Он не заметил. Провел пальцами до бедер… И, неожиданно, отступил к бочке с едой.
Краем глаза я увидела, что король сделал несколько крупных глотков из железного кубка, а потом взялся за ножку и оторвал зубами крупный кусок мяса, и сглотнула невольно появившуюся слюну.
Заметил, несмотря на темноту…
— Голодная? Тебе понадобятся силы. Иди сюда…
Силы?
Для этого?
Я хотела помотать головой из чувства протеста, но поняла, что это глупо. Мне и правда могут понадобиться силы — что толку, если во время передачи заклятия я потеряю сознание? Да и злить его не стоило, я должна выглядеть покорной.
Эгиль-Ворон небрежно кивнул на низкий табурет, и я села на него, стараясь хоть немного прикрыться волосами. Воинам не ведомо стеснение, но дочь короля не показывает другим лишней плоти…
Хотя мне следовало бы забыть, что я дочь короля. У меня здесь другое предназначение.
Подняла голову…и тут же отвернула её, потому что осознала, что его мужское достоинство совсем близко от моих губ. Не съесть бы вместо мяса… Пришлось стиснуть зубы, чтобы не рассмеяться. Но потом — открыть рот, когда мне поднесли восхитительно пахнущее жаркое.
Он проталкивает его сам. Как животному. В этом что-то извращенное — кормить меня вот так. Король кормит и, как мне кажется, получает от этого удовольствие. Я — нет.
Но ненавидеть его все еще не получается…
Желудок ворчит, дрожь утихает, а пальцы мужчины все чаще задерживаются на моих губах. И в какой-то момент вместо мяса оказываются у меня во рту. Я застываю, снова не понимая, что он хочет сделать…
— Оближи.
Зажмуриваюсь и выполняю требование. Мне даже не противно… странно. Он просовывает второй палец, а потом повторяет тот жест, что и возле костра. Прикасается к языку, проводит по зубам, и вдруг обхватывает мой подбородок и наклоняется к моему лицу.
Я ощущаю тепло его жизни…
Вино, перец и какая-то незнакомая мне трава.
На несколько мгновений наше дыхание смешивается и мне даже кажется, что он меня поцелует…
Забери меня Хель, я почти хочу этого!
Но в следующее меня резко подхватывают и швыряют на шкуры на кровати. Мужчина наваливается сверху, кусает шею, а я чувствую, что меня затапливает облегчение. Потому что бесконечные дни с того момента, как отец позвал меня в малый зал, наконец-то приходят к завершению.
Его пальцы мнут, тянут, царапают кожу, его зубы, наверняка, оставят множество следов, грудь трется о мою, ставшую почему-то, чувствительной, а колено грубо разбивает стиснутые ноги. Я теряюсь в этом напоре. Тону в этой буре, которая начинается снаружи и, почему-то, продолжается внутри. Кожу покалывает, пальцы в отчаянии цепляются за его плечи, а внизу живота разливается тепло.
Что со мной?
Слава Богам, это состояние не длится долго. Потому что Ворон грубо хватает меня за колени, резко разводит их, растягивая и показывая, в каком положении мне следует находиться, а потом хватает меня за волосы и тянет, заставляет выгнуться, и выдыхает мне в лицо.
— Как твое имя?
И в этот момент во мне вспыхивает долгожданная ненависть, гася зарождающийся жар.
Имя? Тебе надо знать имя той, кого ты берешь без спросу? Я назову… потому что настоящий воин всегда называет имя своему врагу, прежде чем вонзить в него меч.
— Эсме, — почти выплевываю первое — и последнее — слово для него.
И чувствую раздирающую боль, когда наши тела соединяются.
… «Мой дар — мое проклятье».
Меня учили не поддаваться боли, но что делать, если эта боль самая сильная в твоей жизни?
«Моя невинность — моя плата».
Между ног печет и тянет, воздуха не хватает, а вес ненавистного тела будто увеличился вдвое от его движений.
«Моя кровь — мое право».
Ворон вгрызается в меня изнутри, требуя своего удовольствия, животно рычит, а я — ловлю ртом ставший густым воздух.
«Моя боль — твоя погибель»
Тянет на себя, сминает, вбивается, и вдруг освобождает на мгновение, но только чтобы перевернуть, поставить меня на колени и снова соединить наши тела.
«Пусть боль моя проникнет в тебя, кровь смешается с твоей и направится к твоему ледяному сердцу, а моя невинность — отравит навечно».
Его движения становятся более резкими. Я уже не чувствую ничего… хотя нет, чувствую. Онемение, слабость и, почему-то, гул в голове. Действие заклятия? Хорошо бы так…
«Впитай ненависть, отдай мне биение своего сердца и угасающее дыхание»
Перехватывает меня под животом, прогибает еще сильнее, тянет за волосы. Каждый толчок отдается пульсацией в моей голове, перед глазами совсем темнеет, кончики пальцев начинает покалывать, а над левой грудью будто кто-то проводит кинжалом, вырезая невиданный цветок. Клеймо чернокнижницы. И тут же — мощная волна от него, проносящаяся по всему телу.
«Силой своего рода, силой, данной мне при рождении, силой, подаренной мне инициацией заклинаю…»
Он вжимает меня в себя особенно сильно, и, гася утробное рычание последних спазмов, вцепляется зубами в плечо. А потом обрушивается всем своим весом.
«…отдай свое семя и умри». А я теряю сознание.
ГЛАВА 14
Хоть она говорила, что любит меня,
Ее руки были слишком слабы.
Король-Ворон свои протянул, маня,
Лишь вздохнула: "Так тому и быть"…
Сон завершился внезапно, от понимания, что это именно сон.
Я видела женщину с грустными глазами и рыжими волосами… Или они не были рыжими? Просто вокруг её головы я видела рассветное солнце? Мама? Она ведь даже мне не снилась прежде… Почему сейчас?
Она что-то шептала мне. Но нас накрыла воронья тень и…
Вздрогнула, окончательно приходя в себя и осознавая, где я и кто я. Тянущая боль между ног, жар, колкий мех на обнаженной коже, чужие руки, прижимающие меня к себе… Сердце трепыхнулось в ужасе, челюсть на мгновение сжалась, но я заставила себя дышать ровно и размеренно, как будто продолжаю спать.
О Боги…
Я не одна. И я точно знаю, кто лежит рядом со мной, сдавливает руками, которые привыкли убивать, и обдает мою щеку горячим, чуть пряным дыханием.
Даже с закрытыми глазами я понимала — он жив. И не просто жив, а еще и здоров.
Подавила всхлип. Получается… проклятие не сработало. И месяц подготовки, отданная девственность и пробужденная сила, которую я вложила в то, чтобы уничтожить Короля-Ворона, того, кто не знал пощады и не спрашивал разрешения, того, кто своим клинком изрубил уже весь Север, того, кого ненавидели… всё впустую.
И жить мне осталось считанные минуты.
Я понимала, что он увидит, проснувшись.
Волосы, с которых, наверняка, уже начала слезать черная краска. Скальный мох был не слишком надежным, но почти единственным средством закрасить сою столь приметную рыжину — и прошло уже много времени и дождей с того момента, как я им воспользовалась. И клеймо чернокнижницы, полученное мной при рождении, но проявленное только этой ночью.
Уже достаточно, чтобы отправить меня на плаху. Хотя… говорят, что Черный король убивает ударом ледяного кинжала прямо в сердце, а потом разбивает замороженную плоть и берет себе оттуда кусочек для своей короны.
Интересно, найдется ли там место для меня?
Чужой король, оставшийся жив, несмотря на все мои старания, снова заворочался, его дыхание сбилось, а потом он вдруг приподнял голову и куснул меня за подбородок. Как животные пробуждают своих самок.
Я открыла глаза, не желая более прятаться от судьбы за смеженными веками. И уставилась в две черные пропасти, обещающие мне скорую гибель.
— Изумруды, — сказал он хриплым со сна голосом, вглядываясь в меня, — В темноте я не разглядел твои глаза…
А в следующее мгновение я уже лечу с грубо вырубленной кровати на земляной пол. Голая, с потеками крови на бедрах, исцарапанная и покрытая синяками от его страсти.
Ворон не стал бы самопровозглашенным королем Севера, если бы не оценивал происходящее очень быстро.
Я встала и распрямилась, больше не стесняясь. Не так, как стояла перед ним ночью, сжавшаяся в страхе.
Смертники не стесняются. И не боятся — точно уж не того, что увидят их наготу.
Дала рассмотреть себя полностью, а чтобы было лучше видно клеймо, откинула волосы назад, презрительно усмехаясь.
В его черных глазах теперь не пропасть.
…Лед.
— Дочь Асвальдсона. Хорошая попытка… но ты проиграла,
Он не спрашивал — утверждал.
А я испытала очередное потрясение. Откуда… как он понял? Вряд ли в его каминной зале — если таковая вообще была в далеком Черном замке — висел мой портрет или он интересовался мной.
Меня предали? Бред. Тогда бы он не допустил до себя. Знал обо мне и слышал историю моего происхождения? Тогда он должен был изучить своих будущих врагов досконально. Запустить в их крепости своих людей, подкупить… Неужто так и сделал? И тем и объясняется его успех?
Ах, если бы я смогла рассказать об этом…
Получается, он что-то слышал о моем отце и его детях. И сопоставил факты — и рыжий цвет волос, и мать-чернокнижницу, которая передала мне некоторые способности…
Или не передала. Иначе почему он дышит?
Пока я думала, Ворон препарировал меня взглядом, от которого все внутри леденело. А потом встал и навис надо мной, так что я могла теперь рассмотреть искринки льда в его черной радужке.
Я молчала. Но больше не опускала взгляд. И не опущу перед ним и впредь… пусть это "впредь" и будет недолгим.
Он тоже молчал с непроницаемым лицом. А потом скривился, резко отвернулся, подошел к креслу и бросил в меня небрежно брошенным туда платьем.
— Оденься.
Что ж… хотя бы мой труп не будет голым.
Я натянула измятый и несвежий наряд и встала еще прямее. Не знаю, чего он ждал — того, что я снова встану на колени, предложу ему себя? Разрыдаюсь? Позволю снова собой воспользоваться — ради возможности прожить еще день?
Нет. Это вчера я была рабыней. А сегодня — дочь короля.
Я не буду унижаться.
Мужчина хлопнул несколько раз в ладоши и в шатер шагнуло двое стражников.
— В клетку, — сказал Ворон холодно.
Стражники беспрекословно встали по обеим сторонам от меня и дали знак, чтобы я выходила.
— А почему не сразу на плаху? — скривилась. Не видела смысла отстрачивать свой конец.
И тут же улыбнулась криво. Это ведь вторая фраза, которую он от меня услышал…
И король усмехнулся тоже.
— Ну как же я могу убить свою невесту?
В шоке распахнула глаза, а потом расхохоталась. Решил поиздеваться? Пусть. Я буду смеяться даже тогда, когда палач занесет топор над моей головой. Или Ворон убьет меня сам своим мечом?
Ему не понравился мой смех. Я увидела это по набежавшей на его лицо тени.
В этот момент стражники подтолкнули в спину, показывая, что я слишком задержалась в шатре.
Лагерь уже ожил, несмотря на бурные возлияния прошлой ночью.
На нас смотрели с откровенным изумлением, а когда меня посадили в клетку из толстых прутьев, достаточно просторную для троих, но сейчас пустую, и подняли её наверх, подвешивая на гиганской треноге, принялись перешептываться, посмеиваясь. Наверное думали, что я просто не угодила своими ласками Эгилю-Ворону.
Только вот спустя несколько часов никто уже не смеялся.
Слухи распространились быстро… и первый камень ударился о прутья пополудни.
Я не шелохнулась. Продолжила сидеть, то проваливаясь в забытье, то выныривая из него, обхватив руками колени и спрятав лицо. Продолжила и когда в мою сторону посыпались проклятья, и когда, желая проучить колдунью, в меня полетели глиняные осколки, булыжники, острые прутья. И когда особенно ретивые воины демонстративно принялись складывать подо мной дрова.
Сжечь?
Паршивая участь. Мучительная.
Если по договоренности тебя не прикончат свои же стрелой в сердце.
Но нет, жечь меня не стали. Почему-то тех воинов разогнали, да и вообще вокруг подутихли… Или просто занялись своими делами?
А ближе к вечеру прекратился дождь, который шел последние две недели. Тяжелое, сырое небо будто изошло паром и возвысилось, обнажая голубые лоскутки, а солнце долин принялось осушать то, что натворил его братец-буря.
Я подняла лицо, ловя последние в своей жизни лучи и улыбаясь.
И тут же была сброшена на землю — во всех смыслах.
Клетку не опускали — кто-то перерезал веревку, так, чтобы она рухнула вместе со мной. И пусть высота всего-то тройка фатов, это оказалось очень больно. Не сжимайся я в комок — ушиблась бы сильно.
Меня выдернули наружу и я увидела перед собой перекошенное ненавистью лицо ярла Клеппа.
ГЛАВА 15
— Тва-арь… Да я из-за тебя…
— Стал тем, кем и являлся всегда — грязью под королевскими сапогами? — спрашиваю насмешливо.
Он точно хочет меня ударить.
Убить.
Ну и что?
Он только думает, что знает меня. Женщин долин. Рабынь. Подстилок. Сомневаюсь, что в суровых северных краях нет воительниц, есть, но ярл Клепп ошибается, полагая, что они остались все там. Полагая, что я могу поддаться на его разящее движение, на налитые кровью глаза, на угрозу в его голосе.
Я никогда не была груба или громкоголоса — жизнь в моем доме отучила еще в раннем детстве. Но я тренировалась наравне с воинами. Училась наравне с братьями. Лечила наравне с целительницами. И умела управляться хозяйством, как и прочие жены ярлов. Меня готовили к роли даже если не кюны, то достойной хозяйки большой крепости.
Я была мягка, где надо, могла осадить, когда то требовалось или защитить себя и тех, кто мне доверился.
Убить, если на то есть необходимость.
Встретить собственную смерть с достоинством.
И все эти качества никуда не делись от того, что меня сначала посадили в клетку, как отребье, а потом выволокли из нее. От того, что на мне одно лишь тонкое платье на голое тело, и то порвано местами. Что меня ведут на казнь. От того, что знают — меня лишили невинности этой ночью. И пахнет от меня не чистотой — грязью, похотью и помоями, которые на меня сумел выплеснуть ловкий мальчишка.
Краем глаза заметила — молоденький совсем, наверное, всего лишь в первом походе. С бороденкой жидкой, но над ней — злобный уже оскал.
Вряд ли далеко пойдет. Как правило, выживают в битвах те, кто уважают своих врагов.
Клепп усмиряет свой норов. Я не сомневаюсь, что дело вовсе не во мне — ему просто приказали не трогать. И он не осмелится ослушаться. Не теперь, когда он на дурном счету у Ворона. Как же… привести в его постель чернокнижницу — так не каждый худший враг сумеет придумать.
Он только дергает меня наверх, заставляя встать, и тычком в спину — двигаться вперед. Тычок более сильный, чем того требуется, ему надо выпустить злость. И я спотыкаюсь, тем более, что у меня во рту не было ни крошки со вчерашней ночи, я замерзла за день и устала… так, как никогда в жизни не уставала… но удерживаюсь на ногах.
Иду.
Смотрю точно перед собой — не пытаясь разглядеть ни хмурых, переговаривающихся о чем-то воинов, ни собственную плаху.
Всему свое время… а у меня есть несколько минут, чтобы вдохнуть воздух, все еще наполненный влагой. Почувствовать, как холодный по времени года ветер шевелит мои длинные пряди. Насладиться поцелуем солнца на своих щеках. Жить хочется нестерпимо в этот момент, хочется кричать от несправедливости и биться за каждый новый вздох, но я заставляю себя сосредоточиться на шагах и снова успокаиваюсь.
Шаг за шагом. Босиком. По камням и траве, по грязной земле.
Когда мы обходим какие-то поваленные бревна, шатры и выходим на окраину лагеря, прямо на поле, за которым Сварра, я замираю, пораженная. Нет, меня не пугают все еще лежащие тела или воины в непонятном пока для меня построении.
Радуга над крепостью, вот что я вижу.
Мост между миром людей и миром богов.
«Спасибо», — шепчу божественным.
И более уверенно иду туда, куда меня ведут, подавляя неуместное сейчас недоумение и любопытство. Потому что встреча выглядит… торжественно. Меня решили казнить прилюдно? Чтобы защитники крепости устрашились? Я различаю в сотне фатов Ворона-короля — о да, его я узнаю откуда угодно — и стоящих кругом воинов в черном, но кто это возле них? Больше похожие на жителей долин…