— Твою мать…, — Джон надавил себе на нос и на секунду задохнулся от боли.
Нет, вот только не это опять, так хорошо получалось не думать об этом, почти три часа получалось. Очень щас это не вовремя. И так еле-еле последние сутки продержался, чтобы лишнего не сказать и в глаза не смотреть, благо, выходной дальше наступил.
Гадёныш мелкий. Что это, блять, вообще было? Он же просто попросил лапу подержать, а дальше-то что случилось? На понт взял, зараза, типа Джону слабо с ним помахаться. Ладно, проехали. Целовать зачем было? Что за придурь мажорская? За ним вообще не замечено было интереса к мужикам. Или это Джон просто не замечал. Ну правильно, какая водителю вообще разница, на кого там у хозяйского сына стоит?! Не его это проблема.
Стакан снова опустел, и Негош, не дожидаясь, пока его попросят, поставил всю бутылку Джонни Уолкера на стойку. Молодец, соображает. Джон плеснул себе ещё виски и, опустив голову, уткнулся лбом в сложенные перед собой руки. Ладно, хорошо. Мало ли что там у парня в голове, повело, бывает. А вот то, что у водилы от этого самого хозяйского сына башню снесло, вот это чья проблема? Ведь если бы девчонка-администратор их не прервала, они бы… Они бы что? Джон не готов был ответить на это прямо и честно, вот только то чувство, когда он вжался в Лесли всем телом, припечатав к канатам, когда от вкуса его поцелуя в голове щёлкнул тумблер, отключавший мозг, вот это всё никуда не делось. Два дня он воевал с собой, делая вид, что ничего не было, благо Лесли, судя по всему, следовал той же политике. Два дня Джон хватался за всё, что было можно, даже к Мигелю поперся, хотя это могло и подождать, днём раньше, днём позже, ничего бы не изменилось. Гнида ты лицемерная, Брукс, типа за брата вписался, как же. От собственного геморроя ты бежал. Ну да что уж теперь, всё, сделано.
Трахаться надо чаще, вот что. Тогда и от обжиманий на ринге вставать не будет. Очень хорошая версия, очень удобная, тупая, конечно, но уж какая есть. Да, всё дело в том, что у Джона давно не было секса. Нужно срочно исправлять ситуацию.
— Слышь, чувак. Джон! — на стойку легла ладонь бармена и несколько раз стукнуло возле бутылки, привлекая внимание Джона. — Без обид, но расплатись сразу. Пожалуйста.
Молодец Негош, быстро смекнул, что клиент скоро может и имя своё не вспомнить, не то что заплатить. Правда, Джон такой цели не имел, но спорить не стал, а молча полез в карман куртки и вынул маленький пластиковый прямоугольник.
— Картой можно?
Негош фыркнул и развёл руками.
— В какое место мне её засунуть? Не, чувак, только нал.
Благо в кармане нашлась и стодолларовая купюра. Работа у Ноланов с соцпакетом и белой зарплатой на банковский счёт его избаловала. Джон протянул деньги бармену, и тот, отвенувшись, полез в кассу за сдачей. Чёрт, а парень ладный. Чёрная футболка с каким-то идиотским принтом аля “я пацифист” обтягивала крепкую спину, под джинсами сзади всё как надо, спереди небось тоже. Ну а почему бы и нет?
— Слышь, — Джон поднёс к губам стакан, глядя поверх него на обернувшегося бармена. — И с каких пор тебя ебать некому?
Негош на секунду замер на месте, видимо, не готовый к такому вопросу, но работа за стойкой давно научила его быстро находить слова для любых клиентов. Джон это хорошо знал, потому что сам был тому свидетелем. А ещё пару раз ему случалось видеть, как босниец… или серб… уходил со смены с разными мужиками.
Бармен вернулся к стойке и положил перед Джоном сдачу.
— С каких пор тебя это волнует?
А вот это точно был вызов. Всё, как любил Джон. Или, может, просто привык, чтобы так было. Без лишних слов, взгляд, кивок, да-да, нет-нет. Джон накрыл ладонью купюры, мимоходом коснувшись пальцев бармена.
— Ну вот щас и волнует.
Негош хмыкнул и отступил назад, делая вид, что раскладывает салфетки. На самом же деле он, бросив быстрый взгляд на зал, оценивал обстановку в баре. Середина дня, народу почти нет, официантка ушла на шестой за час перекур. Джон, продолжая потягивать виски, смотрел, как бармен выходит из-за стойки и, обернувшись, кивает ему головой. Парень знал чего хотел, зашибись, чё. Осушив стакан до дна, Джон соскочил со стула и пошёл следом за Негошем в тёмный угол за барной стойкой, где скрывалась кривая дверь в подсобку.
Едва замок защёлкнулся, Джона тут же прижали к двери, и Негош, встав на колени, дернул вниз молнию на джинсах Джона, стягивая их вместе с трусами. У Джона от такого напора тут же всё затвердело, однако не минет ему был нужен в этот момент.
— Сюда иди, — одним рывком подняв парня на ноги, Джон развернул его к себе спиной и прижал к двери. Негош заскулил, едва руки Джона забрались ему под джинсы, и подался бёдрами назад, вынимая из кармана серебристый квадратик. Блин, а Джон даже и не вспомнил бы о презервативе. Латекс обтянул член, давно занявший боевую позицию, и Джон, сплюнув на руку, пропихнул в парня сразу два пальца. Узкий, собака.
— Давай быстрее, не порвёшь, — бармен прогнулся в пояснице, сильнее подаваясь назад. А терпение Джона и так уже почти иссякло.
— Твою маааать… — первое проникновение, резкое и глубокое, так подхлестнуло кровь, что даже в ушах зазвенело. Джон вцепился пальцами в бедра бармена, подстраивая его под свои толчки, и закрыл глаза, погружаясь в собственный ритм.
Второй рукой он держал парня за плечо, пальцы сами собой скользнули вверх и зарылись в короткие рыжие вихры, едва прикрывавшие затылок.
Вот так, Джон, всё правильно. Короткие и рыжие. Не тёмные локоны до лопаток, собранные в хвост. Гони это из своей дурной башки. Гони, иначе хуже будет.
========== Часть 16 ==========
Семнадцать… Восемнадцать… Девятнадцать… Лесли замер на вытянутых руках и попытался сдуть с мокрого лба выбившуюся из хвоста прядь. Двадцать. Видел бы Марко такие отжимания, за сердце бы схватился, но утром понедельника напрягаться не хотелось откровенно. И так еле глаза продрал. Лесли поднялся на ноги и, дёрнув со стула полотенце, пошёл на кухню. Бутылка воды, таблетки, душ. До выхода из дома оставалось ещё тридцать минут.
Выходные с Лайлой в Гринвиче ещё долго будут ему ночами сниться, это точно. Где подруга умудрялась цеплять такие знакомства, одному богу известно. Хотя два дня в колонии модных художников, среди веганской еды, запаха марихуаны и сплошных разговоров об искусстве, наверное, как раз и были тем самым клином, который левые мысли из головы вышибает. Друзья Лайлы решили под Рождество устроить интерактивную выставку, все работы были представлены в частном доме, принадлежавшем какой-то галерее, обстановка как на барбекю с друзьями, а все вырученные деньги шли в детскую больницу. Лесли бродил там среди картин, статуэток и экспозиций, изображая интерес, хотя ещё в школе осознал, что подобное искусство, так называемое современное, это нечто плохо объяснимое. Лайла, потягивая ягодный мохито, рассуждала о всяких глубинных смыслах и бросала жаркие взгляды на кого-то из художников. Ясное дело, она тоже в этом ни черта не понимала, но ей было весело, а это самое главное. Лесли же честно попытался хоть чем-то восхититься, но, видимо, без алкоголя это было нереально. А антидепрессанты даже от марихуаны эффект гасили.
Была, правда, одна картина. Художник, используя метод искусственного старения, написал портрет индейца чероки в боевом раскрасе на фоне огней Лас-Вегаса. Забавно, конечно, где чероки и где Невада, хотя, может, это был сознательный каламбур. А вот взгляд индейца Лесли привлёк. В нём словно сосредоточилась вся память его предков, вся горечь от того, какая судьба оказалась уготована коренным народам Америки, её истинным хозяевам. Наверняка именно так смотрели на белых индейцы в те эпохи, когда происходила переделка их земель. Когда белым отходили территории Онтарио, Флориды. Мексики.
Чёрт возьми, он лихо отделал того мексиканца. Эта мысль и так постоянно вертелась в голове Лесли, а перед картиной с индейцем так и вовсе засела как заноза. Что же он с ними не поделил? Что там за махач был один на один? И что, собственно, Лесли вообще знал о Джоне Бруксе? Да почти ничего, лишь, что тот очень любил брата, ходил под УДО, крепко бил… И ахренительно целовался. С этой мыслью Лесли и поспешил свалить подальше от картины с индейцем и занять себя чем-то ещё, по крайней мере дурацкая болтовня с очередным гением искусства точно должна была помочь не думать.
Душ быстро освежил разогретые мышцы, и Лесли, выжав волосы полотенцем, вышел из ванной, шлепая босыми ногами по полу. Проходя мимо гостиной, он увидел родителей, сидевших за столом, накрытом для завтрака. Всё как обычно. Пока отец был в разъездах, они с матерю никогда за столом не пересекались, питаясь в разное время и чаще всего в разных местах. Но Джеймс Нолан, наконец, вернулся из очередной поездки, а значит, идиотская традиция семейного завтрака снова в силе. Лесли вошёл в гостиную, сжимая в руке свою бутылку с водой. Он с утра принимал только таблетки, но кого это сейчас волновало? Отодвинув стул, Лесли сел на пустое место перед сервизной тарелкой. Глядя на Джеймса в костюме-тройке и Реджину, которая вечерние платья начинала носить с самого утра, младший Нолан почувствовал себя подкидышем в своей белой футболке и спортивных штанах.
Джеймс оторвался от планшета, на котором была открыта какая-то газетная статья, и потянулся за кофейной чашкой, бросив на сына внимательный взгляд.
— Как прошла твоя поездка с Лайлой?
Лесли хмыкнул про себя. Из Гринвича он вчера вернулся уже ближе к ночи, отца дома ещё не было. Наверняка Реджина о поездке ему только что рассказала. Как всегда забавно, но что уж поделаешь.
— Спасибо, пап. Отлично съездили, увлекательно, — Джеймс одобрительно кивнул в ответ на улыбку сына. Затем снова посмотрел на экран планшета, однако поджатые губы говорили о том, что внимание его сейчас направлено не на прессу.
— Лайла Брайс очень приятная девушка. Маме она нравится, уверен, понравится и мне.
В этот момент Лесли хотел отпить воды из бутылки, но передумал. Какой-то странный разговор витал в воздухе, уж не собирался ли отец поднять ту самую, старейшую и пошлейшую тему тысячелетних споров отцов и детей? Да быть не может, слишком хорошо он знал сына. Лесли посмотрел на мать, надеясь хотя бы по её поведению понять, что происходит, но Реджина вообще отвлечённо смотрела в окно, словно и не слушала разговор. Нехороший признак, особенно в купе с той нервной дробью, которую тихонько отбивали её пальцы по салфетке.
— Лес, на следующей неделе в Белом Доме состоится приём. Он будет приурочен к Новому году, но на деле это деловой ужин для представителей Конгресса. Все конгрессмены будут с семьями, так что… — Джеймс прочистил горло и поднял глаза на сына. — И я был бы рад, если бы ты взял с собой мисс Брайс в качестве спутницы.
Мозг Лесли так усиленно пытался разобраться в подтексте всего сказанного, что сам не заметил, как уткнулся в бетонную стену. Очень интересно.
— Пап, я не понимаю… Если ты думаешь, что я сопротивляться буду, то нет, я ж не маленький. Надо — значит, пойду я на твой приём. Зачем там Лайла?
— Ну…, — Джеймс быстро покосился на жену и снова откашлялся, при этом его ладонь, лежавшая на столешнице, вдруг сжалась в кулак.— Я думаю, с ней тебе там будет комфортнее.
Лесли на автомате потёр свои сбитые костяшки. Когда отец вот так темнил, обычно это означало полную задницу.
— В чём дело, пап?
Джеймс ответил не сразу. Под пытливым взглядом сына он чувствовал себя не уютно, во всяком случае рука его потянулась к горлу и ослабила безукоризненно завязанный галстук.
— На приёме будет новый федеральный судья, Майкл Линден, — и прежде, чем до Лесли успело дойти, Джеймс добавил. — Он будет с семьёй, сын. С Джастином.
И как в дурацких трагедиях, выдержав паузу, почти выплюнул:
— Джастин будет с женой.
Лесли сидел на своём стуле вообще не двигаясь. Слова отца добрались до его ушей, влетели в них и тут же утонули в вакууме. Сколько времени прошло? Два с лишним года. Два с лишним года, казалось, давно бы уже выстроил стену, чтобы не реагировать, не вспоминать. Но вот Джеймс сказал это, ерунду, нечто совершенно нормальное, логичное. Ведь Лесли знал, что где-то сейчас живёт и неплохо себя чувствует тот, кто стал причиной всему. Хотя нет, это ложь. Не был он причиной, только катализатором. Но от этого разве легче, если вот сейчас, спустя долгие часы терапии, лошадиные дозы препаратов и самокопания в голове снова комната в общежии школы “Гайдерс”, смятое постельное бельё, попытки сдержать стоны, чтобы соседи за стеной не слышали. Долгие разговоры и один косяк на двоих. Выходы на ринг, когда за твоим углом всегда он. Его злость, его надежды. Его предательство и лицо, разбитое в кровь. Скорая, полиция, суд. А дальше то лезвие, которое должно было решить всё.
Лесли сжал собственное запястье, чувствуя длинные неровные борозды. Ни хрена ничего тогда не решилось.
— Отец, я Лайлу звать не стану.
Джеймс расправил плечи и занял почти расслабленную позу. Отражать нападение он умел как никто, Конгресс был его вечным полем боя.
— Лесли, выслушай…
— Нет, это ты меня послушай! — Лесли и сам не ожидал, что так резко повысит голос, уже очень давно у него не случалось склок с родителями, однако дать сейчас отцу слово означало проиграть. — Если я тебе нужен на этом приёме, я буду. Но один. Прости, мне жаль, что ты меня стыдишься.
— Лесли, пожалуйста! — Реджина, всё это время изображавшая безучастность, не выдержала и с горечью посмотрела на сына: она тоже слишком хорошо помнила всё, что случилось.
— Не надо, мам. Я всё понимаю, не дурак. Сын-суицидник, психушка, ясное дело, кому захочется таким хвастаться. Пусть лучше все увидят, какой он нормальный, ещё и с девушкой. Да, пап?
Внезапно Лесли услышал в собственных словах нарастающий вызов. А ведь не собирался срываться.
— А ты прикажешь мне радоваться? — Джеймс не шелохнулся, лишь смерил сына пристальным взглядом. — Я счастлив должен быть, что твоя дурость чуть не стоила тебе будущего, а в итоге и жизни? Мне было очень непросто всё замять, но нам тогда несказанно повезло. Если бы отец Джастина отказался пойти на мировую…
— Да я не просил меня спасать, отец! — Лесли, уже не сдерживаясь, с силой хлопнул ладонью по столу. — Я же тебе говорил, что готов отвечать! Суд приговорил бы меня к сроку, я бы сел!
— Да ну. А ты знаешь, что бывает в тюрьме с такими, как ты? — в голосе Джеймса звучала ледяная сталь. — Я смотрю, ты как был дураком, так и остался, да?
— Джеймс, хватит, — Реджина дернулась в сторону мужа, но тот лишь поднял вверх руку, останавливая её.
— Нет уж, дорогая, пусть слушает. Тебе бы “спасибо” сказать за то, что всё так разрешилось. Но, видимо, урок ты так и не усвоил. Если хочешь, иди на приём один. Тебе полезно будет посмотреть, как Джастин Линден распоряжается собственной жизнью, — Джеймс откинулся на стуле в вальяжной позе, чувствуя, что побеждает. — А ты всё продолжаешь цепляться за ваш с ним детский сад.
Теперь в нём говорил не отец семейства, а конгрессмен Джеймс Нолан. Он и сам это понял, но всё уже было сказано. И, видимо, чтобы чуть смягчить ситуацию, наклонился к Лесли и положил ему руку на плечо.
— Сынок, я ведь добра тебе желаю. Мало ли, что случилось по глупости. Нужно делать выводы и двигаться дальше.
Лесли дёрнулся, уводя плечо из-под руки отца. Внутри всё клокотало
— Глупостью было, что я верил ему! А то, что сделал он, это предательство.
— Он сделал то, что делают разумные люди, Лесли. А ты его за это в реанимацию отправил. Что, от большого ума?! Отелло несчастный. Любовь твоя прошла, зато последствия от неё до сих пор выгребать приходится
Над столом повисла тяжёлая, напряжённая тишина. Вот что бывает, когда разговоры по душам перестают быть обыденностью. Лесли был уверен, что ему достаточно терапии, достаточно выговариваться на приёмах у психотерапевтов. И вот пожалуйста, нескольких фраз отца оказалось достаточно, чтобы вывести его из себя, чтобы самоконтроль отключился. Прямо как тогда. И хуже всего было то, что Лесли не знал, от чего его разрывает сильнее. От отцовской прагматичности, граничившей с безразличием. Или от его правоты. Швырнув на стол смятую бутылку, Лесли вскочил на ноги и пошёл к себе.
— Милый, не опоздай в университет, — голос Реджины догнал его в коридоре, и в этот момент Лесли захотелось удавиться. Мама в своём репертуаре, лишь бы сохранить видимые приличия. Лишь бы не выйти за рамки.