Эти слова Луи говорил громко, спускаясь по лестнице. Наконец они растаяли в тишине ночи, а потом и шаги.
— Ты не прав, ma douleur… Видят Боги, как же ты не прав, просто иное ты не готов пока увидеть…
Комментарий к Встреча
1. mon chéri (тут и далее фр.) - дорогой
2. ma douleur - моя боль.
========== Love-lies-bleeding, или прогулка среди могил ==========
Лестат закрыл глаза, боль преобразила его лицо. Мне показалось, что передо мной его двойник — живое, раненое, глубоко чувствующее существо, которого я никогда не знал. («Интервью с вампиром»)
Так не честно! Не честно, Луи!
Слова звучали в голове вампира, повторялись снова и снова. Когда он быстрым шагом шел по ночным улицам, когда вгрызался в шею очередной жертве. Он зашел в квартиру, которую снимал на Бурбон-стрит, и хлопнул дверью.
Лестат мог бы им гордиться. Теперь Луи убивал почти без сожаления. После ее смерти он стал пустым сосудом, какая-то его часть умерла. Он безумно любил ее и оберегал, даже несмотря на то, что она была чудовищем, но она была ребенком! Его бессмертным ребенком! Он прощал ей все…
— Я променял тебя на нее… — сокрушенно прошептал Луи и упал на диван. — А я ведь испытывал к тебе влечение, Лестат! Я даже думал, что влюблен в тебя, я ненавидел тебя, я восхищался тобой и осуждал. Я иной раз ловил себя на мысли, что хотел бы почувствовать твои губы на своих губах, но я боялся… и сегодня не сказал тебе этого… не смог…
Мужчина нервным жестом провел рукой по волосам, убирая с лица длинные пряди.
— Если бы ты сказал раньше, что влюблен… если бы я знал… все могло бы быть иначе! Все могло бы быть иначе в то время, когда мы жили вместе! Я не уверен, но возможно…
Да. Так нечестно. Он поступил с ним нечестно. Он должен был быть сегодня более терпеливым и более решительным, тем более учитывая его состояние, ведь это по его вине… И тут в голове раздался знакомый голос: «Нам бы пришлось постоянно искать места для уединения, потому что Клодия не дала бы нам спокойно наслаждаться друг другом. Она была весьма жадной до внимания девочкой и жутко тебя ревновала. Эта дитя просто извела бы нас! Нашу любовь она бы отказалась принять!»
— Были еще времена до того, как Клодия ворвалась в нашу жизнь…
Луи прижал тыльную ладонь к губам, словно испугавшись собственных слов. Как только Лестат признался в чувствах, Луи как громом ударило. Он прирос к полу и первые мгновения не мог поверить своим ушам. Он прекрасно знал, что Лестат бисексуален, тот даже больше предпочитал мужчин, чем женщин, но то, что он любил его и еще говорил об этом с такой горячностью!
Да, он говорил не раз за полвека и иной раз это звучало как ирония, шутка, как раз после того, как он признался ему во время пожара их дома. Луи, обессиленный, упал в горевшем доме, который сам же и поджог, и тут раздался звон разбившегося окна — это Лестат ворвался в дом, чтобы спасти его. Прежде, конечно же, успев наорать на него.
Лестат серьезно и как показалось Луи, с некоторым смущением смотрел ему в глаза и восклицал:
— Я люблю тебя, болван! Поэтому и спас тебя из огня! Я не мог позволить…
И тут он протянул руку и провел самыми кончиками пальцев по запачканной сажей щеке Луи, прошептав:
— Какая кожа!
Тогда Луи обожгло от этого нежного прикосновения, будто огнем. Он растерянно смотрел на прекрасное лицо, которое сейчас не казалось ни высокомерным, ни надменным, ни гордым, ни преисполненного сарказма или раздражения. Лестат был в замешательстве, со странной задумчивостью и так серьезно вглядываясь в его лицо, что смущал Луи еще сильнее. Тонкие пальцы с изящными длинными ногтями, напоминающие прозрачное стекло, коснулись приоткрытых губ и задержались там, несмело поглаживая их… А затем Лестат приблизил свое лицо и тут… Луи отшатнулся.
— Не бойся… я не кусаюсь, — голос понизился до интимного шепота. Уголки прелестных губ маркиза дрогнули. — Иди сюда… не бойся…
А Луи испугался. Испугался как никогда в жизни. Лестат не настаивал, и не делал попыток не взять его силой, ни даже поцеловать. Как часто потом Луи ловил себя на мысли, что если бы он проявлял настойчивость, аккуратно, постепенно, то он, возможно, сдался бы. Ведь Лестат первый, кто заставил его думать в этом направлении.
И потом все было не то. Сам он так и не решился, а Лестат его более никогда не касался… так. Так по-особенному. Да, он иной раз ловил на себе его взгляды и такими взглядами не смотрят просто на друзей или компаньонов, иной раз он касался его руки… мог приобнять, даже поцеловать — быстро, не глубоко, почти что как бы случайно, но… Да, для Луи эти все поцелуи и касания выглядели почти как ирония, как насмешка и он полагал, что это от чрезмерной эмоциональности его компаньона, либо тот играл с ним, так, не более.
Мысли о ночной встречи проносились снова и снова. Луи спрашивал себя, что делать ему, пока на горизонте не занялся рассвет. Ему не хотелось спать, гроба не было — неудобно возить с собой гробы. Сейчас с этим сложнее, могут последовать вопросы. Достаточно лишь выбирать комнаты, или номера гостиниц с плотными шторами. А если он решит остановится подольше, то снимет дом.
Новый Орлеан — он лишил его покоя. Ни этот день, ни все последующие Луи не мог уснуть и каждую минуту думал о мужчине, истощенным жалким поеданием крыс и говорящем ему слова любви…
А он назвал его трусом…
— Помнишь, каким я был? — вспоминал Луи мечтательный тон Лестата. — Помнишь, каким вампиром я был?
— Ах, Лестат, у нас ничего не выйдет… ничего не получится…
«Ты убеждаешь себя в этом, чтобы вновь исчезнуть? Твоя вечная депрессия и нерешительность, твой персональный внутренний ад мешал вам. Мешал тебе»
Нет, это не голос Лестата, это его внутренний голос говорил ему это.
Текли дни, недели, Луи не уезжал. Его удерживала сила, которой он не мог противиться. Он не подходил близко к тому дому, но не раз смотрел на него издалека и вот сегодня брел по кладбищу Лафайет, гладя холодный, светло-серый камень надгробий. Когда-то они бродили здесь вдвоем… Он потерял покой, слова блондина взбеленили ему душу…
— Черт… надо было сразу покинуть дом… даже вообще не заходить в него и думать, что он умер! Погиб от моих рук или от чьих-то других! Или вышел на солнце… Но Лестат слишком сильно любит себя, чтобы сделать это… хотя сейчас, посмотрев, как он влачит жалкое существование, я уже не уверен… — Луи опустился возле одного из надгробий, которое от времени пошло глубокими трещинами. — Я ведь почти забыл его! — мужчина облокотился о могильный камень и прикрыл глаза. — Боже, кого я обманываю! Я никогда не забывал его… я уступил ей… я считал, что поступаю правильно и сейчас хотел уйти. Очень хотел. Я даже испытал довольство, что он в таком ужасном состоянии, правда совсем ненадолго, на несколько секунд я почувствовал нечто сродни удовлетворению, затем мне стало жаль его, затем пустота, а затем… после его слов… Господи, как я слаб!
Ворона, шумно хлопая крыльями, опустилась на надгробие, возле которого сидел Луи. Мужчина поднял голову и посмотрел на большую черную птицу. Она смотрела на него черным глазом, слегка наклонив голову, будто слушала.
— Мудрая птица… кажется, ты все понимаешь.
Птица каркнула и Луи усмехнулся.
— Мерула!
Де Пон дю Лак повернул голову, слушая тихие человеческие шаги. Вот через пару минут из-за поворота показалась мужская фигура.
— Простите, она может быть весьма любопытной! Мерула, не доставай человека!
— Да ничего, — Луи поднялся, отряхиваясь. — Ручная ворона — это довольно необычно.
— Да не то слово! — человек подошел ближе, добродушно улыбаясь.
Луи окинул его оценивающим взглядом: на вид слегка за сорок, одет прилично, по современной моде, приятно пахнет, но, видимо, немного чудаковат, раз разгуливает с птицей по кладбищу. И еще — Луи совершенно не хотелось его крови, хотя он не ел уже вторые сутки.
— Непослушная бестия… Простите, что потревожили!
— Мерула это же с латыни… черная птица?
— Вы совершенно правы! — подошедший изумленно посмотрел на незнакомца — очень красивого мужчину, которого обнаружил сидящего прямо на земле возле одного из надгробий. Глаза его были глубоко печальны, он по кому-то скорбел здесь?
— Вы знаете латынь?
— И еще парочку языков.
— Ну вот, вы молодцы, а я так кроме английского ничего не осилил, потому что ленивый!
На губах Луи нарисовалась слабая улыбка. Он все еще не чувствовал желания испить его кровь! Этот мужчина даже чем-то вызывал в нем смутную симпатию вместе со своим крылатым другом. Прочитав его мысли, он увидел лишь здоровое любопытство насчет его, Луи, и полное отсутствие тревоги или чувства опасности. А ведь многие люди интуитивно ощущали это, когда встречали его, Луи, на пути. Или Лестата когда-то. Да, впрочем, любого бессмертного. И тут ворона взмахнул крыльями, неожиданно опустилась на голову вампира, ударила крыльями по лицу и клюнула в макушку.
— Мерула, чтоб тебя! Ты что творишь? — в ужасе восклицал человек. — Простите, Христа ради, поранила вас, да?
— Да нет, — Луи пригладил волосы. — Все в порядке!
— Ведь клюв у нее здоровый! Ах, ты, негодница! А ну живо иди сюда!
— А она у вас с характером! — Луи улыбнулся.
— Простите, — мужчина смутился и помрачнел. — Она обычно так себя не ведет… Я бы с дома тогда не выпускал ее…
— Ей летать нужно, а в квартире мало раздолья.
— У меня большой дом… О, Мерула полетела куда нужно.
Луи увидел, как ворона приземлилась на одно из надгробий, точнее, уселась рядом с цветами, которые напомнили ему…
Вампир подошел к могиле, которой было немало лет, но цветы, что росли возле надгробия, были ухожены, а возле надгробий кладбища Лафайет было так мало цветов!
— Амаранты… — Он почему-то не заметил их сразу, хотя был недалеко.
— И опять вы совершенно правы, — мужчина наблюдал за Луи с нескрываемым интересом. — В цветах разбираетесь?
— Не особо… друг разбирался, а эти цветы он очень любил, выращивал даже… помню, их несколько разновидностей…
— Love lies bleeding…
— Бархатник, — еле заметно вздрогнул Луи, — легендарный неувядающий цветок, символ бессмертия, памяти и постоянства в любви… Так он говорил о нем…
— И это правда.
Луи подошел ближе и нагнулся, касаясь бордовых цветков.
Лестат обожал мифы и любил необычные цветы, он же предпочитал банальные розы… Мерула сидела совсем рядом от вампира и не сводила умных внимательных глаз с его лица.
— Я думал, на Лафайет давно не хоронят… — Луи задумчиво посмотрел на птицу.
— Хоронят. Но не всех. Здесь лежит мой сын, покинул этот мир несколько лет назад и я подхоронил его в фамильным склепе. Он обожал амаранты и я посадил их тут. Вот гуляю здесь иногда…
Де Пон дю Лак не ответил, он сел на корточки и провел ладонью по яркому ковру из цветов, будто гладил их. Так делал Лестат… А мужчина наблюдал за Луи и не выказывал никакого недовольства. Наоборот, ему было любопытно.
«Странный тип… красивый странный тип, от него так и веет одиночеством… Интересно, кого он оплакивает?»
— Вы скорбите по вашему другу? — решил предположить он.
Луи поднял на него растерянный взгляд, встретившись с проницательными глазами смертного.
— С чего вы взяли? — тихо спросил Луи.
— Вы говорили о нем в прошедшем времени…
— Да, — вымолвил он тихо спустя небольшую паузу, — я скорблю по нему…
— Мои соболезнования…
«Если бы ты знал, кто я и кто он, ты бы не соболезновал»
Пару минут прошло в совершенном молчании, сумерки стали плотнее и окутали обитель покоя плотным серо-синим одеялом. Ветра почти не было, лишь тихонько перешептывались самые верхушки деревьев.
— Это, право, удивительно…
— Что именно? — во взгляде промелькнула настороженность. Ему подумалось, что у этого парня с львиной гривой волос не все в порядке с головой, но он и виду не подал.
— Совпадения… я думаю, это знак… — Эти слова Луи произнес сам себе, разговаривая вслух, а затем, словно очнувшись, добавил: — Простите, что смутил вас! Мне пора идти! Я должен… сделать кое-что очень важное…
— Да ничего… — мужчина ничего не понимал, но это было и не важно. — Удачи вам в любом случае!
Луи остановился и обернувшись, посмотрел на человека, на плечи которому уселась ворона. Неплохой человек, светлый, чистые мысли… Он даже ответил кивком и подумал:
«Странный разговор… странная встреча… и я до сих пор не хочу его убивать…»
***
Доски под ногами жалобно скрипнули. Дом выглядел таким же, каким и прошлый раз — темным и опустевшим. Он стал подниматься по ступенькам, чувствуя, как нарастает волнение.
Одна. И еще одна. И еще. Из комнат ни звука, лишь шуршание и писк крыс, который острый слух вампира улавливал очень хорошо.
Сколько же он съел крыс и голубей, пока был с ним!
Писк доносился все отчетливей, крысы копошились как раз в той стороне, куда направлялся вампир. Луи медленно вышел из-за стены и увидел старое кресло, а в нем недвижимое тело. Он сделал еще несколько шагов, но никакого приветствия, как в прошлый раз, не раздалось.
Ни звука.
Луи замер, смотря, как по ногам вампира пробежала крыса… затем еще одна…
— Лестат…
Имя застыло на кончике языка. Луи быстрым шагом подошел к креслу и развернул его от стены. Он с омерзением смахнул на пол испуганно пищавшую крысу, которая до этого ползала по лицу Лестата и с тревогой уставился на него.
Лицо, еще более худое, чем несколько недель назад, испещренное укусами крыс, было запрокинуто назад и немного наклонено к левому плечу.
— Очнись…
Вампир не шевельнул и мускулом, глаза закрыты. Луи аккуратно взял в ладони лицо Создателя, внимательно вглядываясь в него. По его ужасному виду можно было легко понять, что де Лионкур не ел все это время и совершенно иссох, превратился в мумию. Нет, умереть от этого вампир не мог, но потерял остаток сил и лишился сознания. Без крови он бы пребывал в таком состоянии веками, не окончательно мертвым, но и не способным даже открыть глаза. Ничего не слыша. Ничего не чувствуя.
— Ты что, совсем не вставал с этого чертова кресла после моего ухода? Сейчас я помогу тебе, — и с этими словами он надкусил руку в районе запястья.
Кровь закапала на серые, полуоткрытые губы, которые превратились в две сморщенные полоски. Луи подставил кровоточащее запястье так, чтобы как можно больше попало в рот, который он перед этим приоткрыл чуть шире. Тонкая струйка медленно стекала в горло, Луи подождал с полминуты и убрал руку. Ранка тут же затянулась. Де Пон дю Лак, сидя на корточках, ждал улучшений.
Текли минуты, Лестат не шевелился. Луи неотрывно смотрел ему в лицо, но оно оставалось тем же, лишь с вишневым следом на губах. Даже язвы и раны — не одна не стала затягиваться.
— Странно… ты должен был уже…
Луи подождал еще немного, а затем приподнял вампиру веки, но помутневшие глаза оказались остекленевшие, не видящие. Он еще раз надкусил запястье и приложил его к губам Лестата.
— Пей… Пей, слышишь?
Через несколько секунд Луи убрал руку, посидел еще немного, а затем подошел к разбитому окну, на котором колыхалась от ветра дырявая занавеска. Через некоторое время он произнес:
— Ты не можешь так притворяться — это невозможно, ты должен был уже ожить! Хотя, Лестат, с тобой я уже ничему не удивляюсь. — Мужчина обернулся с вампирской скоростью, желая успеть уловить хоть какое-то движение, хоть трепет ресниц, но ничего не заметил. Луи выдохнул и решительно подошел к Лестату.
— Ну смотри мне, если и сейчас не оживешь, брошу тебя здесь до скончания веков!
Он вобрал немного своей крови и не глотая, влил ее в рот Создателю, прижавшись губами к его губам. Отстранился. Несколько секунд наблюдал, нет ли изменений, а затем еще крови — целый глоток медленно стекал Лестату в рот… На этот раз Луи дольше касался его губ, превратив свои прикосновений в кровавый поцелуй.
Отстранился. И затем снова — на этот раз он по-настоящему целовал своего Создателя, нежно и очень аккуратно, словно Лестат мог рассыпаться в пыль. Шершавые и сухие, как опавшие листья губы не отвечали, но Луи было все равно, он продолжал до тех пор, пока не услышал голос: