— Вам ничего лучше в голову не пришло, что ли? — хмурится он.
— Оу… — Чимин охмелело покачивается и отирает губы. — Приветики.
Тэхён оборачивается и машет ему рукой.
— Купил, что просили?
— Купил.
Потом Чон долго смеялся над предыдущей версией украшений, и Тэхён тоже заулыбался. Чим драил кухню, пока подходила выпечка. По квартире распространился такой аромат, что закачаешься! Бисквит и сладости, как в настоящей кондитерской.
Надо ли говорить, что Чимин помрачнел и забеспокоился, думая о том, каково Тэхёну рядом с Чонгуком, правильно ли это - оставлять их наедине надолго и вообще поддерживать дружеский тон. По сути, Чимин ни разу не обижался на подростковые заёбы младшего, прекрасно понимая, что отнимать первую любовь, а то и увлеченность было с его стороны некрасиво. Но все они неправы.
— Мы погасим свет и будем ждать часа икс, — Чимин расхаживает по гостиной перед двумя подуставшими помощниками, — чтобы сюрприз выглядел сюрпризом.
— А когда Юнги войдёт, — продолжил Тэ, — стало быть, выскочим из-за угла.
— Он нас прибьёт, — угрюмо заметил Чонгук.
— Что-то мне подсказывает, что он прав, — скривил рот Тэхён.
— Не подпевайте друг другу, окей? Просто доверьтесь мне. Я знаю Юнги лучше вашего.
Кажется, Чонгук хотел поспорить, насупился, но промолчал. Он начинает втискиваться в список «внезапных подозрений Пак Чимина» на предмет определённых симпатий. И не сказать, что Чимин против, хотя бы потому, что Юнги достоин полноценного счастья, но насчёт его личной жизни и говорить нужно непосредственно с ним.
Проваляв дурака оставшееся время, ребята поиграли в карты, посмотрели телек и, приняв курьера с едой, подготовили площадку для пищи насущной, завалив коробками два сдвинутых журнальных столика в гостиной. Подошли и общие знакомые в количестве пятнадцати человек, все нацепили вязаные растаманские шапочки, вооружились язычками-свистульками и хлопушками. К важной минуте поздравляющая команда пребывала в укромной темноте, ожидая сигнала организатора в лице Чимина.
Нервы натянулись по струнке: захрустела сталь замка. Юнги едва успел дотянуться до выключателя, как всё включилось само, иллюминация ударила в глаза, полились звуки родимого регги, и толпа африканцев хлынула на него, крича «С Днём Рождения!» и триумфально опустошая хлопающие тубы. Конфетти цветными салютами опадает на пол.
— Вашу ж мать… — Юнги отпрянул к двери, чувствуя, как только что выкуренный косяк блаженно растекается по мышцам. — Парни, да ну вас, вы серьезно?
В иных случаях он бы злился на то, что его владения заняты и использованы не по назначению, но сейчас он, мягко говоря, тронут. И впереди планеты всей расчудесные улыбки Чимина, Тэхёна и Чонгука, которые поочередно подлетают с объятиями и поздравляют еще раз, уверяя, что день, когда Юнги родился - должен стать национальным праздником.
— Суки, а… — Шуга шмыгнул носом и заулыбался сквозь слёзы, промокнул глаза рукавом и велел всем идти и жрать за его здоровье. — Вечеринка объявляется открытой! Кто пьёт - пейте, кто бухает - пошли вон!
Раскурили два кальяна для любителей, по квартире поплыл дым-дурман. Пока Юнги поздоровался со всеми и уделил каждому внимание, прошло около получаса. Успев перехватить закусок, он на расслабленной манере подкатил к самой близкой тройке.
— Бля, как вам это в голову пришло, черти?
— Креативно? — вытянул шею Чимин.
— Банально до жути, но мне еще такого не устраивали, — Шуга отпил у Чонгука клубничного коктейля и причмокнул. — Вкусненько.
— Да на здоровье, — хмыкнул младший, заметив два глотка на дне.
— Жизнь продолжается, верно? — улыбнулся Тэхён.
Дать на это исключительно положительный ответ Юнги почему-то не торопится. Он дождался части вручения подарков и с удовольствием принимал преподнесенные дары в виде конвертов с деньгами, всякой сувенирной мелочёвки и оригинальных открыток. Чимин и Тэхён решили, что ему пригодятся новые студийные наушники и пару вещей его любимых брендов, а также высокие чёрно-белые «сникерсы» с разноцветными шнурками.
— Годно! — оценил Юнги, щедро раздавая объятия.
Остался только один Чонгук, который робко простоял в сторонке в роли наблюдателя.
— Чё замер? Сюда иди, показывай.
Растерянно оглядываясь, Чонгук прошёл к имениннику и раскрыл перед ним бархатную коробочку. Музыку сделали потише, толпа ахнула, кто-то закусил кулачки, кто-то ронял роллы и не доносил пищу до рта.
Чимин облокотился на Тэхёна, чтобы не съехать на пол, Тэхён мечтал о держателе челюсти. Юнги же заалел и приоткрыл рот, протягивая руки к содержимому.
Серебряный медальон, на котором изображен принц Тафари Маконнен - первый мессия растафари, символично распростер руки над горящим солнцем изумрудного камушка, по круглой кайме вьётся конопля, цепочка поблёскивает и отдаёт молочным переливом. Штука, которую в обычной сувенирной лавке не купишь, и у Юнги перехватывает дыхание. Обомлев, он первым делом пощупал Чонгуку бока.
— Ты чего творишь…? — шикнул тот.
— Да так. Проверяю, на месте ли твои почки, — шепнул он и поднял удивленные глаза. — Это же пиздец как дорого стоить должно.
— Хён, — он обхватил его за плечи. — Это подарок. Не имеет значения, сколько он стоит. Возьми.
— Банни…
Весомый вопрос: «Зачем ты это делаешь?» растворился в Юнги, как только Чонгук сам надел на его шею медальон и спрятал под рубашку.
— Вот так, — и осторожно обнял, похлопал по спине.
Шуга закопошился и осознал, что конкретно влип, когда ощутил, какой Чонгук горячий и огромный, по сравнению с ним, какой надёжный. Ему пришлось легонько отпихнуть его и отшутиться:
— Ну хорош телячьих нежностей! Давайте кутить дальше! Пляшем!
Правда, сам Шуга исчез в уборной, чтобы там привести мысли в порядок, взъерошить волосы, стоя против зеркала и гадая, что за неведомая хуйня поплыла по извилинам. В то время, когда он вернулся, гостиная уже кипела страстями: веселящими конкурсами верховодил Ким Тэхён, басящий о призах, народ ликовал и поддерживал.
Чимин гордо наблюдал за ним со стороны, потягивая ром с колой.
— Массовик-затейник из него вышел бы ничошный такой… — поделился Юнги, осторожно озираясь в поисках Чонгука, сталкиваться с которым не шибко хотелось. — Может, ты его на свадьбы выдавать будешь? Подзаработаешь, отвечаю.
— Ага, сколько подзаработаю, столько и опиздюлюсь, с его-то характером… — Чимин взглянул украдкой и ухмыльнулся. — А что насчёт вас с Чонгуком, хён?
— Не понимаю, о чём ты.
При этом Чонгук замечен за разговором протекающим на ковре у дивана между бывалыми растаманами, малой активно жестикулирует и аргументированно раскрывает точку зрения. А потом как-то странно шутит, и все подхватывают смех. Юнги тоже радостно.
— Мы просто друзья, он привязался, я тоже. Как к младшему брату.
— А, вот оно что.
— Хочешь что-то сказать, лучше помолчи, — пригрозил Шуга, сердито сдвинув брови. — Мой хэппи бёздник, мои правила. Я вас вообще не приглашал вроде, да?
Примирительно хлопнув Юнги по плечу, Чимин отправился доедать пиццу.
Но свойство «хэппи» слишком долго длиться не может. По иронии судьбы, в самом разгаре пения под караоке, когда Юнги оттачивает шаманский танец после дуновения святой травы, его цепляют за воротник и заставляют сфокусироваться.
Расплывчатые пятна собираются в одно и становятся похожим на Намджуна. Потеря равновесия, сердце простучало чечётку, во рту горчит. У Юнги хватает уму-разуму стряхнуть его руку и, минимизировав громкость музыки, заявить о новоприбывшем во всеуслышание, в микрофон.
— Дамы и господа, попрошу внимания! — он захлопал в ладоши, Намджун тяжело вздохнул, опустив голову. — В нашей студии Мистер «Моногамность, длительные отношения и партнёрство». Ну-ка, ну-ка, блядь! Оператор, возьмите крупный план!
Люди напряглись, конечно, но некоторые даже не въехали в суть происходящего. Зато насторожились трое самые трезвых. Диалог двух набирал обороты.
— Юнги, перестань…
— Оно заговорило, господи! Зовите экзорциста!
— Юнги, твою мать…! — рявкнул Намджун. — Я пришёл, чтобы поговорить, а не участвовать в цирке! Давай выйдем, пожалуйста, это касается только нас.
Рассмеявшись, Шуга покачал головой и обратился к зрителям.
— Не, ну вы видели? Поговорить он собирается! — Шуга показал оппоненту средний палец. — Нет, Намджун. Смотри, короче. За тобой дверь. Ты сейчас разворачиваешься и идёшь прямой наводкой нахуй отсюда. Спасибо, что зашёл, воспользовался тем, что нам домофон меняют, а я хату не закрыл. Молодец, мозги есть.
— Обязательно устраивать показуху? — Намджун подступил к нему вплотную и взял за руку. Юнги вздрогнул. — Я хочу всё объяснить и для этого свидетели мне не нужны. Пойдём сейчас же.
Шуга было дал слабину, разомлев под тем же уверенным голосом, по которому невыносимо скучал, но вместо этого… дал Намджуну в челюсть. Кулак, управляемый волей Джа, остановить невозможно. Пошатнувшись больше от неожиданности, чем от боли, Намджун ошарашенно взглянул и стёр кровь с разбитой губы.
— Ты спятил?!
— Упс, — Юнги равнодушно осмотрел свои костяшки и подул на них. — Извини. Возмездие не контролирую.
— Я не буду с тобой драться, Юнги.
— Будешь, блядь, — горячо выдохнул он. — Если твоя курва тебе еще яйца не слизала, будешь! Как мужик с мужиком, давай. Зассал?
Чимин и Тэхён удержали за плечи рванувшегося Чонгука, Юнги закатал рукава и встал в позу, вспомнив старшую школу и бокс, и по категоричному взгляду Намджун понял: так на самом деле выясняются отношения и перемалываются обиды. Но ударить его кажется немыслимым…
Шуга нанёс удар первым, и только чудо помогло Намджуну поставить блок, а потом и увернуться от следующего замаха. Он дрался разъярённо, защищаясь от собственных мыслей и желая причинить Намджуну хотя бы осколочную долю боли, но и та бы не окупила всего, что Юнги прочувствовал оставленным позади, затоптанным, обманутым и преданным. Оставшиеся в трезвости присутствующие собрались в кучку, кому-то пришло в голову выкрикивать слова поддержки и улюлюкать, будто застав бой на ринге.
Несколько минут, пока Юнги колотил воздух, Намджун уходил в оборону и не решался ударить. Их взгляды, рассерженные, отчаянные, пересеклись и дали искру.
Сцепившись и закричав, они разбрасывали друг друга по комнате.
Вероятно, у Шуги дрогнула рука, колени подогнулись. Сначала Намджун зацепил Юнги скулу, затем встряхнул за грудки и отбросил на стол, тот перелетел его, сметая коробки и разрубая в кашу торт. Не успел он подняться, как Чонгук, словно сорвался с цепи и накинулся на Намджуна, снося его на пол и, вжав, с усердием принялся разбивать лицо.
Наконец все поняли, что драка достигла апогея: время вмешаться. Особо опасливые тут же покинули территорию, остальные взялись разнимать воюющих.
Шуга встрял посреди комнаты, не зная, кого жалеть и за кого бороться. Пока они катались по полу, покрывая друг друга ссадинами и матом, Юнги смотрел куда-то в пустоту, наблюдая почти бесстрастно, погасив иссохшие эмоции. В его мире отключился звук, Тэхён и Чимин, какие-то люди, замедленно хватались за Чонгука, а тот кричал что-то и раздирал Намджуна за то… за то, что Юнги было больно. Придурок. Лучше бы продолжал танцевать на пилоне и не встревать не в своё дело.
Сглотнув, Юнги быстро направился к ним и спихнул Чонгука с Намджуна. Тот откатился и обмер, словно выныривая из кипучей ярости обратно в адекватность.
К тому моменту отдышаться пытались уже только Чимин с Тэхёном, наблюдателей не стало.
У еле присевшего Намджуна одутловатое лицо в кровоподтёках, он подтирает красную жижу ладонями и шумно дышит. Чонгук в похожем положении, с рассеченной бровью и разбитыми губами, ссадиной на переносице. Вокруг развалы, мусор, кровь, загробленное настроение.
— Хён… — Две тонны вины.
Он побоялся, что сделал что-нибудь не то. Отягчающее.
И только Чимин, беря Тэхёна под руку, догадался, что предпримет Юнги.
— Пошли вон отсюда, — прохрипел Шуга. — Все пошли нахер из моего дома.
Переборщил и он, и остальные. Должно было полегчать, но ничего подобного, новая партия ножей врезалась в лёгкие. На Намджуна по-прежнему невозможно взглянуть с требуемым холодом, на Чонгука тоже. Их соприсутствие обессмысливает и угнетает, разъедает Юнги на лишнее сопереживание, вносит в его размеренную и раскиданную по порциям жизнь сплошные галимые проблемы.
— Я сам приберу, Чим, не беспокойся, — утешил он друга и кивком дал понять, что выживет.
Квартира опустела.
Юнги умылся, сел за компьютер и, откинувшись на спинку стула, посмотрел в потолок, на мгновение тот растянулся в озеро, но обрёл прежние очертания, стоило лишь прикусить щеку. Он кричит с чувством:
— Ёбаная хуйня, эта жизнь, с-сука! Да как же заебало это всё без конца и края!
Он хотел сорвать медальон, потянул так, что цепь врезалась в шею, но не дожал и замер. «Это подарок». И он тут ни при чем, как и обиды на Намджуна, что транслируются на мелкого и делают его таким же монстром. Впервые на Юнги нападает неопределённость. Когда дельно помогаешь остальным, самому, как правило, не к кому пойти за советом или хотя бы за тем, чтобы выговориться как следует.
Прострация. В минутах ли, часах, в создании новой песни.
Еще одна горсточка для маленького косячка, растолочь, закатать, прикурить.
Обернувшись к доске памяти, Шуга затягивается и говорит:
— Великий Джа, я никогда не обращаюсь к тебе всуе, но в эти минуты тотального пиздеца, пожалуйста, дай мне сил. Даже если Вселенная срать хотела на мои ничтожные проблемы, я прошу, дай мне сил выбраться из дерьмовой ямы.
И с задавленным в пепельницу окурком раздаётся звонок.
Кто-то за порогом.
— Мэджик, ёпта, — повеселев, говорит Юнги.
========== 4. destruction ==========
Три ночи.
Дерьмо только начинается.
И всякий намёк на весёлость смывается с Юнги кисловатым металлическим запахом, запоздало озверевшим взглядом. Дрогнули колени, закололо сухожилия, в животе словно лопнули сдерживающие струнки.
Охотник не сбился с запаха и доводит жертву до исступления.
Запёкшаяся кровь, заляпанная футболка, заниженное урчание и недопустимое стягивание рук вокруг талии, медвежий захват. Дальше Юнги на автоматическом притяжении перекусывает вспухшими губами и обсасывает чужой язык, плохо соображая, какого ёбаного хера происходит, и за что он так держится, кто подкидывает его на бедра и тащит к стене, срывает рукой телефон с тумбы прихожей. Под грохот - стон, и это Шуга взывает к разуму, пока его пальцы лохматят спутавшиеся волосы. Здравый смысл рвётся, как и одежда.
Хотелось бы только поговорить, но этого не будет.
Он вернулся к нему, чтобы обойтись без лишних слов, вернулся потому, что тоже скучал, зачерствел под влиянием ненужных ласк и осточертевшей разлуки. Перебарщивает намеренно.
— Намджун… Пусти… Нет…! — Юнги колотит его по плечам.
Но душегуб безостановочно толкается жёстким стояком в пах и кусает в шею, морщится от боли, опухших синяков. Продолжение драки, голодные псы с такой лихвой не грызут до кости настолько, насколько им хочется изорвать друг друга. А потом Юнги растерял силы, не может сопротивляться. Как будто часть галлюцинации, сбой матрицы, потом он моргнёт, и реальность оставит его одного в комнате. Возможно, их никогда и не существовало по раздельности, и так заканчивается длительный кошмар. Путём пыток и истязаний.
Обрушение на паркетные доски, новая попытка вырваться, закричать. Новый удар, и у Юнги липкое на ладонях от задетых ран, в то время как ладони Намджуна настойчиво сдирают джинсы, а потом зажимают ему рот и давят худые ляжки. При всём желании Юнги из-под него не выберется. Он всё-таки возбужденно постанывает, но ничего не хочет, а Намджун - да и чересчур. И это придаёт ему силы, какой он не посмел применить чуть раньше.
Как мужик с мужиком.
Трахаться безмолвно и грубо, с разворотом на живот и лицом в пол, без резинки, по старому завету - так только с ним, с Юнги. Дальше смазать слюной проход и войти в него, заставив содрогнуться и вскрикнуть, вгрызшись в запястье. Изогнувшись, Шуга зажмурился и успел подумать, что если бы не действие каннабиса, он бы потерял сознание прямо сейчас, а так - рефлексы заторможены, напряжение снято, и он обещал себе не сдохнуть в пяти шагах от эдема.