Платье пришлось мне точно впору, и это удивляло и пугало. Как будто тут знали мой размерчик!
«Не скажи, что ты - не Эдит.», - я вспомнила слова старухи и поёжилась.
Если это был сон - то очень странный сон. И мне хотелось бы поскорее проснуться. Но почему-то не получалось. Потоптавшись ещё в неуютной комнате, я решила спуститься. Взяла в охапку камзол судьи и пошла вниз, держась за грубо оструганные перила.
- .она не в себе, - услышала я голос судьи Кроу. - Говорит как-то странно.
- Будешь тут не в себе, - буркнула мамаша Жо. - Остаться вдовой через полгода после свадьбы!
- Для неё это такой удар? - вкрадчиво поинтересовался судья и насмешливо договорил: -Не рассказывайте сказок, что ваша Эдит безумно любила мужа и спятила от горя.
Я замерла на середине лестницы, слушая в оба уха, потому что это, кажется, касалось меня. Вернее, той самой Эдит, притвориться которой мне посоветовала старуха.
- Грешно смеяться над несчастной матерью, потерявшей сына, - сказала мамаша Жо таким трагичным тоном, словно представляла мать Г амлета. - И вдвойне грешно говорить плохое о покойнике. Мой сын был, конечно, не медок, но он заботился о нас.
- Так заботился, что его жена босиком и зимой сбежала от него в соседнюю деревню? -хмыкнул судья.
- Они просто поссорились, - невозмутимо заявила старуха. - Милые ссорятся - потом горячее любятся.
- А по-моему, у нее что-то в голове разладилось, - сказал судья резко. - Я пришлю доктора, чтобы он осмотрел вашу невестку.
- Нам нечем платить за визит доктора, - тут же сказала старуха.
- За мой счёт, - отрезал судья.
- Лучше бы на хлеб дали двум бедным женщинам, - всё равно осталась недовольна мамаша Жо. - Вы же убедились, что мой сын не оставил нам ни грошена.
- Убедился.
Я услышала, как что-то звякнуло - будто на деревянный стол бросили две монеты.
- Это за дрова, - насмешливо сказал судья.
Спустившись ещё на две ступени, я заглянула в комнату, условно служившую кухней, и увидела, как мамаша Жо прячет за пазуху серебряные новенькие монетки, а судья Кроу уже растопил печку и держал перед огнем свою рубашку, чтобы поскорее просохла. Спина у него тоже была впечатляющая - мускулистая, широкая, а на пояснице - соблазнительные ямочки. Жаль, штаны он сушил на себе.
В это время судья обернулся - будто почувствовал мой взгляд, и мне ничего не оставалось, как спуститься по лестнице и скромненько присесть на лавку у печки, положив рядом камзол судьи. Я перебросила волосы на грудь и принялась разбирать пальцами мокрые пряди. Высыхая, волосы пушились и цвет их становился почти морковно-рыжим. Я не была такой, даже когда волосы летом выгорали на солнце. Собственно, и руки тоже были не мои. С мозолями на ладонях, с обломанными неухоженными ногтями... А ведь только вчера мне сделали влажный маникюр и такой миленький френч.
- Как вы себя чувствуете, хозяйка? - спросил судья, встряхивая рубашку.
- Хорошо, - ответила я коротко, чтобы судья опять не услышал ничего странного. Наверняка, прежняя Эдит не говорила с акцентом. А может, и голос у нее был другой.
Но судью моё молчание не устраивало, и он задал новый вопрос:
- С чего это вы полезли в озеро?
- Купалась, - я опять ответила односложно.
- В это время? - черные прямые брови удивленно приподнялись. - Вы точно хорошо себя чувствуете? А зачем разделись догола?
- Может, чаю? - предложила я ему, чтобы он прекратил задавать опасные вопросы.
Мамаша Жо еле заметно дёрнулась, и я догадалась, что попала впросак. Скорее всего, чай в этом доме не подавали. И кофе - вряд ли.
- Я страшно голодная, - объявила я, вскакивая со скамейки. - Может, сообразим что-нибудь, пока господин судья просыхает?
Старуха Жонкелия поняла намек и мрачно кивнула:
- Посмотрим, осталось ли что-то в кладовой.
Судья проводил нас подозрительным взглядом, и перевернул рубашку другой стороной к огню.
Мы с мамашей Жо прошли по лестнице - на этот раз куда-то вниз, и оказались в коридоре, где пол был покрыт пылью вперемешку с мукой, а в полутьме, как две чудовищные морды с толстыми, плотно сомкнутыми губами, виднелись два каменных жернова.
Толкнув одну из дверей, старуха мотнула головой, предлагая мне зайти, и я оказалась в темноте, где пахло мышами и затхлостью. Чиркнуло кресало, затеплился огонек свечи, и в его неровном свете я увидела гладко оструганные полки вдоль стен - совершенно пустые, если не считать корзинки с десятком яиц и глиняного горшка, по-бабушкиному затянутого на горловине тканью, перевязанной веревочкой.
- Лучше пересидим здесь, - тихо сказала старуха, не глядя на меня. - Пусть этот черт уйдет.
- Какой черт? - переспросила я с раздражением. - Что происходит? И как вы узнали, кто я?
- Да я не знаю и знать не хочу, кто ты, - ответила она презрительно. - Только знаю, что Эдит утонула за четыре часа до того, как судья вытащил тебя из воды, ведьма.
Ведьма? В моём сознании тут же промелькнули сырые казематы, орудия пыток, бесстрастные физиономии инквизиторов и - как вишенка на торте - костер посреди площади.
- За языком следите, мамашенька, - посоветовала я старухе. - Никакая я вам не ведьма. А вот вы точно с какой-то чертовщиной связаны. И если это ваши проделки, я требую, чтобы меня немедленно вернули домой.
- Я такая же ведьма, как ты - жена моего сына, - фыркнула старуха. - И ты сама должна знать, как заняла её место. И для чего. И выбираться должна сама. Если сможешь.
- Бред какой-то! - воскликнула я в сердцах.
- Наверное, это моргелюты, - старуха задумчиво покрутила свечу вокруг своей оси.
- Кто?!
- Духи озера, - пояснила она. - Они утопили моего сына, а потом утопили Эдит. И зачем-то подкинули в Тихий Омут тебя.
- Никто меня не подкидывал! - ответила я бешеным шепотом. - Я упала в озеро! Меня столкнули! А вынырнула возле этой чертовой мельницы! Только получается, что не я вынырнула, - я потрясла руками перед лицом старухи. - Руки - не мои, волосы... - я схватила в кулак несколько прядей и тоже потрясла ими, - волосы - тоже не мои! И я не желаю находиться в теле какой-то там утопленницы!
- Ну прыгни обратно в Омут, - посоветовала мамаша Жо, на которую моя истерика не произвела никакого впечатления. - Если повезет - духи отправят тебя обратно. А если нет
- то съедят. И рядом уже не будет мужика, который вытащит тебя за гриву и на берег.
Я застыла, вспомнив тени, утягивающие меня в глубину. А вдруг. это были вовсе не сети?..
Тут можно было сойти с ума на «раз-два», и я, плохо соображая, что делаю, схватила корзинку с яйцами.
- Правда, готовить решила? - равнодушно поинтересовалась старуха. - Так Ворона этим не купишь. Только ещё больше на подозрение наведешь.
- На какое подозрение? - я уже мало что понимала - и про ворон, и про чертей в омуте, и про утопившуюся Эдит. - Что в горшке?
- Масла немного осталось.
- Отлично, - я сунула горшок под мышку, взяла корзинку и пошла обратно в кухню, пытаясь собрать в горсточку разлетающиеся мысли.
Старуха вздохнула, загасила свечу и потащилась следом за мной, а я поднималась по ступенькам и пересчитывала все странности, что со мной случились.
Так, деревня Тихий Омут, где нет нормальных дорог и сетевых вышек. Так, озеро с какими-то водяными... И меня угораздило рухнуть в это озеро. А ещё - ворон, которого не купишь.
- Про каких ворон вы мне говорите? - спросила я у мамаши Жонкелии, когда мы уже почти поднялись до верха лестницы.
- Про серых, - огрызнулась старуха, обогнала меня и принялась шарить на полке, переставляя закопченные котелки и сковородки.
Судья Кроу, сушивший у печи рубашку, глянул на нас через плечо - быстро и подозрительно, и сейчас он так смахивал на нахохлившуюся хищную птицу.
Какая же я дура, слов нет. Рейвен - это ведь «ворон». Ворон - прозвище судьи, тут и ребенок бы сообразил. Судья, которого не подкупишь. А я разве собиралась его подкупать? Я ничего не сделала, чтобы мне нужно было подкупать судью. Или. сделала? Кто знает, что там за жизнь была у моей предшественницы.
Надо порасспросить старуху получше. Но для этого нужно избавиться от судьи-Ворона. Узнавать о жизни человека, чье тело ты заняла, лучше без лишних свидетелей.
- Мамаша, достаньте сковородку, - сказала я, поставив на стол корзину и горшок. - И миску.
Я бы взяла всё сама, чтобы лишний раз не подавать голос и не обращаться к противной старухе, но проблема в том, что понятия не имела, где что стоит в собственной (мама дорогая!) кухне, а судья Кроу следил за мной исподтишка, но пристально. Как будто только и ждал, когда я совершу какую-нибудь ошибку. Но для него-то я - просто Эдит, у которой разладилось в голове, вряд ли он заподозрил подмену. А вдруг, таких, у которых разладилось, здесь сразу отправляют в сумасшедший дом? Как предупреждала меня старуха? Мне вспомнились леденящие душу лекции по истории Нового мира - о том, как обращались в «цивилизованных» странах с теми, кто страдал отклонениями в психике, и судья сразу перестал мне нравиться.
Старуха с грохотом бухнула на стол огромную чугунную сковородку и щербатую глиняную миску. А вилку попросить - будет уместно? Вдруг у них тут вилок ещё историей не предусмотрено?
С вилками, похоже, было туго, потому что мамаша Жо протянула мне деревянную ложку на длинной ручке. Отлично. Нет, я была совсем не голодна. О еде даже думать не хотелось. Но приготовить что-то означало не участвовать в разговоре, потянуть время, подумать и... успокоиться. Прежде всего надо успокоиться.
Мне никогда не приходилось готовить в таких условиях. Особенно - в такой печи. Она была разделена поперек кирпичной полкой, и внизу горел огонь, а наверх, видимо, ставили горшки и сковородки. Вроде духовки, только температуру быстро не изменишь. Справлюсь.
Первым делом я выковорила из горшка масло. Оно было топленым. Я никогда не готовила на топленом масле, но оно, наверное, как то же самое сливочное.
Бросив масло на сковородку, я задвинула её в печь подальше, и разбила в миску пять яиц.
- Что так много? - тут же заворчала Жонкелия. - Хватило бы и трех.
- На меня не готовьте, хозяйка, - тут же тактично отозвался судья. - Я только хотел задать пару вопросов.
- Год прошел, а вы никак не уйметесь, - старуха подала мне солонку.
Думаю, сделала она это не из-за желания придать блюду вкуса, а чтобы не встречаться взглядом с судьей, который тут же уставился на неё.
- Убийство вашего сына ещё не раскрыто, - сказал он обманчиво-мягко. - Мне казалось, вы больше всех должны быть заинтересованы в том, чтобы убийцу нашли.
Убийство? Я слушала в оба уха и мигом насторожилась. Получается, мужа Эдит убили? А теперь она сама прыгнула в озеро?.. Я хотела добавить соли, но посмотрела на собственные руки, скривилась и зачерпнула соль кончиком ложки. С такими руками не то что готовить
- дышать неприятно.
За неимением вилки, я взбивала яйца не самой ложкой, а её черенком. Почти как китайскими палочками, когда готовишь восточный омлет.
Мамаша Жонкелия вздохнула и села на скамейку, а судья мазнул по мне взглядом, в котором читались и удивление, и неуверенность, а потом опять принялся расспрашивать:
- Так что произошло, мамаша? Как ваша невестка оказалась в озере? Сегодня ведь ровно год, как Бриско умер? Странное совпадение.
Бриско? Я помешивала яйца, усиленно шевеля мозгами и помалкивая. Это мой муж, что ли? То есть - муж Эдит. Или ещё кто-то умер?
- Ну год, и что? - старуха всем своим видом показывала, что расспросы здесь лишние. И что судья тоже лишний. - Эдит ставила сети, оступилась.
- Сети? - уточнил судья.
- Сколько раз ещё повторить? - с раздражением отозвалась Жонкелия.
- Которые разрезанные? - последовал ещё один вопрос.
Если мамаша и попала впросак, то виду не подала.
- Не все же разрезанные. Есть и целые ячейки, - сказала она, дернув плечом. - Вы, господин судья, забываете, что мы - две беспомощные женщины, - она начала очередные стенания о бедности. - Поймается рыбка - нам уже счастье.
- А сети она как ставила? - почти ласково поинтересовался Рейвен Кроу. - С берега забрасывала?
Я смутно представляла, как ставят сети, но что-то мне подсказывало, что тащить их на середину озера заплывом вразмашку Эдит вряд ли стала.
- Вы меня в чем подозреваете? - с оскорбленным достоинством спросила Жонкелия. - На лодке она была. На лодке.
- А где лодка?
- Снесло течением.
- Хорошо, я посмотрю вдоль берега, - произнес судья с сомнением.
- Смотрите, - равнодушно отозвалась старуха.
Масло уже разогрелось, я хотела взять сковородку, но тут сообразила, что нет ни прихватки, ни полотенца. И как теперь?..
Мамаша Жо присвистнула, подзывая меня, и сунула мне в руку какую-то грязную засаленную тряпку. Да, чудесная прихватка. Понятно было, почему судья отказался от угощения в этом доме. Мало найдется охотников поесть у нерях.
Но за неимением лучшего пришлось воспользоваться тряпкой. Я достала сковороду и осторожно, тонкой струйкой, вылила растопленное масло в яйца, продолжая помешивать их черенком ложки.
Судья не обратил на это внимания, а старуха вытаращила глаза. Правда, она сразу же потупилась, предоставив мне безумствовать на своё усмотрение. Они тут омлетов никогда не видели, что ли?
Я вылила яично-масляную смесь в сковороду и поставила её обратно в печь. Сейчас минут десять и... Блин, у них тут и часов, наверное, нет. Придется следить так, на глаз. Вооружившись ложкой, как мечом, я сделала вид, что целиком и полностью увлечена омлетом, но судья не унимался и снова взялся за меня.
- Так это был несчастный случай, хозяйка? - спросил он настойчиво.
- Да, - ответила я, гипнотизируя омлет.
- Значит, вы ставили сети?
- Да.
- С лодки?
- Да.
- Упали, а лодка уплыла?
- Да, - я готова была сама залезть в печку, только бы избежать расспросов. Потому что ничего хорошего они не обещали. Теперь мне казалось, что это судья расставляет сети.
- А разделись вы в лодке?
- Да.
Какая ему разница, где я раздевалась? Может, его так потрясла голая попка Эдит, что только об этом и спрашивает?
- То есть когда я найду лодку, в ней будет ваша одежда? - спросил судья, и я поняла, что попала прямо в сети.
- Да, - ответила я обреченно.
Существует ли вообще эта лодка? И что я буду врать, если окажется, что в ней нет одежды Эдит? Вооружившись тряпкой, я вытащила сковородку из печи и поставила прямо на стол, за неимением подставки. Омлет получился куда лучше, чем я ожидала - желтый, пышный, маслянистый даже на вид и отлично пах безо всяких приправ.
Жонкелия вытянула шею, разглядывая мою стряпню, и даже судья задумчиво смотрел на сковородку. Будто удивлялся: как в таком свинарнике можно было приготовить что-то сносное.
- Готово, - объявила я, не зная, что делать дальше.
Ели в этом доме из общей посуды или каждому полагались тарелки? Мамаша Жонкелия поднялась и выудила откуда-то фаянсовые блюдца. Было странно видеть белоснежную и тонкую посуду после деревянной ложки и засаленной прихватки, но я невозмутимо разделила омлет на порции и выложила на тарелки. На разрезе омлет был пористым, как губка. Украсить бы его обжаренным шалфеем - и можно подавать в элитном ресторане.
Судья отказался от угощения, но когда старуха поднесла ему блюдце, взял его.
- Ложки остались только деревянные, - буркнула мамаша Жо, раздавая нам столовые принадлежности, взяла свое блюдце и уселась обратно на лавку, вытянув ноги, а потом принялась уписывать омлет так, будто не ела неделю.
Поколебавшись, судья тоже попробовал кусочек, а потом ещё один, и ещё, и только я не могла заставить себя проглотить хоть крошку.
- Вкусно, - похвалил судья. - Спасибо, хозяйка.
Несколько замечательных минут он молчал, поглощая омлет, а доев, поблагодарил ещё раз.
- На здоровье, - ответила я радушно и не менее радушно предложила: - Позвольте, я вас провожу? Вы же торопитесь, наверное. И так много времени потеряли с нами.