Я вскочила с корточек и, обернувшись, увидела, что он движется в мою сторону, выходя из одного из отсеков.
– Эм... – пробормотала я, но не смогла продолжить.
Он посмотрел на меня, и на его лице отразилось беспокойство.
– Ты в порядке?
– Эм... да, – выдавила я. – Все отлично.
Он пристальнее посмотрел на меня и заметил.
– Ты выглядишь так, будто кто-то переехал твоего щенка.
О боже.
Он перевел взгляд на мое лицо.
– Ты выглядела так, когда...
Я затаила дыхание. Пити замолчал, потом повернулся и посмотрел на вход. Затем осмотрел территорию. Потом что-то промелькнуло на его лице, и он посмотрел на меня.
– Он встречается с ней уже три месяца.
О боже.
Я стиснула зубы, чтобы не открыть рот. Мне показалось, что меня ударили в живот.
Три месяца.
Шай встречается с ней три месяца.
Три месяца!
Как?
Как он виделся с ней, если часто встречался со мной?
И почему он мне не сказал?
Я очнулась от лихорадочных мыслей, но не от тумана боли, которую пыталась отрицать, потому что не понимала этого. Того, что я чувствовала. Каким огромным это было. Как глубоко это поразило меня. Сколько боли это причиняло.
Не понимала, но все же похоронила это.
Большой Пити обнял меня рукой за плечи.
– Давай нальем тебе выпить.
Я вскинула голову, чтобы посмотреть на него.
– Нет, это круто, – затем мягко добавила, – я за рулем.
Он наклонил голову, чтобы быть ближе ко мне.
– Табби, лапочка, давай выпьем. Обещаю, мы пропустим по одной и вытащим тебя отсюда до того, как они вернутся.
Он смотрел мне в глаза, и я знала, как всегда, что он смотрит внутрь меня, даже в этот раз (хотя я и отрицала это), спасая меня от самой себя.
Пит был мне дедушкой, которого у меня никогда не было.
Отец отца сидел, отбывал пожизненное за двойное убийство. Папа ненавидел его, я никогда с ним не встречалась, и видя, что папа чувствует к нему, знала, что никогда этого не сделаю.
Мамин папа был хорошим дедушкой, но он не понимал байкерской жизни. У него часто были с этим проблемы. Ему не нравилось, что в этом замешана его дочь, и ему не нравилось, что мой отец втянул ее в это. До развода, когда мы были все вместе, это делало семейные визиты не очень веселыми, а я была близка с отцом, поэтому никогда не прощала дедушку за то, что он был такой занозой в заднице.
Сейчас он был в Аризоне с моей бабушкой, и я их не видела. Они присылали открытки, приглашали на дни рождения и Рождество, но сами не приезжали. По какой-то странной причине, они не нашли время, чтобы позвонить и забрать подарок, который они купили на мою свадьбу с Джейсоном. Он причинил сильную боль, прибыв через пять недель после смерти Джейсона, когда мы должны были вернуться из медового месяца.
Так что для меня дедушкой был Пити, всегда был Пити.
И, глядя ему в глаза, я знала, что, поскольку у него была только одна дочь, а внуков не было, внучкой для него всегда была я.
Поэтому я взяла протянутую руку и позволила ему отвести себя в комплекс.
Он принес мне выпить.
Он также вытащил меня оттуда, прежде чем Шай вернулся со своей женщиной.
Глава 6
«Привязан к тебе нитями»
Две недели спустя
Я поднялась по лестнице в свою квартиру, уставшая, как собака.
Я была измотана, потому что только что закончились два дня подряд двойной смены.
На следующий день у меня тоже была смена, и, хотя она не была двойной, мне нужен был перерыв.
От мыслей о завтрашнем дне, я чувствовала себя еще более измученной.
И как будто быть уставшей как собака было недостаточно плохо, в этот день у меня случилась еще одна стычка с доктором Придурком, и это было плохо.
В больнице ходили слухи, что медсестра, с которой он постоянно трахался в кладовке, отказывала ему в «куске своего пирога», пока он не попросит у жены развода. Это не делало его счастливым. Он был из тех парней, которые и так не были постоянно счастливы, и становился еще менее счастливым, когда не получал регулярного секса. Какая-то женщина, пытающаяся им манипулировать, только ухудшила ситуацию.
К сожалению, по какой-то причине он вымещал этот мусор на мне и (в основном) только на мне. Я каким-то образом заслужила его внимание. Может быть потому, что я была новенькой и самой молодой медсестрой в палате и, следовательно, свежим мясом. Может быть, он просто хотел сделать это для меня, потому что был придурком.
Его постоянное внимание ко мне в тот день усилилось, особенно когда он нашел меня рядом с пациентом. Обычно это было не круто, но донимать меня перед пациентом не давало мне шанса постоять за себя. Я должна была это принять.
Так я и сделала, и это было плохо.
Так плохо, что мне захотелось повернуть голову к пациентке, сказать «извините меня», обойти кровать и ударить доктора Придурка коленом по яйцам. Я этого не сделала. Вместо этого я слушала, как он спокойно закончил издеваться, умчался, и я знала, что все было так плохо, как и казалось, когда пациентка спросила.
– С тобой все в порядке?
Я заверила ее, что все нормально. Но у меня стало костью в горле то, что я уверяла пациентку, что со мной все в порядке, когда именно моя работа заключалась в том, чтобы убедиться, что с ней все в порядке.
Я устала от его дерьма. Я просто очень устала и что еще хуже, я даже не стеснялась говорить об этом.
Работа – отстой. Но с Шаем все обстояло еще отстойнее.
Всё отстойно.
Я избегала его в течение двух недель, не отвечала на его звонки, не отвечала на его сообщения, не ездила на машине и находила способы держаться подальше от моей квартиры на случай, если он заскочит.
Я не знала, почему избегала его, но сказала себе, что делаю это, потому что мне нужно собраться с мыслями.
Нет, забейте на это. Я знаю, зачем делаю это. Я просто позволила этому гноиться в том глубоком месте внутри меня, которое я никогда, никогда не посещала.
Так что мне не с кем было поговорить о дерьме на работе, и мне не с кем было поговорить о том, что я чувствую к Шаю, потому что я даже самой себе не могла признаться в том, что чувствую к Шаю.
Я была в заднице.
Я так же начинала думать, что я идиотка.
Таковы были мои мысли, когда я вошла в свою темную квартиру, заперла за собой дверь, бросила сумочку и ключи на столик у двери и прошла через темную гостиную к лампе у дивана.
Я включила ее, а затем вскрикнула.
Шай сидел на диване, вытянув длинные худые ноги и положив их на кофейный столик. Он раскинул в стороны руки, положив их на спинку дивана, не сводя с меня глаз.
– Что ты здесь делаешь, сидя в темноте? – спросила я, держась рукой за горло.
– Ты меня избегаешь?
Я знала, о чем он спрашивает. Не могла не знать, но понятия не имела, как объяснить ему это.
– Прошу прощения? – переспросила я.
Медленно, очень медленно он убрал ноги в ботинках со столика, поставил их на пол и поднялся с дивана. Так же медленно он повернулся и встретился со мной взглядом.
Все это было довольно страшно.
И стало еще страшнее, когда его голос, низкий и угрожающий, донесся до меня так же медленно, как он двигался.
– Ты. Меня. Избегаешь? – Шай четко произносил каждое слово, и это было еще страшнее.
– Я была занята, – сказала я ему.
Мое сердце подпрыгнуло, когда я увидела, как на его челюсти дернулся мускул.
– Ты уже пела эту песню раньше, Табби, – напомнил он мне. – В прошлый раз мне это не понравилось. И сейчас мне это совсем не нравится.
– Я работаю в две смены. Одна медсестра больна, а другая в отпуске. – Это было правдой, но это объясняло только последние два дня, а не последние две недели.
Шай был далеко не глуп. Он поймет это и скажет мне.
Он понял все сразу и призвал меня к ответу.
– Твой телефон сломался? – спросил он.
– Что? – спросила я в ответ.
Он слегка наклонился ко мне, и мне потребовалось много усилий, чтобы не отпрянуть назад.
– У тебя что, телефон сломался? – повторил он. Его голос снова стал низким и угрожающим.
– Нет, – призналась я.
– Так объясни, если ты не избегаешь меня, то почему не отвечаешь на мои звонки? И, Таб, я говорю тебе это сейчас, чтобы у тебя было достаточно времени придумать другое оправдание. Когда оставляю сообщение, я хочу знать, почему оно остается без ответа.
Я уставилась на него, а он на меня.
Я облизнула верхнюю губу, и он проследил за моим движением. Выражение его лица стало жестким, и внезапно по комнате словно прокатился тихий раскат грома.
И тогда я поняла, что больше не выдержу.
– Я знаю о ней, – прошептала я, и да – это прозвучало как обвинение.
– Повтори? – попросил он.
– Я знаю о ней. О твоей женщине.
Его брови поползли вверх.
– Ну и что?
Ну и что?
– Ну, ты мне о ней не рассказывал, – заметила я.
– Извини, Таб, я не знал, что мне нужно докладывать тебе о том, кого я трахаю, – выпалил он в ответ.
Ой.
Это было больно, но у меня не было выбора. Я прошла через это и взяла себя в руки.
– У нас все хорошо, – тихо сказала я.
– Нет не хорошо, – ответил он.
Снова ой.
Но я заслужила это, полностью заслужила, и у меня не было выбора, кроме как пройти через это. Так что с трудом, но я сделала это.
– Ладно, Шай, я поняла и это круто. Все это круто. Ты был рядом, и я ценю это. Ты мне очень помог. Теперь ты сорвался с крючка.
Его глаза сузились, ощущение раската грома вернулось, и он скрестил руки на груди.
– Я сорвался с крючка?
Я снова кивнула.
– Да. Я... это... я понимаю. Это круто. Мы в порядке. Я все понимаю и хочу, чтобы ты знал – я ценю все, что ты сделал, но ты можешь... Ну, теперь ты свободен от дежурства. Ты можешь делать... что угодно.
– Я могу делать все, что угодно, – повторил он.
Мне захотелось, чтобы он не делал этого, не повторял того, что я сказала. Это выводило меня из себя.
– Да.
– Давай посмотрим, правильно ли я все понял, детка. Ты узнаешь, что у меня есть женщина и замораживаешь меня, а я гадаю какого хрена ты вытворяешь. Ты не говоришь мне об этом. Ты мне не звонишь. Ты не отвечаешь на мои звонки. Ты не отвечаешь на мои сообщения. Ты даже не находишься дома чертову половину времени, чтобы я мог тебя увидеть. А теперь ты отдаешь мне приказы?
– Это не то, что я делаю, – ответила я.
– У тебя было время придумать оправдание для этого, но, милая, ты все равно сделала все это дерьмо.
– Ты не говорил мне о ней, – напомнила я ему.
– И что же? – Шай вернулся к старому, и на его резкие слова я вскинула руку, начиная злиться.
– Шай, ты проводил со мной время, пока был с ней в течение нескольких месяцев и не сказал мне?
– Похоже на то, – ответил он, и я покачала головой.
– Это не круто.
– Что не круто, так это вся эта чушь, Таб. У тебя проблема, – он наклонился ко мне, – ты говоришь со мной. Тебе есть что сказать, – он наклонился ближе, – скажи это мне. Чего ты, бл*дь, не делаешь – так это не отмораживаешь мне задницу.
Ладно, черт, он был прав.
– Ладно, ладно, Шай. Ты прав, – сдалась я. – Мне следовало поговорить с тобой.
– Я, бл*дь, знаю, что прав, Табби, – отрезал он, все еще серьезно злясь.
– Я сдаюсь, Шай, – заметила я.
– Нет, это не так. Ты будешь покорно думать, что я отступлю, когда ты не ответишь на мой гребаный вопрос, – огрызнулся он, и теперь я была напугана и немного зла, но также смущена.
– Какой вопрос? – спросила я.
– У меня есть женщина, ты узнаешь об этом, и какого хрена ты меня поэтому отмораживаешь?
Ой-ей.
Это не хорошо. В основном потому, что у меня не было ответа.
Нет, это было неправдой, ответ лежал глубоко внутри. Так глубоко, что я даже не признавалась себе, что это было, поэтому я, конечно, не могла признаться в этом Шаю.
Поэтому я сымпровизировала.
– Мне просто больно, что ты мне не сказал. Ты скрывал это от меня, и я этого не понимаю.
– Тогда ладно, – мгновенно ответил он. – Если ты хочешь это вытащить, мы так и сделаем. Завтра вечером ты встретишься со мной и Розали на ужине, и сама увидишь.
Это было неожиданностью, мгновенной, ошеломляющей, такой огромной, что живот свело судорогой, как будто меня ударили.
Я уставилась на него не в силах дышать, боль наполнила организм, и я увидела, как с его лица исчезла часть гнева, сменившись нахлынувшим беспокойством.
Он не пропустил мою реакцию.
С другой стороны, Шай никогда ничего не упускал. Не тогда, когда это было связано со мной.
– Ты в порядке? – спросил он.
– Нет, – прошептала я.
Он опустил руки и сделал шаг ко мне.
Я сделала шаг назад.
Он остановился и склонил голову набок.
– У тебя судорога?
Я отрицательно покачала головой.
– Нет.
– Табби, детка, какого хрена?
– Я не могу этого сделать, – объявила я, не зная, откуда исходят эти четыре слова. Я просто знала, что они исходят откуда-то из глубины, и я имела в виду именно это, как никогда в жизни не имела в виду ничего другого.
Его брови сошлись на переносице.
– Ты не можешь этого сделать?
Я отрицательно покачала головой.
– Что сделать? – он просил разъяснений.
Я подняла руку и помахала ею между ним и мной.
– Это.
Его взгляд скользнул по моей руке, затем переместился на мое лицо.
– Ты и я? – спросил Шай.
«Ты и я».
«Ты и я».
Никогда не будет ни его, ни меня.
Мои внутренности, скрученные в узлы, сжались еще сильнее, боль была мучительной.
Он уставился на меня, его глаза скользили по моим чертам, и я с ужасом и восхищением наблюдала сквозь боль, как его лицо становилось ужасающе темным.
– Ты, должно быть, издеваешься надо мной, – прошептал он затем.
Я не знала, издеваюсь ли я. Не знала, какого черта я делаю.
– Скажи мне, Таб, что ты издеваешься надо мной, – потребовал он.
– Честно говоря, Шай, я не знаю, что делаю, – призналась я.
– Да, – выдавил он. – Ты стоишь здесь и говоришь мне, что много лет назад, бл*дь, ты была влюблена в меня, а я все испортил. Ты затаила обиду на эти гребаные годы, затем ты потеряла все и только тогда впустила меня обратно. Теперь ты обнаруживаешь, что у меня есть жизнь без тебя, есть женщина, и ты не можешь с этим справиться. Несколько гребаных месяцев я слушал, как ты говоришь о нем. Я обнимал тебя, пока ты плакала о нем. Теперь ты вываливаешь мне вот это вот дерьмо?
В этом он тоже был прав.
Боже! Что я делаю?
– Шай... – я попыталась контролировать спровоцированные повреждения.
Я потерпела неудачу.
Эффектно.
Ущерб был нанесен, и контролировать его было невозможно.
– Нет, – отрезал он. – Тебе нужно исчезнуть, чтобы привести голову в порядок, Табби? Так, бл*дь, сделай это. Это работает для меня. Я не езжу на аттракционах, которые мне не нравятся, и я только что узнал, что был на аттракционе, о котором не знал, и мне это не нравится. Так что загляни в свою голову и разберись с этим, Таб, но не возвращайся ко мне, пока не разберешься со всем. Не раньше, детка. Мне не нужно это дерьмо в моей жизни. Я не собираюсь видеть тебя в этом дерьме, и быть привязанным к тебе ниточками. Я сам себя освобождаю. Ты приходишь ко мне, не разобравшись со своим дерьмом, ты хочешь, чтобы твоя голова была в порядке и тащишь меня за собой, но знаешь, можешь идти к черту со всем этим.
С этими словами он вытащил ключи из джинсов, скрутил мой ключ с кольца, и мое сердце сжалось, когда он бросил его на кофейный столик. Затем Шай подошел к двери, вышел и захлопнул ее за собой.
Я неуклюже подошла к двери и заперла ее.
Так же неуклюже подошла к дивану и села на край.
Я слышала, как ревут харлеевские трубы, и невидящим взглядом уставилась на стену, слушая, как они рычат, пока не перестала их слышать.