— О, привет, — поздоровался он вошедшей коллегии.
— Да ты живчик, как я погляжу. Для пациента, перенёсшего физическую и психическую травму, держишься достойно, — заметил доктор и настороженно принюхался. — А это что еще за запах?
— Мои духи, — сообразил Чонгук, и Юнги показал ему «класс».
— Какие резкие! — вздохнула медсестра, ставя поднос.
— И напоминающие мне годы в общежитии… — иронично подметил врач, призвав к началу небольшого осмотра и веля посторонним покинуть палату. — Кстати да, я проктолог.
Юнги побледнел, сливаясь с постельным бельём.
— Может, не надо…? — он умоляюще взглянул на Чонгука. — Переведи ему, он не понимает.
— Это обязательно прямо сейчас? — забеспокоился младший.
— Обязательно. Мне нужно назначить лечение, предварительный осмотр был весьма поверхностным из-за того, что в момент поступления Юнги находился без сознания.
Поняв, что вмешательство неизбежно, Юнги с тяжелым выдохом сам принялся поднимать рубашку, и Чонгук, подпрыгнув, поспешил покинуть палату. То самое личное пространство, на которое рассчитывать он не имеет права.
========== 5. price list ==========
Понять, что Мин Юнги не требуется постоянный присмотр и уход всем удалось подозрительно быстро. Он предположил, что его довольно хорошо изучили, значит, в окружении действительно имеются настоящие друзья, каким не нужно пояснять на пальцах. Можно безбоязненно позволять им приходить на посиделки, забегать в секс-шоп (сидеть без дела Юнги не стал и вернулся на работу сразу же после выписки), а также продолжать впускать одного парня для выполнения прежних обязанностей.
Пожалуй, Шуга привык к нему, оценил то, что они не возвращаются к угнетающим разговорам, а особенно к обсуждению визита Намджуна, после которого из ванной часто слышится: «Су-ука!», и Чонгук знает, что хён пользуется заживляющей мазью с охлаждающим эффектом, еще он крайне осторожно пьёт обезболивающие, отворачиваясь и называя действо «приёмом конфетки». Возможно, он стыдится, но Чонгук не уверен. Скорее всего, у него развивается паранойя из-за банального беспокойства.
— Не знаешь, как вселенская боль может помещаться в одно маленькое очко? — хён осторожно укладывается на бок, и Чонгук пожимает плечами, стараясь избавиться от жалеющего вида. — Вот и я не знаю. Что там с ужином, Банни?
Гук рад сообщить, что много всего, подрывается, чтобы нести набор тарелок с приборами, а Юнги в последний момент хватает его за капюшон толстовки и наполовину съезжает с дивана.
— Стоять, малой!
Младший перестаёт тянуть и оборачивается, обхватывая хёна за локти. Тот осторожно избавляется от его рук, покрываясь мурашками: он и не заметил, когда кожа превратилась в оголённые провода, пропускающие ток изнутри, ему неприятны прикосновения.
— Ну, что? — злится Чонгук.
— Я похож на калеку?
— Нет.
— Вот именно. Поэтому мы идем есть на кухню. Хватит таскать сюда жрачку, ты ж пылесосить не успеваешь.
— Да мне несложно, — Чонгук упрямо помогает Юнги принять вертикальное положение. — Правда. Для меня в пределах нормы такие действия, как готовка, стирка, уборка… В этом же нет ничего необычного, каждый должен что-то да уметь, иначе как выживать вообще?
— До твоего появления я считал таких людей слегка припизднутыми, если честно, — поморщил нос Юнги. — Но раз тебе в радость, то и я не обижен. Я же не заставляю, в конце концов.
Он убеждает себя нарочно, что нет никаких волнующе веских причин, по которым Чонгук пребывает рядом. Определенно, не из жалости и не потому, что чего-то желает взамен. Шуга не зовёт его, даже сообщений не пишет, а малой тут как тут и обязательно поднимает настроение, которое выскребли и развеяли по ветру. Без него туго в эмоциональном плане, но сознаться вслух равноценно прыжку в тёмный овраг.
Всего лишь в один вечер они заговорили о случившемся, когда Чонгук попросил отрепетировать на отросших волосах хёна плетение ра̀сточки, для которой нашёл разноцветные бусинки.
— Он жестокий человек, — и еще разок расчесал вихор на чернявом затылке.
— Намджун-то? Нет. Он просто идиот и трусливая псина, — занервничал Юнги, ёрзая по дивану.
— Не дёргайся, я пряди поймать не могу.
— Не можешь – не надо… — и прикусил клыком губу.
Продолжать пытки Чонгук не стал, увлекся плетением забавной косички, напевая себе под нос. Юнги заметно успокоился и как раз к завершению расслабился настолько, что откинулся на грудь младшего, устроившись не хуже, чем в кресле. Только это «кресло» тёплое и одето в мягкий джемпер, под которым тает размеренное дыхание.
— Хён… — Чонгуку пришлось чуть раздвинуть ноги, чтобы Юнги поместился полностью.
Не отвечает. Оказывается, он задремал, умильно сопит, приоткрыв рот. На ресницах пылинки, на веках усталость. Чонгуку видны ключицы, стекающую по ним цепь и кругляшок подаренного медальона. Не выкинул, бережёт, как зеницу ока. Гордо носит потому, что штуковина и впрямь ценная. Или даритель молодец. Впрочем, мечтать не вредно, как не вредно и обнимать Юнги за плечи, вдыхая запах миндаля с макушки. Наверное, Чонгук надеется, что теперь сможет защитить его от всех бед. Теперь, когда хён ему доверяет.
***
Сдав смену и присвистывая, Шуга покинул магазин и, опустив плечи, выдвинулся в путь домой, отчего-то замедлил шаг, затылком чуя какой-то потусторонний холодок. Да, пешком ходить в одиночку за полночь отнюдь не комильфо. Свой транспорт обошелся бы безопаснее. Несмотря на то, что у Юнги есть права, кататься на отцовской машине он отказался: «Когда заработаю на собственного мустанга, тогда и покатаюсь». Вопрос чести семья Мин разрешила в два счёта - на нет и суда нет.
Причина колкого предчувствия обрисовалась в ночи подъехавшим чёрным фургоном с тонированными стёклами. Машина приостановилась, по-киношному страшно опустилось окно, за которым некое незнакомое лицо ясно и чётко выразило требование-приглашение. Шуга и глазом не моргнул.
— Вы район попутали, дядя, шлюхи в соседнем.
— Садись в машину, Мин Юнги. Живо.
Знают имя. До чего дошел прогресс! Возможно, бывалые клиенты, что случалось не раз и не два. Он продолжает идти, не обращая внимания на шелестящее рядом авто. Не впервые его путают с мальчиком по вызову, и не впервые приходится прокручивать в голове сто первый приём карате в виде молниеносного побега.
Как и ожидалось, его не пожелали оставить в покое: накинулись два бугая и, приложив Юнги по лицу, хватанули за шкирку и швырнули в салон.
— Да можно же было не по морде бить, бляди?! — Юнги стёр проступившую кровь, и двери захлопнулись. — Ладно. Спасибо, что не по яйцам.
Вагончик тронулся, и Шуга вжался в сидение, не представляя, молчать ему или всё же отморозить еще что-нибудь и огрести по новой.
— Я обращаюсь к тебе потому, что надеюсь на твое благоразумие, Юнги.
Напротив солидный мужчина в смокинге ослабил галстук, но брезгливости во взгляде навалом. Вроде бы Юнги не переходил дорогу мафиози, и всё, что он смог выдавить:
— Вы кто вообще?
— Как и ожидалось, манер у тебя никаких. Я Ким Кёчжин, отец Намджуна.
И само имя, и присутствие его близкого родственника отдало молоточками в затылке. Юнги захотелось выбраться из железного кокона и подышать воздухом, а то и проблеваться.
— Можешь отрицать то, что ты знаешь моего сына, но мне стопроцентно известно, какую связь ты с ним поддерживал и во что втянул.
— В… — Шуга едва не подавился словом, застыл, тщательно анализируя поток рвущихся наружу взрывов, но речь не поддавалась контролю. — Втянул? Куда? К себе в задницу?! Конечно, кто как не я, силком тащил. Намджун таскался за мной повсюду, вовсю признавался в том, что гей, мы трахались в конце концов по его инициативе, он даже… — и захлебнулся, побираясь дрожью. — Изнасиловал меня, да будет вам известно. И потом вы мне тут заявляете, что я его втянул?! Вы не хотели бы пройти на хуй, нет?!
Ему показалось, что насупившийся телохранитель по левую сторону выбьет ему пару зубов в качестве моральной компенсации хозяину, но тот остановил возможный замах жестом.
— Смело, Юнги. И честно, — господин Ким закивал. — Раз всё действительно так, как ты говоришь, и именно Намджун за тобой приударил по вине своей неокрепшей психики и глупости, то будет намного проще всё уладить. Ты уже в курсе, что скоро он женится. И мне не хотелось бы, чтобы кто-либо и когда-либо узнал о вашей связи, тем более о том, что Намджун сделал.
— О нет, я как раз готовил речь для выпуска новостей, — деланно ужаснулся Юнги.
— За словом ты в карман не полезешь, я уже понял и не стану соревноваться с тобой в остроумии. Я должен быть уверен, понимаешь? Особенно в наш технологичный век и господство сети. Ситуация в моей семье близка к катастрофической, вот почему так важно герметизировать любые неурядицы. Я действую ради них, моих близких.
После мудреной речи один из подопечных достал с верхней полки серебряный кейс. Шуга на секунду допустил спасительную мысль, что там ганджа первого сорта, но когда он увидел аккуратно сложенные купюры, то разочаровался вмиг, помрачнел. Нашли, чем удивить. И дожать. Дикость в том, что это цена тех дней и ночей, поцелуев и скрещенных пальцев, всего, дозволенного двоим.
— Вы предлагаете мне денег за то, чтобы я молчал о том, что ваш сын пидор, верно?
— Он не пидор, — настойчиво внёс поправку Кёжчин. — И да, я предлагаю немалую сумму. И требую гарантий, что тебя не будет поблизости в день свадьбы или еще когда-нибудь.
Жестоко. Совладав с грохнувшейся в лёгкие скалой, Юнги попробовал безобидно пожать плечами.
— Вы же банкрот, оставьте себе. Я и так трепаться не собираюсь.
— Есть люди, которые уже знают о случившемся. Твои друзья, например. — Юнги насторожился. — Это во-первых. А во-вторых, я не верю устным обещаниям. Возьмешь деньги - и будет залог. Не дай бог это где-нибудь выплывет, и я попрошу всё вернуть. Как минимум…
— Ну а как максимум, вы мне мозги выпустите, — закончил Шуга с усмешкой. — Так какая хер разница, если единственным мерилом становится молчание?
— То есть, не возьмешь…
— Не возьму.
— Зря.
Кейс защелкнулся, и водителю дали сигнал к остановке.
— Мирный путь не твой конёк, — с досадой заметил Кёжчин.
— Как раз мой, это вы ерундой маетесь вместо того, чтобы заниматься своими проблемами и смотреть правде в глаза.
— Пошёл вон.
Ему раскрыли дверь и указали на выход. Юнги шагнул прямо в ночь, но посмел обернуться.
— Можно один вопрос?
— Давай.
— Вы действительно любите своего сына?
Неудивительно, что через пару секунд Шуга остался в одиночестве посреди опустевшей дороги, вышагнул на тротуар с весьма опечаленным видом.
— Ёбанный по черепу… — он оглянулся на указатели и не узнал ни одного из них. — И где я?
Но если и не рядом с домом, то хотя бы не на краю света. Неудобно оказываться на пороге чужой квартиры под утро, но Юнги сломлен и слишком устал, чтобы пробовать добираться самостоятельно. На домофон ему не ответили, пришлось активно названивать по телефону.
Раздраженный голос принцессы похож на бас пещерного тролля.
— Юнги…? Хён, ты в своем уме?!
— Нет, блядь, в твоём. Приём. Дверь открой, я не хочу тут сдохнуть.
Чимину Юнги не звонил специально, потому что жалеет его, но младший всё равно поднялся вслед за бушующим Тэхёном. И вот они смотрят сквозь щелочки сонных глаз, а Юнги преспокойно раскидывает кеды по их прихожей и молча идёт в гостиную, где заваливается на диван.
— Как он оказался здесь, не сказал? — Чимин укрыл его одеялом и поправил подушку.
— Вот проснется и спросишь…— разозлился Тэхён, удаляясь обратно в спальню.
Покачав головой, Чимин присел на корточки и с пристальным вниманием вгляделся в безмятежное лицо.
— Я знаю, что ты не спишь, Юнги.
Он сделал одолжение, приоткрыв один глаз.
— Много ты знаешь.
— Могу и больше, если расскажешь.
Вспомнив почти угрожающий тон, прозвучавший в фургоне, Шуга махнул рукой.
— Забей. Ничего серьезного. Меня тут друг высадил, вот я к вам в гости и зашел.
— После смены, в четыре утра?… Надеюсь, Чонгуку будет приятно узнать, что у тебя такой широкий круг знакомых.
Манипуляции с младшим во главе угла стали у Чимина каким-то излюбленным методом. Но на этот раз Юнги не повёлся и попросил дать ему хорошенько поспать. Как лучший друг, Чим не может не предоставить ему такой привилегии.
Загрузившись мыслями по самое не балуй, Юнги стал забывать курить. Его не оставляло в покое тревожное облако, поселившееся с той самой ночи. Неизвестно, рассказала ли что-нибудь Чонгуку «семейка», как называет их Юнги, но у младшего тоже озабоченный вид и нежелание оставлять его одного надолго.
— Ты понимаешь, что я тебя не прописывал тут? — Шуга заводится, чтобы начать ворчать. На кровати шмотки Чонгука. — Это что такое? Твои рубашки, трусы, штаны и футболки…
— Я их погладить хочу как раз, — Гук заходит с гладильной доской и машет утюгом.
— А домой к себе ты не хочешь?
— Мне и тут хорошо.
Железные аргументы ничем не пробить. Чонгук подносит Юнги самокрутку и прикуривает ему. Их маленькая добрая традиция. Между тем вспоминается, что Намджун пытался выбить эту «дрянь» и отучить от привычки вообще, не понимая, что это образ жизни, философия, нужда. Чонгук принимается за глажку, в стопке с его вещами оказываются и вещи хёна.
Задымило прилично. Хорошеет. Голову отпустило, кожа точно ситцевая, светится. Смешно от всего на свете, и Юнги хохочет. У Чонгука при улыбке нет тех ямочек, но он и совсем другой, из другого теста, которое липнет и не стынет формой. Когда ему веселее, Чонгуку тоже. Завязав незатейливый разговор, они спорят о том, почему выгодно вести влог о домашних хлопотах.
— Тебя бы смотрели все домохозяйки мира, чистюля, — уверяет Шуга.
— Почему?
— Потому что ты красивый парень, обаятельный, с отличным чувством юмора… — Юнги осёкся. — Не смей зазнаваться, понял?
На редкость догадливый, Чонгук без труда прочёл затаенные печали, но обсуждение решил отложить, затем вышел ответить на телефонный звонок и вернулся вздернутым и рассеянным одновременно.
— Чё там случилось? — Юнги всё-таки поинтересовался.
— Да так… Ничего.
***
Разомнувшись как следует, Чимин в белом кожаном плаще и шортиках шагнул к пилону, ровно держа шаг и виляя бёдрами: десять сантиметров шпилек действуют магически. Он готов распластать в озёра каждый сантиметр будущей жаждущей публики и уверен, что им будет трудно. Срыв цепей, отброшенная скромность.
Встряхнув волосами, он деловито обошёл кругом и прикусил влажную губу, настроился, пропустил пару секунд в чётком постукивании каблуком, плавно осел вниз, раздвинув ноги, ощупал свои плечи, огладил грудь и резко скинул плащ.
Образ, ритм, такт - туманный взгляд в зал. Несколько сумасшедших движений в партере, пришлёпнуть себя по заднице и подарить им, несчастным, полуулыбку. Не упустить ни одной детали отрепетированного танца, взойти на пилон гордой павой, приподняться повыше и откинуть голову назад в чувственном прогибе. Крутануться и лечь в «дощечку», взвиться гибкой змейкой на самый верх, чтобы выйти во «флажок» и жадно припасть обратно, бесноваться так, будто хочешь и можешь трахнуть любого.
Перегиб, спуск головой вниз, Чимин похож на полнолуние, его тело отдаёт бархатным блеском. Зажав пилон меж мощных бёдер, он наполняет воздух жаром. Головокружительно дерзко. Что для других секс, для него искусство, вышитое эротическими переходами и недвусмысленными движениями.
Увидь его сейчас Тэхён, он бы не смог сдержаться.
Чимин продумывает номера самостоятельно, от начала до конца. Ко всему прочему, он взялся вести занятия в школе, преподает у нескольких способных девушек, и всякая отсыпает ему комплименты.
Аплодисменты, раздавшиеся в зале, явно не принадлежали уже привычному персоналу и коллегам.
— Как всегда - десять из десяти, Пак Чимин!
Часто дыша, Чим прильнул спиной к пилону и упёр руки в бока, разглядывая гостя.