Рендалл любил воду и не упускал возможности провести хотя бы полчаса из своего свободного времени в бассейне. На великие подвиги не замахивался, плавал исключительно ради удовольствия.
В каком-нибудь параллельном мире, если таковой существовал, Рендалл, несомненно, стал бы русалкой.
Жаль, что подобная роскошь ему недоступна.
Он был бы счастлив, появись у него возможность уплыть от навалившихся проблем. Изящно махнуть на прощание хвостом и погрузиться в толщу воды, осознавая, что больше нет никаких обязательств и вынужденных браков, которые необходимо выдавать за историю большой, какой-то внеземной любви.
Одной на миллион.
Этого захотела Кейт, а он не стал возражать, понимая, что в существующих условиях не имеет права голоса. Ему предписывается исполнять чужие желания, полностью позабыв о своих мечтах.
Вот он и старался, отрабатывая более или менее честно полученные деньги.
Единственное, что ему оставалось – это бессильная ярость и вера в то, что происходящее действительно сделает его счастливым, а не доломает окончательно. Верилось с большим трудом.
От аутотренингов, с которых он начинал утро, подолгу глядя в потолок, уже тошнило. Как и от сплошного лицемерия, заполнившего жизнь.
Раздавать советы было гораздо проще, чем решать проблемы, касавшиеся его напрямую.
То, что он говорил Мартину несколько недель назад, стоило бы спроецировать и на свою жизнь.
Почему-то не получалось, как Рендалл ни старался.
Он понимал, что обратной дороги у него нет. Выхода из сложившейся ситуации – тоже. Только, если он внезапно исчезнет из этого мира. Однако портал в мир параллельный никак не желал открываться. Рендаллу приходилось мириться с удручающей действительностью.
Казалось бы, у него всё отлично складывается.
От заключения брака его семья, несомненно, выиграет.
Он получит блестящее образование в любом из университетов – оплата поступит моментально, стоит только показать пальцем в сторону нужного учебного заведения, а потом построит карьеру в семейном бизнесе, получив максимальную поддержку со стороны обожаемого тестя.
Его родители тоже возьмут то, что как они считают, им причитается. Хотели они только одного – запустить руку в капиталы Бартонов, доступ к которым открывался исключительно после публичных выступлений, сопровождающихся формальными подписями и показательно нежным поцелуем на людях.
Рендалл должен находиться на седьмом небе от счастья.
Жена у него будет прекрасная. Красавица, умница и – притом – обладательница внушительных капиталов. Самая великолепная деталь её личности.
Болезнь, о которой никто ему до сих пор ничего не сказал, оставалась тёмным пятном в биографии потенциальной супруги.
Но разве такая мелочь может омрачить ему жизнь?
Рендалл придерживался точки зрения, что хуже не будет. Всё плохое, что могло с ним случиться, уже случилось. Теперь оставалось смириться с выпавшей участью и морально готовиться к свадьбе, пока другие люди занимались урегулированием организационных вопросов, напрямую связанных с проведением торжества.
Подготовка шла полным ходом. Родители – не только его, но и Кейт – желали поскорее увидеть документальное подтверждение союза, потому так торопились в вопросе выбора даты свадьбы. Только-только сдав экзамены, эти двое должны были пройти через ещё одно испытание на прочность – семейную жизнь.
Рендалл участия в организации свадебных торжеств не принимал.
Все понимали, что сейчас для него на первом месте находятся вопросы самореализации, а чтобы продвинуться вперёд, ему следовало сосредоточиться на учёбе и сделать последний рывок, оправдав чужие надежды. В последнее время ему всё чаще стало казаться, что мечты о получении юридического образования тоже вложены в голову кем-то посторонним, а его собственных мыслей не осталось вовсе.
Кейт энтузиазма, свойственного большинству невест, тоже не проявляла. Она не присылала Рендаллу длинные отчёты о проделанной работе, не рассказывала о том, как идёт подготовка. Просвещали его, в основном, родители. Словно не понимали, что ему наплевать, какой торт будет подан: хоть со сливками и украшениями из мастики, хоть шоколадный в глазури, хоть фруктовый с безе.
Ему все эти торты обещали стать поперёк глотки.
Было бы, наверное, забавно – сдохнуть на собственной свадьбе, в разгар торжественных мероприятий, подавившись угощением.
Иногда создавалось впечатление, что Кейт вообще на этот брак наплевать. Да и на Рендалла тоже.
Она улыбалась ему, но в глазах всегда был холод и отчуждение. То, чему девушки склонны придавать большое значение, Кейт не интересовало.
Первое свидание.
Первый поцелуй.
Первый секс.
Первое замужество, опять же.
Спустя несколько дней знакомства Кейт заметила, что после кратковременной связи с одним человеком не слишком-то доверяет мужчинам, предпочитая держать их на расстоянии. Тогда Рендалл не знал, о какой связи идёт речь. Теперь сомнений не осталось. Человеком, о котором говорила Кейт, оказался Терренс.
Надо же было пересечься с ним и здесь.
Услышав имя одноклассника от своей невесты, Рендалл впал в состояние, близкое к прострации, но постарался сохранить лицо, не выдав зашкаливающей растерянности и ужаса, окатившего ледяным дождём.
Задавая вопросы о причинах появления шрамов, он представлял себе многое, но… не такое.
Реальность постебалась над ним неоднократно.
И заставила почувствовать себя тем самым ничтожеством, которым нарёк его однажды Терренс, да так и продолжал именовать, не сворачивая с выбранного пути.
К слову, в последнее время они почти перестали контактировать, и это не могло не радовать. Терренс словно позабыл о существовании Рендалла и больше не пытался вывести его на открытое противостояние, окончательно сравнял с пустым местом и не замечал.
Рендалл вздохнул с облегчением, но лишь ненадолго. Обманчивое спокойствие, как ветром сдуло, и вскоре зародилось подозрение, что это всего-навсего попытка ввести противника в заблуждение, а когда он расслабится, Терренс перейдёт к боевым действиям и нанесёт решающий удар.
Каким он окажется, Рендалл даже представить не мог.
Вообще стоило признать, что в свете событий, связанных с заключением брака, он всё остальное воспринимал на несколько метров ниже.
Самую сильную боль ему, на данном этапе жизни, причиняла мысль о невозможности распорядиться судьбой по своему усмотрению. О необходимости подстраиваться под потребности родственников, ожидающих от него самопожертвования.
Несколько раз Рендалл задумывался о побеге.
Это же несложно.
Нужно только перестать бояться решительных шагов. Набраться смелости. Взять документы и поздней ночью уехать, не оставив записок. Выбросить телефон, отказаться от прошлого, поселиться в каком-нибудь маленьком городке и начать всё сначала. А родители пусть самостоятельно расхлёбывают кашу, которую заварили – его это уже не будет касаться.
Однако перед ним проносились воспоминания о грустных глазах матери, в ушах звучал голос отца, наполненный отчаянием, и Рендалл призывал себя к ответственности.
Он не мог так поступить с людьми, которые его вырастили и, в общем-то, старались сделать это хорошо. До недавнего времени жаловаться ни на что не приходилось. Ну… почти.
Желая убедить себя, что всё не так плохо, как кажется на первый взгляд, Рендалл обращался к истории браков, датированных старыми временами. Когда помолвка без согласия обоих будущих супругов считалась нормой, а договор о том, что дети сойдутся, заключался едва ли не после их зачатия.
Ему дали возможность познакомиться с Кейт и позволили попытаться найти общий язык, а не привели к алтарю и не заставили произносить брачные обеты, впервые увидев невесту лишь в тот момент, когда будет поднята фата.
Наверное, за это стоило быть благодарным современным традициям, далеко ушедшим от понятий, принятых институтом брака прошлых столетий, но Рендалла это мало утешало. Он часто пытался поверить в реальность той истории, которую без запинки озвучивала Кейт, когда её спрашивали о причинах столь поспешного брака, но… не верил. Он ловил себя на мысли, что все окружающие понимают, в чём кроется секрет. Кейт красноречиво говорит о любви, а люди читают по её губам иное слово – «деньги».
Деньги, деньги, деньги…
Чёртовы бумажки с водяными знаками. Бумажки, которых вечно не хватает.
Чем больше есть, тем больше хочется, а когда они исчезают, становится особенно тоскливо, а ещё холодно, голодно и некомфортно.
Рендалл вынырнул на поверхность и осмотрелся по сторонам.
Бассейн пустовал. Неудивительно, учитывая, что сейчас стояла глубокая ночь. По большей части, Рендалл старался правила поведения не нарушать, чётко придерживаясь положений, прописанных в уставе школы, но сейчас ему было наплевать на все ограничения. Он понимал, что не сможет заснуть до тех пор, пока не выбьется из сил, и внеплановая тренировка подходила для этих целей идеально.
Преодолевая сопротивление, грести от одного бортика до другого, слушая только шум воды, забивающий посторонние мысли. Сосредоточиться на однообразных движениях и тренироваться до изнеможения.
Что может быть лучше?
Рендалл любил приходить сюда ещё и потому, что бассейн у учеников особой популярностью не пользовался. Место было спокойным и тихим, не то, что игровые поля или спортзалы.
Рендалл не позволял себе останавливаться, но, даже утомившись физически, оставался в состоянии эмоционального возбуждения. Мыслей было много, и они не желали уходить в неизвестном направлении. Они атаковали его стремительно, не позволяя позабыть о приближающемся часе казни, и о том, как он сожмёт в своей руке чужую ладонь. Хрупкую, бледную, прохладную.
И больше никогда не отпустит.
У него не будет свободы в этом браке.
Рано или поздно он задохнётся. Как и сейчас, если опустится на дно бассейна, нахлебается воды и запретит себе подниматься на поверхность.
Только он на подобное никогда не решится, даже, когда жалость к своей персоне преодолеет все границы. Глупо прощаться с жизнью из-за мелочей, хотя это и не мелочи совсем…
Но всё-таки – нет.
Отдохнув немного, Рендалл поплыл к противоположному краю бассейна.
На мгновение показалось, что дверь приоткрылась, но, обернувшись, он не увидел ничего подозрительного. Все посторонние шумы и скрипы были, скорее всего, на совести разыгравшегося воображения.
Оказавшись у противоположного бортика, он понял, что воображение с ним злых шуток не играло.
В бассейне теперь было двое. Пловец и наблюдатель. Кто второй?
Терренс, само собой. Без сомнения.
Рендалл несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, стараясь привести дыхание в норму – последний марш-бросок оказался изматывающим по причине неправильного распределения сил.
Рендалл поступил так намеренно, надеясь получить желанную усталость, но результат его не удовлетворил. Он по-прежнему чувствовал себя бодрым и смотрел на всё широко распахнутыми глазами. Сейчас Рендалл мечтал отключиться от внешнего мира и никого не замечать.
Терренс, несмотря на поздний час, выглядел ослепительно.
Как и всегда.
Не будучи потрясающе красивым, он умудрялся подавать себя так, что окружающие восхищённо ахали и ещё долгое время находились под впечатлением. Делал это Терренс не так уж часто, позволяя природному обаянию прорваться наружу лишь в тех случаях, когда он видел для себя выгоду, ну, или же хотел привлечь внимание определённого человека.
Вряд ли в этот момент он собирался кого-то очаровывать. Рендалл скорее поверил бы, что в голове Терренса один за другим проносятся кровожадные планы, напрямую связанные с водной стихией.
Смотрит неотрывно и мысленно топит, не позволяя вырваться из водного плена.
Терренс перекинул пиджак через плечо, а во второй руке держал розу на длинном стебле, усеянном крупными острыми шипами. Делал вид, будто безумно занят, и всё его внимание притягивает к себе цветок, срезанный в саду академии.
Шаги отдавались тяжёлым гулом. Каждый из них был для Рендалла оглушительным. Терренс плотно закрыл дверь и теперь направлялся к бассейну.
– Какая неожиданность, – произнёс, оторвавшись от созерцания розы, и метнув взгляд в сторону Рендалла. – Наплевав на правила академии, один из самых примерных учеников, покидает спальню в неположенное время и приходит в бассейн, игнорируя технику безопасности. Не ожидал такого от тебя, Стимптон. Хотя… Кажется, ты геройствуешь только тогда, когда речь заходит о бунтарствах мелкого масштаба. Нет размаха, нет смелости, нет вообще ничего. Пустышка.
Терренс остановился напротив, в опасной близости к краю, и Рендаллу нестерпимо захотелось убрать руки с борта. Он слишком ярко представлял, как Терренс наступает ему на кисть и давит со всей силы, в надежде переломать пальцы, а потом ещё и ещё раз до тех пор, пока помещение не огласит болезненный крик, или не прошелестит в воздухе позорная просьба о помиловании.
Это было унизительно в мыслях. В реальности – ещё унизительнее. И Рендалл решил, что не сдвинется с места, иначе перестанет себя уважать. А если подозрения подтвердятся, то и рта не раскроет, продолжая хранить молчание до последнего.
– Я не единственный, кто нарушает правила академии.
– Но ты и не сын директора, – резонно заметил Терренс.
– Действительно, – хмыкнул Рендалл.
Ему не хотелось разговаривать, однако Терренс расценил бы его молчание, как трусость и неумение держать удар. Людей такого склада характера он ненавидел и презирал ещё сильнее, нежели тех, кто пытался сопротивляться.
Терренс усмехнулся. Разжал ладонь, позволяя пиджаку упасть на пол. Пуговицы ударились о плитку. Терренс не обратил внимания.
Он потянулся к розе, отрывая один из лепестков, помял его несколько секунд и бросил в воду.
Рендалл видел в истерзанных лепестках лужицы крови, разливающейся по поверхности бассейна.
Взгляд Терренса стремительно препарировал Рендалла и разбирал на составные части, вгонял под кожу острые иглы, пропитанные ядом.
– Не рассказывай мне сказок, а я не буду тебе лгать. Никто не хочет ранить меня, но каждый старается. Собирай вещи, вставай, убирайся. Да-да, я поступаю верно, – произнёс Терренс так, словно принимал участие в конкурсе чтецов и всерьёз нацелился на первое место. – Роза, роза, алая роза. Увижу ли я тебя замужней? Я выйду за тебя по воле отца, по его воле.
Лепестков на воде становилось всё больше, и это вовсе не казалось Рендаллу романтичным.
Как и слова Терренса, выхваченные из песни, но при этом ударившие по больному, когда речь зашла о воле отца и необходимости заключать брак.
То ли Терренс обо всём знал и теперь окончательно разочаровался в оппоненте, узнав, что послужило причиной для скоропалительного союза, то ли бросил слова наугад и попал в самую суть.
Подбери мои лепестки и накрой меня ночью…
– Так и будешь торчать в бассейне? Или выберешься оттуда и отправишься в комнату? – поинтересовался Терренс, чуть склонив голову набок.
Улыбка его была сардонической, а в глазах прочитывалось обещание опасности.
– А если я хочу ещё немного поплавать?
– Плавай. Но, в таком случае, я тоже останусь и буду за тобой наблюдать.
– Как тебе будет угодно, – отозвался Рендалл, отталкиваясь от бортика.
Он не понимал, что происходит, но подсознательно ощущал угрозу, исходившую от одноклассника.
Терренс слово сдержал. Уходить явно не собирался и всё-таки планировал подобраться к Рендаллу ближе, чем прежде. Сомнения, ещё трепыхавшиеся в агонии прежде, испарились окончательно, когда Терренс наклонился и подхватил с пола не свой пиджак, а полотенце, приготовленное Рендаллом.
Глупо было кидаться к нему и требовать, чтобы он вернул вещь. Он бы не отдал, только посмеялся и вышвырнул полотенце в окно.
Плавать под надзором Рендаллу надоело быстро. От ощущения свободы, за которым он гнался, не осталось не то что следа, а даже иллюзии. Потратив не больше десяти минут на водные процедуры, Рендалл всё же выбрался из бассейна и выразительно посмотрел в сторону Терренса.
Тот, конечно, догадался, чего от него хотят. Подхватил полотенце и направился к Рендаллу.
Подобравшись вплотную, накинул ткань ему на плечи и осторожно сжал, стирая воду. В этом жесте было что-то по-настоящему неправильное и вместе с тем нестерпимо привычное, до боли знакомое и слишком желанное. Но Рендалл сохранял внешнее спокойствие, несмотря на то, что ему было плохо от одного только знания: Терренс стоит совсем рядом, буквально в одном шаге. И не просто стоит, а прикасается к нему, не делая ничего такого, что могло бы причинить боль, позволив показной ненависти превратиться в настоящую и вспыхнуть ярким пламенем, способным достать до потолка.