Следовательно, он сам себя впустил в дом.
Она взяла письмо — приглашение ее матери и ей с Хлорис на банкет в славонском посольстве — и взглянула на подателя, ожидая, что он уйдет.
Однако он посмотрел мимо нее на капитана Дариуса, подошедшего к двери, и выражение его лица сказало Хионе, что он питает к молодому славонцу глубокую вражду.
Он сказал по-немецки:
— Если вы закончили ваш урок, Дариус, то, возможно, захотите вернуться в посольство вместе со мной.
— Разумеется, — ответил капитан. — Её высочество и я на сегодня почти закончили. Быть может, вы подождете, пока я объясню ей отрывок, который ей надо будет перевести к завтрашнему уроку.
Тот кивнул, поклонился Хионе и вышел на улицу. Она увидела, что карета ждет его в некотором отдалении.
Конечно, если бы он подъехал к дому, что было бы естественно, они услышали бы топот копыт и стук колес.
И он не мог бы проникнуть в дом незаметно.
Хиона закрыла за ним дверь, вернулась в гостиную и, пока они с капитаном Дариусом разбирали учебники и тетради на столе, спросила:
— Почему он шпионит за вами?
— Потому что не доверяет мне.
— Но почему он вам не доверяет?
— Потому что я славонец.
Хиону его ответ не удивил. Другого она и не ждала. Она спросила:
— Если вам не доверяют, то почему вас включили в число тех, кто приехал в Англию? Ведь все остальные австрийцы или немцы, насколько я поняла.
— На этом настояли некоторые члены парламента. Они сказали, что по крайней мере один член депутации должен быть славонцем. После многих споров и противодействия выбор остановили на мне, считая, что я слишком молод, чтобы быть опасным.
— Опасным? — переспросила Хиона.
— Не столько физически, сколько политически.
— Почему? Что происходит? Объясните мне, прошу вас.
— Не смею, — сказал он. — Откровенно говоря, ваше высочество, это может стоить мне жизни. Но я восхищаюсь вами и позволю себе сказать, что сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам, если возникнет такая необходимость, и вы можете во всем на меня положиться, хотя, увы, многого это не стоит.
— Для меня — очень много! — ответила Хиона. — Мне страшно, очень страшно думать, что я окажусь одна в чужой стране, где мне не с кем будет поговорить откровенно и свободно.
— Для меня бы это была огромная честь, — сказал капитан Дариус. — Как был бы я горд! Но если бы они узнали, что мы вели этот разговор, меня немедленно убрали бы с моего поста, и встречаться нам стало бы невозможно.
Хиона судорожно вздохнула.
— Понимаю, — сказала она. — И мы должны быть очень-очень осторожны, хотя прежде здесь это принято не было. В следующий раз, когда вы придете, я запру дверь.
Улыбка капитана словно озарила его лицо.
— Голос практичной англичанки! — сказал он. — А мне даже в голову не пришло, что есть такой простой выход — попросить вас запереть дверь.
Хиона тоже засмеялась, а потом сказала:
— Да, звучит забавно, но ведь это очень серьезно, правда?
Капитан кивнул:
— Конечно, но я ничего не могу сделать. Только предложить вам мою помощь, если возникнет необходимость, а пока соблюдать осторожность, чтобы меня не отослали.
— Да, это по-настоящему важно, — согласилась Хиона. — Ведь, потеряв вас, я останусь совсем одна!
Капитан Дариус посмотрел на нее так, что ей стало еще страшнее.
Он боится за нее, боится того, что прячет будущее. Ей больше всего хотелось расспросить его, но она инстинктивно знала, что пока не время.
Она достаточно наслышалась о балканских политических интригах и понимала, что любого, кто может показаться опасным, уберут без пощады.
Она понимала, что было бы ошибкой недооценивать подозрительность немцев на службе короля — они способны на самое ужасное, лишь бы помешать ей уклониться от брака, в котором они видят спасение трона.
Облечь все это в четкие слова было трудно, но теперь каждую ночь Хиона лежала без сна, размышляя над тем, в чем она не сомневалась, но не могла ничем подтвердить, и ее мучил отчаянный страх перед тем, что ожидало ее, когда она покинет Англию.
А тем временем их маленький дом тонул в свадебных подарках от самых разных людей, которые прежде не обращали на нее ни малейшего внимания.
И не только от тех, кто знал ее отца, но и от других посольств, и от родственников, которые прежде не вспоминали об обедневшей принцессе Луизе и ее двух дочерях.
— Сомневаюсь, что ты получишь столько же подарков, Хлорис, — сказала Хиона своей сестре.
— Я буду изумлена, если получу хотя бы половину, — ответила Хлорис. — Но ведь все хотят числиться в знакомых королевы! И конечно, уже ждут от тебя приглашения погостить в твоем великолепном дворце.
— Приму их с распростертыми объятиями, — усмехнулась Хиона, — но сильно подозреваю, что их подарки рассчитаны на то, чтобы угодить королеве Виктории, а не мне. Думаю, она захочет узнать, кто на что расщедрился, так что нам лучше составить список. Слова ее оказались пророческими — несколько дней спустя из Виндзорского замка была прислана записка: королеве угодно узнать, какие подарки получила Хиона, которая должна захватить с собой на завтрак в замке наиболее редкий из них, который может заинтересовать ее величество.
— Королева выказывает больше интереса к твоей свадьбе, любовь моя, чем я ожидала! — воскликнула принцесса Луиза.
— Мне кажется, она видит во мне надежное оружие, которое оборонит трон Славонии в нынешнем его состоянии от революции.
Хиона сама толком не знала, что подразумевает. Но она хотела показать матери, как много ей известно, а потому не удивилась, когда принцесса Луиза побледнела и сказала слабым голосом:
— Почему ты говоришь подобные вещи? От кого ты слышала о революции в Славонии?
Ее слова заставили Хиону опомниться: если ее воспримут серьезно, это может повредить капитану Дариусу.
— Я пошутила, мама, — быстро сказала она. — Вы ведь знаете, как часто на Балканах случаются революции, и было бы странно, если бы Славония оказалась исключением.
Ей почудилось, что ее мать облегченно вздохнула, прежде чем сказать:
— Мне кажется, так шутить не следует. Революции ужасны, как объяснил бы тебе твой отец, будь он жив, а я хочу, чтобы ты царствовала над мирной страной, не опасаясь, что твоего супруга свергнут.
— Я уверена, что так и будет, — сказала Хиона весело, решив про себя быть в будущем осмотрительнее.
Однако ее взбесила мысль, что ее мать, как и капитан Дариус, знает больше, чем говорит ей, а ее собираются держать в неведении. Во всяком случае, до тех пор, пока на палец ей не будет надето кольцо, а на голову — корона.
Королева Виктория долго наставляла ее, с каким достоинством она должна держаться, когда будет королевой, и как превыше всего ставить желания своего мужа.
— Твой муж австриец, а потому тебе он может показаться несколько педантично требовательным. Тем более что он воспитывался в Германии, — сказала ее величество.
— Воспитывался в Германии, государыня? — перебила Хиона. — Мне об этом не говорили.
— Да, он рос там и служил в немецкой армии, прежде чем ему представился случай взойти на престол Славонии.
— Прошу вас, государыня, расскажите мне о нем побольше, — попросила Хиона.
— Он прекрасно со всем справился, — сказала королева категорично. — Его семья была бедна, а он к тому же был младшим сыном эрцгерцога, своего отца. И потому судьба улыбнулась ему, когда он смог стать монархом.
— Да, конечно, — согласилась Хиона.
— Ты должна всячески его поддерживать, дорогое дитя, — продолжала королева. — Должна помогать ему всеми доступными тебе способами и помнить, что немцы не любят, чтобы женщины спорили с ними или поступали им наперекор.
Королева въедливо посмотрела на Хиону, словно подозревая в ней самостоятельность и упорство, а затем добавила:
— Ты должна научиться быть уступчивой, тактичной, а порой и смиренно кроткой. Да, это нелегко, но я уверена, что именно этого король Фердинанд ждет от своей жены.
Королева не заметила, как Хиона внутренне вся напряглась, словно мысль о такой покорности ей претила.
Но она не хотела, чтобы королева или еще кто-нибудь поняли, насколько ее интересует положение в Славонии, и поспешила сказать:
— Я постараюсь, государыня. Я знаю, каким счастливым был ваш брак с принцем Альбертом.
Взгляд королевы смягчился.
— Да, мне выпало огромное счастье, что я была замужем за таким чудесным, таким совершенным во всех отношениях человеком, и надеюсь, ты будешь столь же счастлива с королем Фердинандом.
— Я тоже на это надеюсь, — сказана Хиона, — и от всего сердца благодарю вас, государыня, за ваши советы.
Она сделала реверанс, поцеловала руку королевы, а потом ее щеку.
И только покинув дворец, сказала матери:
— Не понимаю, почему немцы презирают женщин до такой степени, что превращают их в половики для вытирания ног!
Принцесса Луиза растерялась.
— Я уверена, ее величество не хотела, чтобы ты подумала подобное.
— Но что еще могла я подумать? — спросила Хиона. — Не представляю себе, как я откажусь от собственных мыслей и буду соглашаться со всем, что придет на ум какому-то старику, будто это Святое Писание!
Принцесса вскрикнула:
— Хиона, не смей так говорить! Это очень дурно! Я убеждена, ты обнаружишь много общего между собой и королем Фердинандом, много такого, о чем вы будете разговаривать, обсуждать, и он будет прислушиваться к твоему мнению, как ты — к его.
— Да, разумеется, мама, — согласилась Хиона.
Сказала она это очень мягко, и принцесса не уловила сарказма.
Однако вечером, поднявшись к себе в спальню, Хиона посмотрелась в зеркало.
Она выглядела такой юной! Нежный овал лица, огромные спрашивающие глаза.
И пока ока глядела на себя, у нее вырвался вопрос: — Как я это вынесу? Совсем одна, беспомощная? О Господи, молю тебя, дай мне вырваться из этой ловушки!
Глава 3
К тому времени, когда они приехали в Тилбери, где их ждал военный корабль, чтобы доставить по Средиземному морю в ближайший к Дюрику порт, Хиона несколько ободрилась.
Ночью накануне отъезда она погрузилась в безысходное отчаяние при мысли, что покидает мать, Хлорис и все, что любила, ради неизвестной страны и неизвестного мужа, мысль о котором пугала ее все больше.
Поведение славонского посла, да и капитана Дариуса, убедило ее, что от нее скрывают вещи, которые ужаснут ее, когда она столкнется с ними.
Однако у нее не было никаких доказательств, и она не могла поделиться своими подозрениями даже с матерью.
А когда она разговаривала с сестрой, Хлорис, испытывавшая неимоверное облегчение, что ей не пришлось отказаться от любимого человека ради трона, которого она не искала, начинала рисовать самые радужные картины будущего и внушать Хионе, какой волшебной сказкой окажется ее жизнь в Славонии.
Но Хиона была слишком умна, чтобы предаваться иллюзиям.
Она обожала отца, всегда старалась быть с ним, что очень его трогало, и он разговаривал с ней, совсем еще маленькой девочкой, как со взрослой.
Он был очень умным и чутким человеком, и от него она научилась разбираться в людях, развив свою природную способность симпатизировать им и понимать их. Обдумав все, зная, что у нее нет способа избежать брака с королем, она решила: раз уж ей суждено стать королевой Славонии, делать все, насколько от нее зависит, чтобы оправдать свое высокое положение, помогая всем кому сможет.
Но ее грызло предчувствие, что это окажется далеко не так просто и что, хотя никто об этом не говорил, в короле было что-то странное, если не сказать, страшное.
Из отцовских книг она уже извлекла все сведения, какие они содержали, и ей было нужно, чтобы кто-то, предпочтительно капитан Дариус, откровенно рассказал ей, что ее ожидает в стране, где ей предстоит царствовать.
Но она знала, что капитан Дариус сказал ей чистую правду — если посол или еще кто-то подумает, что он не просто дает ей уроки славонского языка, его не просто отошлют от двора, но и скорее всего, как ни невероятно это звучит, он будет убит.
Ей было хорошо известно, как беспощадны немцы, когда сталкиваются с противодействием.
Хотя король был австрийцем, она сочла знаменательным, что рос он в Германии.
Осторожно наводя справки, она выяснила, что число австрийцев при дворе, хотя и значительное, уступало числу немцев, и что почти все офицеры в армии были немецкого происхождения.
Лишь одно ее утешало: она не только превосходно знала немецкий, но уже неплохо овладела славонским.
Однако она осмотрительно умалчивала об этом в беседах с послом, который при каждой их встрече осведомлялся, как продвигаются ее занятия.
Она инстинктивно понимала, что он предпочтет услышать отрицательный ответ.
— Меня поражает, ваше высочество, — сказал он, — что вы находите время среди хлопот с вашим приданым на эти уроки и тратите на них силы, которые нужны вам для стольких других дел.
— Я нахожу их очень интересными, ваше превосходительство, — ответила Хиона. — И, как вам известно, мой отец очень интересовался историей Балкан, и я знаю, он не одобрил бы, если бы я не старалась познакомиться со Славонией поближе. А там, конечно, есть много книг, не переводившихся на другие языки.
Посол засмеялся язвительным смехом.
— Книг? — повторил он. — Сомневаюсь, что вы найдете хоть что-нибудь интересное, поскольку славонцы — народ необразованный, а по моему мнению, и чуждый цивилизации.
Хиона промолчала. Она знала, что это ложь.
От капитана Дариуса она слышала, что некоторые славонские поэты получили признание в других странах.
И они обладали собственной культурой, которая, хотя в последнее время и подвергается гонениям, вызывала интерес и уважение у многих иностранных ученых.
Она потребовала от капитана объяснение слова «гонения».
— Вы хотите сказать, — осведомилась она, — что ваши люди искусства, ваши художники и писатели не находят поддержки?
Капитан Дариус ответил, понизив голос:
— Не просто не находят поддержки, ваше высочество, но им всячески препятствуют продавать свои творения, будь то картина, роман или стихи, за пределы страны.
— Не могу поверить! — вскричала Хиона.
Но она знала, что капитан Дариус говорит правду, ничего не преувеличивая.
Три недели, отведенные ей для приобретения приданого, подходили к концу, и теперь посол взял на себя остальные приготовления, держась властно и безапелляционно.
Хиона чувствовала себя новобранцем, которого гоняют по плацу.
— Это нестерпимо, мама! — возмущенно жаловалась она матери.
Принцесса Луиза сказала только:
— Милочка, прошу тебя, не восстанавливай его против себя. Согласна, он очень трудный и довольно неприятный человек, но в будущем тебе придется держаться дипломатично и с ним, и с такими, как он. Ты допустишь большую ошибку, если позволишь, чтобы его величеству посылались неблагоприятные отзывы.
— Если король и все остальные в Славонии будут вести себя, как посол, — ответила Хиона, — я вернусь домой следующим же пароходом. Я знаю, что не вынесу этого!
Принцесса Луиза вскрикнула от ужаса.
— Прошу тебя, Хиона, не говори так! — сказала она. — Я знаю, любовь моя, тебе очень тяжело, после того как ты жила счастливо и свободно, привыкать теперь к жестким требованиям королевского сана и двора, но это приходится терпеть всем особам королевской крови, ты ничего не можешь изменить.
— Папа рассказывал, как он был счастлив в детстве, какой дружной была его семья.
— Это совсем другое, — ответила принцесса Луиза. — И я бы так хотела, чтобы твой отец был сейчас с нами и объяснил тебе, насколько важно, чтобы ты вела себя как подобает и не раздражала короля.
Голос матери был таким несчастным, что Хиона удержалась и не произнесла слов, которые чуть не сорвались с ее губ. Да и что толку жаловаться, когда она заранее знает ответ?
Несколько ночей она плакала и плакала, пока наконец не уступала сну, и только утром ее любовь к жизни и неукротимая живость характера пробуждали в ней уверенность, что какие бы страшные испытания ее ни ожидали, она не только их выдержит, но и останется победительницей.