Это была женщина лет тридцати, с приятным лицом, и Хиона сказала:
— Если не ошибаюсь, вы славонка.
Сказала она это по-славонски, и глаза женщины просияли.
— Вы говорите на нашем языке, ваше высочество?
— Постаралась выучиться чему смогла по дороге сюда, — ответила Хиона.
— Но это чудесно! Поистине чудо! С тех пор как меня взяли во дворец, со мной никто не говорил на моем родном языке.
— И давно вы там служите? — спросила Хиона.
— Больше пяти лет, ваше высочество.
— Ну, так вы должны помогать мне с ним, — сказала Хиона. — Вы останетесь при мне, когда мы приедем?
— Надеюсь, ваше высочество, но это зависит от того, будете ли вы довольны мной.
— Я очень-очень довольна, что вы славонка, — ответила Хиона.
Немного поговорив с камеристкой, она вышла в гостиную, где ее ждали Боудены и славонский посол.
Она знала, что к королевскому вагону прицеплен другой, для свиты, и с облегчением подумала, что останется одна и не будет вынуждена слушать, как они разговаривают в гостиной, когда сама ляжет спать.
И, словно читая ее мысли, леди Боуден сказала:
— Вы не боитесь остаться одна, ваше высочество? Его превосходительство как раз говорил, что в гостиной могли бы дежурить ночью ваша камеристка или кто-то из адъютантов, если вы это предпочтете.
Хиона засмеялась:
— Ни в коем случае! Я уверена, они все время меня будили бы то кашлем, то шагами. Нет, я предпочту быть одна. Уверяю вас, я нисколько не боюсь.
— Ну мы, так сказать, за стеной, если мы вам понадобимся, — сказала леди Боуден. — Планируя этот вагон, его величество сказал, что ему неприятна близость слуг, и потребовал, чтобы вагон строился только для него.
— И, по-моему, поступил совершенно правильно, — сказала Хиона. — Посторонним незачем знать, храпишь ты или нет.
Она пошутила, но славонский посол был шокирован так, словно она нанесла оскорбление особе короля.
Ей хотелось полюбоваться пейзажем, и потому Хиона села у окна по ту сторону гостиной от остальных.
На их попытки завязать разговор она отвечала односложно, и вскоре оба посла начали беседовать вполголоса, а леди Боуден задремала.
Через какое-то время они остановились на станции, в вагон подали обед, и к ним присоединились министры. Обильная трапеза затянулась, и Хиона изнывала от скуки, хотя мысленно и выговаривала себе за это.
Капитан Дариус, естественно, приглашен не был, а всем остальным, решила она, давно перевалило за пятьдесят.
Иногда они словно спохватывались, вспоминали о ее присутствии и обращались к ней с тем или иным замечанием, настолько банальным, что она не трудилась отвечать, но все остальное время разговаривали между собой, причем о вещах, о которых она не имела никакого представления, нарочно, как она не сомневалась, избегая всего, что могло бы ее заинтересовать.
Наконец, когда она уже не могла бороться с зевотой, а графины с портвейном и ликерами наполняли рюмки не менее шести раз, поезд остановился.
Славонский посол встал, отогнул бархатную занавеску и воскликнул:
— Манский перевал! Быстро доехали! Никак не думал, что мы будем у границы так скоро.
Хионе это время казалось нескончаемо долгим, и она подумала, что им его скрасили еда и напитки.
А потому она очень обрадовалась, когда леди Боуден сказала:
— Мне кажется, нам пора удалиться и дать возможность ее высочеству немного отдохнуть. Завтра ей предстоит долгий день.
— Совершенно верно, — согласился славонский посол. — Ваше высочество, мы тронемся в восемь часов и прибудем в столицу перед полуднем. Его величество будет нетерпеливо ожидать вас на вокзале с премьер-министром и другими членами правительства.
Он помолчал и добавил:
— Возможно, вам придется сказать несколько приветственных слов, но полагаю, его величество поблагодарит всех за вас, и вам останется лишь улыбаться ему и выслушивать представления с достоинством и, надеюсь, с удовольствием.
Вновь он говорил с ней точно с новобранцем. Хионе очень захотелось так ему и сказать, но она ответила спокойно:
— Благодарю вас за предупреждение, а теперь, как сказала миледи Боуден, я устала и была бы благодарна, если бы ко мне прислали мою камеристку, чтобы я могла лечь спать.
После этого им пришлось уйти, и ей показалось, что кое-кто из министров с сожалением оглянулся на еще полные до половины графины.
Впрочем, лакеи тут же их унесли, и, выслушав несколько совершенно ей не нужных пожеланий доброй ночи, она осталась одна.
Хиона отдернула занавеску на окне и увидела, как и ожидала, что они находятся высоко в горах, чьи вершины темными силуэтами рисовались на фоне звездного неба.
Тут в вагон поспешно вошла ее камеристка Мизра со словами:
— Ваше высочество, наверное, очень устали. Время уже позднее.
— А который час? — спросила Хиона.
— Почти полночь, ваше высочество.
Хиона вздохнула.
— Я так и думала, но они пили и пили.
Мизра засмеялась.
— Мы всегда так говорим о немцах, — сказала она. — Пьют! Пьют! Пьют!
Вдруг, словно спохватившись, она прижала ладонь корту.
— Простите, ваше высочество, мне не следовало говорить так.
— Я хотела бы сразу объяснить, — сказала Хиона. — Если вы останетесь при мне, а я надеюсь, что так и будет, нам следует быть откровенными друг с другом. Вам совсем не нужно беспокоиться, что вы скажете что-нибудь лишнее или не так. Я хочу, Мизра, чтобы вы говорили все, что вам нравится, и я буду рада. Я ценю откровенность. Я знаю, что могу быть откровенной с вами, что вы никому не расскажете.
К ее удивлению, Мизра опустилась на одно колено и поцеловала ей руку.
— Ваше высочество, вы так прекрасны! Я чувствовала, что английская принцесса должна быть именно такой. Я очень, очень горда, что служу вам.
— Благодарю. — Хиона была растрогана. — А теперь, Мизра, помогите мне раздеться, потому что иначе я не проснусь до восьми часов, когда мы поедем дальше.
Они прошли в спальню, и Хиона сняла прелестное платье, которое надела к обеду.
Мизра помогла ей облачиться в обычную рубашку и атласный пеньюар, потому что она опасалась, что в горах будет холодно.
Однако холод оказался не таким уж сильным, а она не сомневалась, что в Дюрике, расположенном в долине, будет даже жарко.
Она уже решила, что надеть для встречи со своей новой страной.
Все туалеты, выбранные для нее матерью, были безупречного вкуса и очень красивы, так как оплачивала все королева Виктория, и они могли ничем себя не ограничивать.
Мизра расчесывала волосы Хионы, пока в них не затрещали электрические искры, а тогда с низким реверансом сказала:
— Могу ли я еще чем-нибудь услужить вашему высочеству?
— Нет, благодарю, мне ничего не нужно, — ответила Хиона.
Она уже предупредила, что пока не будет ложиться, потому что хочет, оставшись одна, поглядеть на горы и помолиться на ночь, глядя на них.
У нее возникло ощущение, что так ее молитвы вернее вознесутся к Престолу Божию, чем если она прочтет их в постели.
— Тогда я пожелаю вам спокойной ночи, ваше высочество, — сказала Мизра. — Да хранят ангелы ваш сон.
— Конечно, они будут хранить его, — ответила Хиона. — А может быть, их зашита потребуется мне и завтра в случае, если на меня нападет Невидимый.
Она сказала это обдуманно, чтобы посмотреть, какое действие ее слова произведут на славонку Мизру.
Но она не ожидала увидеть на лице камеристки глубокий ужас, не ожидала, что та прижмет руки к сердцу, словно защищаясь от удара.
— Что… ваше высочество… знает о… о Невидимом? — нерешительно спросила Мизра секунду спустя.
— Очень мало, — ответила Хиона. — И я хотела бы услышать от вас побольше.
Ужас Мизры сменился паникой.
— Говорить о нем в вагоне его высочества опасно, ваше высочество. Очень, очень опасно. В другой день, в другое время, но не здесь!
Она почти застонала, осенила себя крестным знамением, сделала еще один реверанс и выскользнула за дверь спальни. Хиона услышала, как она пробежала через гостиную и притворила за собой дверь королевского вагона.
Хиона знала, что после остановки к дверям вагонов были приставлены деревянные ступеньки для удобства тех, кому потребовалось бы выйти или войти.
Теперь справа и слева от ступенек стояли часовые.
Хиона задумалась о странном поведении Мизры. Однако с удовлетворением заключила, что камеристке известно про Невидимого, и рано или поздно она уговорит ее рассказать все.
— Словно интрига в романе, — сказала она вслух и собралась отдернуть занавески на окнах, когда сообразила, что тогда ее можно будет увидеть снаружи.
Поэтому она открыла дверь и вошла в гостиную, где горел только ночничок, погасила его и только тогда отдернула занавески.
За стеклами она различила скалистые склоны над перевалом, деревья у их верхнего края, а еще выше — прекрасные гордые пики на фоне звезд.
Но окно ограничивало кругозор, и она увидела меньше, чем ей хотелось бы.
Понимая, что поступает неосторожно, она вышла из гостиной в небольшой тамбур и открыла дверь над неровной каменистой площадкой — платформы здесь, в высшей точке перевала, как она догадалась, не было.
Часовые отошли от ступенек, но все еще стояли смирно с винтовками в руках спиной к ней.
Оберегают ее, подумала она с легкой улыбкой, от скал и деревьев — ведь больше вокруг ничего не было видно.
Из двери вагона ей открылся великолепный вид не только на пики над перевалом, но и на панораму хребтов в отдалении.
В черном небе брильянтами переливались звезды, а восходящий месяц заливал серебристым светом каменные обрывы.
Красота была такая, что у Хионы перехватило дыхание.
Именно этого она ждала и почувствовала, что теперь ей будет легче молиться о желаниях своего сердца. Ни разу с той минуты, как ей пришлось покинуть Англию, она не ощущала такой близости к Богу.
И тут где-то у начала поезда прогремел взрыв.
Вагонов на шесть впереди. В тишине ночи он прозвучал оглушительно.
Рельсы тут слегка изгибались вправо, и Хиона ничего не увидела. Но тут затрещали выстрелы, и часовые вскинули винтовки к плечу.
Словно бы что-то происходило у паровоза, но со своего места Хиона по-прежнему ничего рассмотреть не могла.
Распахивались двери передних вагонов, на землю спрыгивали солдаты.
Вновь раздалась стрельба, и часовые вытянули шеи, пытаясь хоть что-то увидеть.
Хиона уже открыла было рот, чтобы спросить у них, что случилось, как вдруг прямо у нее из-под ног донесся шепот. Мужской голос произнес по-английски:
— Спасите меня! Ради Бога, спасите меня!
Глава 4
Позднее Хиона поняла, что ею руководил инстинкт. Ничего сознательно не обдумывая, она сбежала по приставной лесенке, направилась к часовым и шагах в двух у них за спиной сказала громко:
— Мне кажется, вон там в кустах кто-то прячется. Я уверена, что там мелькнула какая-то фигура.
Она указала на кустарник шагах в двадцати от путей.
Как она и надеялась, часовые бросились туда, а она, не поворачивая головы, догадалась, что в эту секунду кто-то взбежал по деревянным ступенькам и скрылся в вагоне.
Она уже хотела вернуться туда, но тут из-за заднего вагона выбежали солдаты во главе с офицером.
Они держали наперевес винтовки с примкнутыми штыками, офицер размахивал пистолетом, но остановился, узнав ее.
— С вами все хорошо, ваше высочество? — спросил он по-немецки.
— О да, благодарю вас, майор, — ответила Хиона, определив его чин по эполетам.
Офицер поглядел на часовых, опасливо оглядывавших кусты, на которые им указала Хиона. Не дожидаясь его вопроса, она сказала:
— Мне показалось, я заметила какое-то движение в тех зарослях.
Офицер без колебаний отдал команду и вместе с солдатами побежал туда.
Хиона поднялась по ступенькам в вагон.
Только входя в дверь, она спросила себя, не был ли ее поступок неразумным или даже опасным.
Но тут же вспомнила, что о помощи ее попросили по-английски, захлопнула за собой дверь и задвинула задвижку.
Повернувшись, чтобы войти в гостиную, она увидела, что помещение погружено в полную темноту.
Кто-то задернул занавески, которые она отдернула, чтобы полюбоваться звездами.
Она было испугалась, но тут бархатный низкий голос произнес по-английски:
— Не бойтесь, я не причиню вам зла, и я очень вам благодарен.
Голос донесся из глубины гостиной. Хиона протянула руку, нащупала спинку стула и села.
Наступила полная тишина, которую тут же нарушили новые выстрелы.
Она не могла понять, доносятся ли они от паровоза, где раздался взрыв, или от кустов, на которые она показала солдатам.
Прислушиваясь, она сознавала, что укрытый мраком человек в гостиной прислушивается не менее напряженно.
Потом голосом, который чуть-чуть дрогнул, потому что ей становилось страшно, Хиона спросила:
— Но что происходит?
— Вы не знаете?
— Мне никто ничего не сказал.
У нее возникло ощущение, что он задумался, прежде чем ответить:
— В паровоз бросили бомбу, чтобы помешать поезду двигаться дальше.
— Кто бросил?
— Вы называете их «революционерами», — был ответ. — Но я предпочту назвать «патриоты».
— Вы хотите сказать, что вы славонец?
— Совершенно верно.
— Славонец и говорите по-английски?
— Вы предпочли бы, чтобы я говорил по-немецки?
Хиона улыбнулась.
— Но я могу говорить с вами и на вашем языке.
— Замечательно! — воскликнул он с удивлением. — Вы позаботились выучить язык нашей страны! Этого никто от вас не ожидал.
Прежде чем Хиона смогла ответить, у вагона послышались шаги, и кто-то подергал дверь.
Когда они сообразили, что задвижка задвинута, они громко постучали.
У Хионы сжалось сердце, и она почувствовала, как напрягся скрытый мраком человек.
Она сама не понимала, откуда знает это, но она ощутила исходившие от него флюиды.
Она нарочно выждала несколько секунд, и когда снова раздался стук, сказала, зная, что стучащий решит, будто ей пришлось идти из спальни:
— Кто там?
— Полковник Мюллер, ваше высочество. Его превосходительство прислал меня справиться, как вы. Он пришел бы сам, но взрыв застал его уже в постели. Однако он одевается и вскоре придет к вам.
Хиона перевела дух и сказала:
— Прошу, поблагодарите его превосходительство, но со мной ничего не случилось. Я только очень устала и никого не хочу видеть.
— Ваше высочество, его превосходительство полагает, что кто-то из офицеров должен до утра подежурить в вашей гостиной.
— В этом нет никакой нужды, — отрезала Хиона, — хотя я тронута заботливостью его превосходительства. Передайте ему, что я уже легла спать и не хочу, чтобы меня снова будили.
— Вы совершенно уверены, ваше высочество, что не хотите, чтобы вас охраняли в вагоне?
— Совершенно уверена, — твердо сказала Хиона. — Спокойной ночи, полковник, и благодарю вас.
Она не услышала удаляющихся шагов полковника и поняла, что ее решение его смущает и он готов настаивать и дальше.
Однако через минуту-другую он, видимо, понял, что она решения не изменит, и ушел в сторону паровоза.
Человек во мраке тихонько засмеялся.
— Вы были очень суровы с ним. Вы всегда настаиваете на своем?
— Редко, — призналась Хиона.
Опять послышались шаги — мерные, солдатские — и оборвались возле вагона.
— Кажется, вас все-таки будут охранять, хотя и снаружи.
— Боюсь, что да, — ответила Хиона. — Значит, мы должны говорить очень тихо, не то они решат, что я помешана и разговариваю сама с собой.
— Я очень польщен, что вы намерены поговорить со мной, — услышала она. — Так не могу ли я предложить, если это вас не испугает, чтобы мы сели поближе друг к другу?
— Я уже об этом подумала, — сказала Хиона. — И если мы перейдем к противоположной стене, им будет труднее нас услышать.
С этими словами она встала и на ощупь направилась в противоположный угол маленькой гостиной.
Добравшись до окна, она почувствовала, что спасенный ею человек стоит совсем рядом, но не ощутила ни малейшего страха. Они сели на стулья, лицом друг к другу, и она поняла, что, как ни странно, испытывает к нему глубокое доверие.