой ближайший вечер и ночь, чтобы ты спала, а не разгуливала по палатам!
Ну как на такого сердиться? Поразительное свойство этого человека, при всем образе мачо, быть удивительно нежным и заботливым, к избранным людям.
- А твоя работа?
- Я отпросился у Соколова. Еще возражения есть?
- С Егором точно все в порядке?
Мне могло показаться, но в глазах мужчины мелькнуло что – то сродни чувству обиды.
- Я стал бы врать о таких вещах?!
Походка у меня и вправду еще не твердая, и самой бы мне подняться на жилой этаж, было бы крайне сложно. Алекс не торопил меня, давая вновь почувствовать почву под ногами. Все же, сложно представить, что есть на этом свете люди, способные так запросто поднять на тебя руку. За всю свою жизнь, я не сделала ничего плохого, ни разу не отказала в помощи, а за это меня могли и убить.
Оказавшись внутри своей комнаты, я ощутила себя хотя бы чуть защищеннее.
- Кто обработал твои раны?
- Оля.
Червячок ревности прогрыз душу, но я быстро его заморила. Скинув часть грязной одежды, я выхватила из комода пижаму и удалилась в душ.
- Тебе помощь нужна?
Донеслось за закрытой дверью, но я предпочла промолчать. В игры Корсакова лучше не ввязываться, все равно всех правил на берегу, он тебе не расскажет.
Голова от холода душа прояснилась, а чистая одежда и вовсе сделала меня похожей на человека.
- Ты пытаешься меня соблазнить вот в этом?
Не успела я выйти из душевой, как схлопотала едкое замечание Александра.
Оглядела себя в зеркало. Короткая серая пижама, состоящая из шорт и топа, бледная кожа, мокрые налипшие на спину черные волосы. Повреждений на голове не видно, лишь легкие синие круги под глазами.
- И в мыслях не было, - устало отбила выпад я.
- Голова как?
- Саш, правда, легче. Не беспокойся.
Находиться с ним одной в комнате привычно, и это пугает. Мужчина для меня больше чем учитель, но и не брат по крови. Да, и конечно, физически он для меня очень привлекателен. Но еще лучше то, что я могу с ним говорить обо всем, не смущаясь, с ним весело, всегда комфортно и легко.
- Прости.
Он понимает за что, но делает ошарашенное лицо.
- За что?
Беру мужчину за руку. Ладонь у него теплая и очень ухоженная, как и все в нем.
- За весь этот спектакль. Этот бред заходит слишком уж далеко.
- Ты хорошенько приложилась головой.
У каждого из нас своя защита. Кто - то бросается в слезы, другие идут напиваться в бар, третье как Алекс вечно шутят и ерничают. Есть и такие, как я. Принимающие вид полной отстраненности, от всего происходящего.
- От меня, не защищайся.
- Что?
Придвигаюсь ближе и обнимаю его. Без намека на секс, просто нам так легче. Так мы чиним друг друга. Взрослый мужчина и маленькая девочка. Я не в силах защитить его, от этой жизни, но я вполне могу, хотя бы немного смягчить его сердце.
*Ипохо?ндрия - состояние человека, проявляющееся в постоянном беспокойстве по поводу возможности заболеть одной или несколькими болезнями, жалобах или озабоченности своим физическим здоровьем, восприятии своих обычных ощущений как ненормальных и неприятных, предположениях, что кроме основного заболевания есть какое-то дополнительное.
Глава 18.
О, Боже мой, а говорят, что нет души! А что у меня сейчас болит? — Не зуб, не голова, не рука, не грудь, — нет, грудь, в груди, там, где дышишь, — дышу глубоко: не болит, но всё время болит, всё время ноет, нестерпимо!
Марина Ивановна Цветаева
Меня мучили кошмары, я куда – то бежала, мне заламывали руки, делали больно, я вырывалась и опять убегала от преследователей. Проснулась я от того, что мокрые от пота простыни налипли на тело, а подушка с одеялом сползли на пол.
В комнате было темно, но я отчетливо видела темную фигуру Корсакова заснувшего в кресле. Часы на тумбочке показывали три ночи. Я не проспала и нескольких часов. Тело болело, голова справа в месте удара, наливалась свинцом, и до нее было больно касаться. Тихо выругавшись, беру с полки телефон и, обувшись, направилась в ванную. Решаю не включать свет, чтобы не разбудить Алекса. Переодевшись и, умывшись холодной водой, выхожу из комнаты.
Коридор был пуст, спустившись этажом ниже, я увидела незнакомую мне еще медсестру, спящую на посту. Должно быть, новенькая, здесь.
Егор спал, хотя по его выражению лица можно было точно сказать, что парню, как и мне, снились кошмары. Но его грудная клетка мерно вздымается, а значит, он как минимум жив. Это странно, за кого - то настолько бояться. А если бы он умер? Всякое ведь бывает. Точно зная об этом, я старалась ни к кому не привязываться. Я просто боялась схоронить свое сердце раньше, своего тела.
Провожу пальцами по краю простыни скомканной у его руки. Страх пробирается иголками под кожу и мне становится очень холодно. Если бы у меня спросили, нужна ли любовь в жизни? Я бы, не задумываясь, ответила, что нет. Любовь болезнь, вирус, паразит. Любовь заставляет совершать вами ошибки, которые бы на здравый рассудок, вы бы никогда не совершили.
Суициды – любовь.
Депрессии – любовь.
Убийства в состоянии аффекта – тоже, любовь!
Однажды моей пациенткой стала тридцатилетняя пышущая здоровьем женщина, которая в один прекрасный день выбросилась из окна. Ее муж умер, в результате длительной болезни, а она не могла жить без него. Я осуждала ее каждый день наших занятий. Как она, взрослый человек могла оставить пятилетнюю дочь, без последней опоры в жизни?
Перевела взгляд на Егора.
А если бы умер он?
Сноп боли разорвал каждое нервное окончание в теле. Нет, я не умерла бы, не наложила бы на себя руки, не стала бы винить весь мир во вселенской несправедливости. Я бы тихо, скуля как дворняжка, день ото дня доживала отведенное мне время.
Я действительно воспитала в себе сильную женщину.
Но, слава Богу, он жив. Пусть не для меня, пусть мне придется все равно отдать его миру, хоккею, Марине. Пусть!
Но он будет жить, он будет стоять на ногах.
Склонив голову на бок, улыбаюсь темноте. Правду говорят, если долго вглядываться в бездну, бездна начинает вглядываться в вас. Вот и сейчас, я ощущала незримое присутствие высших сил, здесь и сейчас творилось какое – то древнее таинство. Касаясь его кожи, моя голова переставала болеть, а из тела уходила усталость.
Николай Константинович, всегда говорил, - у тебя золотые руки, девочка, но ты не понимаешь одного, исцеление, происходит только любовью!