Но не сейчас.
В дверь постучали, и я, каким - то внутренним чутьем, поняла, что это Саша. Я чувствовала мужчину спинным мозгом, ощущала кожей.
- Да.
Корсаков открыл дверь и теперь в недоумении смотрел на хаос, царящий вокруг. Мои вещи валялись повсюду на полу, мебели, кровати. Не хотелось забирать из поездки с собой что – то лишнее.
- Какого числа уезжаете?
- Двадцать второго.
Это ровно через три дня, и я искренне надеялась на то, что за это время не успею натворить больше ничего сверх того, что уже имею.
- А ты?
Не знаю, зачем это спросила, просто сложно было представить, что я вернусь на работу, а его там не будет.
- А я остаюсь.
Должно быть, так себя чувствуют рыбы, выброшенные на берег. Мои легкие словно опалило огнем, и я действительно испугалась, что больше не смогу ими дышать.
- Навсегда?
Какой детский вопрос, похоже на то, что я в конец отупела.
- Пока не знаю, маленькая. Смотря как, здесь все будет складываться.
Он подхватывает с пола мой розовый топ и аккуратно сложив, кладет на дно распахнутого чемодана.
- Он тебе очень идет, возьми с собой.
Наши взгляды встретились и он, улыбаясь, подарил мне еще один вдох.
- Ты можешь остаться работать здесь, Волкова.
Было видно, что сказано это для галочки. Мы оба знали, что я никогда не брошу родную больницу и не переметнусь работать сюда. Престиж меня интересовал мало, там был мой дом, и перейти работать в другое место сродни предательству.
- Нет, прости.
- Николай Константинович, будет рад твоему возвращению.
Перед глазами даже звездочки заплясали, должно быть, давление упало, и сейчас я чуть стояла на ногах.
- Алекс, я….
- Я пойду, маленькая.
Но почему – то он все еще стоял, опустив руки в карманы и глядя куда – то в сторону. Словно взвешивал все за и против и к чему – то все же пришел в своей голове, раз сказал следующее.
- Вик, кажется, нам все же нужно поговорить.
Смотрю на него во все глаза и не понимаю, как такой красивый мужчина, может так долго тратить свою жизнь на обычную девочку. Таких как я у него может быть много, а жизнь всего одна. От скольких шансов в ней, он отказывался ради меня.
- Нужно, - пересохшими губами отвечаю я. Хотя, лично мне бы хотелось никогда не затевать этого разговора.
Алекс вновь делает шаг от двери и, разгребая мою одежду, садится в кресло. Поза мужчины напряжена, скулы сжаты, руки стискивают подлокотники.
Я сажусь напротив, поджав под себя ноги и сильно сгорбившись. Под его взглядом, мне хотелось раствориться напрочь.
- Алекс?
- Да, хорошо, я начну. Я решил остаться здесь из – за тебя. Тебе нужно время все хорошенько обдумать, да и мне тоже, маленькая.
- Алекс, не получится остаться просто друзьями?
Я знала, что корежу его душу этим вопросом, но была обязана попытаться все свести именно к этому.
- Нет. Не получится, но я всегда буду в твоей жизни.
Не могу сказать, что его слова меня не порадовали, но что – то с ним в последнее время было не так, и мне искренне хотелось понять, что именно.
- Алекс, не знаю каков твой план, - мужчина пытается возразить, но я его резко перебиваю, - черт, Алекс! Ты учил меня выкручиваться из любой ситуации, я слишком хорошо тебя знаю. Ты думаешь, что время набьет мне шишки, и я приползу к тебе за помощью? Нет. Я люблю тебя, и я могу быть с тобой прямо сейчас, - я указываю на кровать, - я могу остаться с тобой, могу даже выйти за тебя замуж и нарожать поразительно красивых голубоглазых детишек с твоим характером. Но я не буду любить тебя на столько, насколько ты заслуживаешь!
Впервые я замечаю на вечно моложавом лице Алекса морщины, прорезывающие его лоб.
- А что если мне этого будет достаточно?
Я действительно начинала задыхаться в этих стенах, в этом городе, в этом невероятно давящем мире.
- Сейчас, да. А что будет потом Алекс? Медленно, но верно мы станем ненавидеть друг друга. Ты станешь уставать, вечно выжимать из меня чувства, а я устану от твоего недовольства?!
Корсаков пытается выдать что – то наподобие улыбки, но у него это плохо получается.
- Когда ты успела стать такой умной, маленькая?
Я решила промолчать. Мой ум здесь не причем, скорее инстинкты самосохранения включились.
- Вик, не беспокойся, я остаюсь здесь. И обид между нами не будет. Мне просто нужно было узнать, что ты чувствуешь по этому поводу.
Врет. На дне его глаз затаился упрек. Эту преграду нам уже не преодолеть. Я давно начала терять его, а сейчас только добавила катализатора в химический процесс наших чувств.
- Маленькая?
- Что?
- Ты просто знай, я горжусь тобой.
Он ушел, а я так и осталась сидеть маленьким пятнышком в огромной комнате. Мне не хотелось ничего на свете, не хотелось даже дышать. Голова болела жутко, в висках стучало, от пережитых эмоций начало подташнивать, в глазах двоилось. По щекам потекли не прошеные слезы. За всю свою жизнь я плакала меньше раз, чем за последние пару месяцев.
Корсаков вернулся в комнату, без стука открыв дверь, и за пару шагов преодолев расстояние до меня, протянул пухлый белый конверт. На котором не было не адресата не марок.
- Вот, прочти.
А потом, поцеловав меня, куда - то в висок, так же быстро вышел.
В конверте лежали мои документы – аттестат, дипломная работа, характеристика подписанная Вознесенским Николаем Константиновичем - главным врачом государственной больницы номер восемь, выписка из карт Егора Щукина и характеристика Соколова Игоря Дмитриевича. А главное, в конверте лежала подписанная путевка моего направления на курсы повышения квалификации в Германию. Полугодовая мечта, любого врача реабилитолога.
Не веря своим глазам, я еще раз просмотрела бумаги. Вне всякого сомнения, Корсаков проворачивал все это за моей спиной, даже с Соколовым договорился, что в принципе было невозможным, но Алекс умел убеждать.
- Боже!
Вырвался из моей груди стон. Отправление через две недели. Корсаков точно знал, что здесь с ним я не останусь, но и видимо мое возвращение, он считал шагом назад. И раз, Вознесенский подписал, то он был того же мнения.
Быстро разблокировав телефон, я поднесла его к уху.
- Да, Вика?
Раздался на том конце связи голос учителя.
- Николай Константинович, пришли бумаги из Германии, меня берут!
Завизжала я.
- Я в тебе и не сомневался, девочка моя, поздравляю!
Я подскочила на месте и волчком закружилась по комнате. О таких перспективах, я даже не мечтала.
А потом я запуталась ногой в ворохе своих же не собранных вещей, и это вернуло меня в действительность.
- Я не могу поехать.
- Лечение Егора Щукина может продлить любой врач нашей клиники, Вика. Могу даже я, не беспокойся об этом.
Все сразу и без слов понял, Николай Константинович.
- Мне нужно подумать, спасибо вам.
Отключившись, я уже знала, какой стороной упадет подброшенная монета в мою раскрытую мной ладонь.
Глава 25.
Хватит проводить время с мужчинами и женщинами, которых мы не любим. Одиночество смеется над теми, кто прячется от него в иллюзиях. Все равно вернемся к нему рано или поздно, разочарованные до последней капли крови.
Эльчин Сафарли “Мне тебя обещали”
Передо мной на столе лежало три симметрично разложенные папки. В одной из них, документы по Егору Щукину, в другой – направление на повышение квалификации и билет до Берлина, в третьей договор по оформлению на работу в эту клинику.
Несколько часов назад, я звонила матери и наслушалась от нее очень много не лестных слов о том, что я глупая влюбленная девочка и ничего не смыслю в жизни. Ее можно было понять, ведь нелегко ей пришлось растить меня без отца, и мужчинам она потому и не доверяла. Мнение матери, что мне не раздумываю нужно ехать в Германию, и не сметь думать о мальчике хоккеисте!
Перелистываю то одни то другие бумаги, понимая, что никто не поможет вам сделать правильный выбор, кроме вас самих же.
Удивительно устроен мир, вам открывается парадная дверь, а приходится выходить в окно.
В дверь моей комнаты постучались, и вошел Егор, это я его пригласила.
- Твоя комната?
В недоумении обводит парень взглядом мою спальню. По понятным причинам он здесь не частый гость.
- Да, проходи.
Щукин все еще плохо держался на костылях, но уже то, что он мог ходить хотя бы так, вселяло в нас надежду.
- Что - то случилось?
Мне бы и самой хотелось знать, что вдруг случилось с моей жизнью, за все последнее время. Но ответа на этот вопрос у меня не было, потому я лишь нервно затеребила подол фиалкового платья.
- Смотри, - я указала рукой на три коричневые папки на столе, - когда – то ты просил меня рассказать, что меня волнует. Ответ вот здесь.
По растерянному выражению лица парня, было предельно понятно, что он ничего не понимает во всей прочитанной им информации.
- Но все эти билеты на твое имя и на них одна и та же дата. Мне что необходимо лететь в Германию?
Святая простота, я с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться.
- Тебе нет.
- Не понял?
Черт, ну почему я не была столь наивна в его возрасте. Парень, почти ангел.
- Билет только у меня. Я могу улететь на учебу в Берлин.
- То есть без меня?
На долю секунды мне показалось, что билет я целым вижу в последний раз, и Егор его порвет. Но взяв себя в руки, парень лишь слегка смяв его, положил назад в папку и с хлопком закрыл ее обратно.
- Да.
- И ты, разумеется, полетишь?
Глаза вместо привычно голубых, от злобы стали почти синими. Сейчас парень выглядел старше, а быть может, я просто не замечала перемен, которые в его жизнь внесла вся эта боль и испытания.
- А ты бы полетел, если бы тебе предложили играть в высшей хоккейной лиге?
- Причем здесь, ВХЛ?
- Это равнозначные понятия, так ответь.
- Смотря, что бы это значило для меня и тех, кто мне дорог.
- То есть были бы вещи, что могли помешать этому? Ведь это вся суть твоей мечты.
- Да.
Легко так говорить, когда это лишь возможная вариация твоего будущего, а не жизненно важное решение – здесь и сейчас.
- Это действительно равнозначно ВХЛ?
Киваю, в подтверждение его слов.
- Тогда, я сейчас типа должен сказать тебе, что рад за тебя, и ты должна поехать?
Никак не реагирую, просто потому, что не знаю ни того, зачем показала ему эти бумаги, ни тем более как он должен на это реагировать.
- Или ты хочешь остаться работать здесь?
Похоже, вариант с тем, что я уеду с ним в родной город, не рассматривается им, как возможный.
Подхожу к папкам, и резко открыв две из них, в клочья рву билет в Германию и контракт на работу в этой клинике.
Егор следит взглядом за тем, как белая шелуха порванных листьев сыплется к нашим ногам. Вмиг мне все кажется таким простым и понятным. К чему мне повышать квалификацию, если я и душевной теплотой, могу поставить людей на ноги и тому есть множество примеров. К чему работать в месте, которое хоть и прибыльно, но противоречит всем моим нормам морали?
А еще….
Пожалуй, самое главное, нельзя врать себе самой, в том кого именно любишь. Видимо, это страшный грех и за это Бог наказывает нещадно.
- Я скучаю по дому. И потом! Помнишь пари? Я ставлю тебя на ноги, ты меня на коньки.
Парень улыбается так, что у меня дух захватывает.
- Ты сумасшедшая!
Улыбаюсь ему в ответ. Именно так я и добивалась всего того чего хотела, я не шла в разрез сама с собой.
Я пытаюсь хоть на секунду, взять над собой контроль и не тянуться к парню на столько, чтобы между нами сохранялось хотя бы подобие приличного расстояния.
- Вик, не надо.
Почему – то, он сам отстраняется, подхватив костыли, отшатываясь от меня и моих губ.
- Что?
Я даже не успеваю обидеться, просто не понимаю, почему он ведет себя так.
- Потом ты пожалеешь, вновь убежишь. Да, кто знает, возможно, и уедешь в другую страну. Давай, пока не будем предпринимать никаких решений, для нас хватит и тех, что ты уже геройски совершила.
Тон его голоса показался мне издевательским, но я стерпела и смолчала. Парень был прав, я могла действовать импульсивно, а потом спасаться бегством.
- Ты прав.
И сама делаю шаг в сторону. Под ногами грязь, папки тоже летят со стола. Там на полу им и место. Поразительно, но в этом мире и вправду, не все можно купить. И даже самые серьезные предложения меркнут, если в ход вступают чувства.
- Корсаков едет с нами?
- Нет, он остается здесь.
- Это он все устроил для тебя?
Пора переставать относиться к парню, как к ребенку, он удивительно чуток в своих суждениях.
- Он.
- Он любит тебя.
Развитие этой темы вновь звенит болью по телу. Неужели поступив так, стоит задать себе вопрос – а готова ли я окончательно расстаться с Алексом?
- Любит.
- Ты все еще переживаешь из – за, этого?
- Егор, не усложняй. Если даже мне придется идти пешком в сторону дома, то я это сделаю. Но не стоит делать мне больно и говорить об Алексе Корсакове, Хорошо?
- Ладно, я пойду собираться.
А в самых дверях.
- Я не ожидал, Виктория Юрьевна. Вы действительно, не предсказуемы.
Глава 26.
Многоточие — следы на цыпочках ушедших слов.
Владимир Набоков.
Мы втроем стояли на вокзале, и я искренне благодарила Бога за то, что сюда мы прилетели путем аэрогоспиталя, а отсюда мы уже возвращаемся сами. Пусть и в сопровождении костылей и полной аптечки лекарств.
- Доедете, позвони, хорошо?
Я во все глаза смотрела на Александра, пытаясь впитать в себя, каждую черту его лица. Никто не знает, когда мы увидимся в следующий раз.
- Конечно, Алекс!
Я встаю на цыпочки и крепко его обнимаю. Кажется, даже хрустят его кости, но мужчина не отстраняется, а еще крепче прижимается в ответ.
- Если бы я мог, я бы оставил тебя здесь, маленькая.
Шепчет он мне на ухо, а я вся дрожу от этого. Сзади нас кашляет Егор, в глазах парня понимание, но даже осознавая факт, что я выбрала его, а не Корсакова, не отнимает того факта, что объятия наши не дружеские.
Цепляюсь за воротник его свитера и заглядываю в глаза.
- Алекс, когда тебе надоест эта столичная жизнь, поклянись что вернешься?
Он не клянется и вообще ничего не отвечает, но вкладывает в мою руку сложенный в несколько раз лист и крепко целует в губы. Я запомню этот вкус навсегда, слегка горьковатый, с ментолом. Его язык шершавый и дерзкий, а мне на какое – то время становится так хорошо, что я обо всем забываю.
- Иди!
Корсаков подталкивает меня к входу в вагон и спустя считанные минуты, двери автоматически закрываются. Я перестаю видеть его голубые глаза.
Егор смотрит осуждающе, но сейчас мне нет до него дела. Порой так сложно, слушать мозг и отключать тело. В кулаке все еще зажата записка, и она становится почти влажной от моей вспотевшей ладони. Тамбур пуст, мы будем ехать вдвоем. Егор приваливается к стене и, подперев себя с обеих сторон подушками, вынимает из рюкзака ноутбук. Из его наушников доносится музыка, ею парень отгораживается от меня, и я рада этому.
Разворачиваю листок, и так же как парень, привалившись к стене, с противоположной стороны, начинаю пробегать глазами текст.
«Маленькая, не суди строго, писал на скорую руку, потому что понимал, что в лицо тебе сказать всего этого не смогу. Всегда помни, что ты самый удивительный человечек в моей жизни! После гибели родителей, мне было искренне плевать на весь мир. Когда то, ты говорила, что ты чувствовала то же, после того как отец бросил вас. Ты Волкова, была сильной и до встречи со мной, и это я стал сильнее, заряжаясь твоими чувствами. Ты можешь отопить весь мир, если захочешь, малышка.
Я не смог бы тебя забыть, даже если бы мне удалось воплотить все мечты в жизнь. Я остаюсь в Москве, но лишь до той поры, пока ты не позовешь.