К этому времени я справилась со своим неожиданным румянцем и решила, что хватит отмалчиваться. Мне же есть что сказать.
— Лично я верю в любовь. И люблю Марка, — произнесла тихо.
— Какие у вас тут серьезные разговоры, — сказал вышедший из воды и незаметно подошедший Логан. Он даже не пытался вытереться полотенцем, так и стоял рядом с моим лежаком, блестя на солнце стекающими по коже каплями.
И смотрел на меня своим тяжелым, темным взглядом.
Блин, до мурашек. И опять щеки начинают розоветь.
— Зря я не надела шляпу, — пробормотала я подошедшему Марку. — Что — то голова разболелась.
— Тебе нужно в тень или в дом под кондиционер, — заволновалась Фло. — Давай я тебя отведу? Или Марк с удовольствием тебя в доме полечит. Секс, кстати, помогает от всех болезней, от головной боли — точно. Я читала в Космополитен.
Я бессильно прикрыла глаза. Она неисправима.
— Собирайся, иначе ты можешь получить тепловой удар с непривычки. — Марк помог мне собрать вещи. — Пойдем, посидим в теньке парка.
Ух, спасибо, милый. Уходить в дом под понимающим взглядом старшего брата совершенно не хотелось. А вот прогуляться в парке — почему нет, прекрасная мысль.
Мы попрощались с остальными и побрели к зеленым зарослям слева от дома.
— Как себя чувствуешь, Кэти?
— Немного получше. Здесь прохладнее.
— Правда лучше?
— Вполне. А что?
— М — м–м, котенок, тогда ныряем сюда. У меня есть любимое место, скрытное такое… с гамаками.
Рука Марка с моей талии опустилась ниже, накрывая ягодицу под тонкой тканью парео.
Глава 7. Жаркий полдень в беседке. С разговорами и стриптизом
Надеюсь, со стороны пляжа нам никто не смотрит в след. Я наклонила голову к его плечу, вдыхая свежий запах разгоряченной под солнцем кожи.
Он наклонился, шепча:
— Ах, какая красивая девочка ко мне прижимается. Улыбается мягким, сладким ртом. Она знает, как я ее люблю? Как обожаю вот эту родинку под нижней капризной губкой.
Поцелуи Марка как текучий мед, их глотаешь и дрожишь от плывущего по венам удовольствия. Марк вбрасывает всего себя прямо в мою кровь, себя — отчаянного, увлеченного, влюбленного. Дурманя как наркотик, отключая от окружающего мира.
Поэтому я опасаюсь его объятий вне закрытых от любопытных глаз комнат и подозреваю, что младшему Бекендорфк, наоборот, нравится смотреть на мое поражение в самых неподходящих местах. Это как тайная власть, которая делает его еще более могущественным в собственных глазах.
— Люблю твое возбуждение, — он, уже не сдерживаясь, сильно и жарко целует. Успевает лизнуть по губам и глубоко, ритмично заныривать в рот, сцепляясь кончиком своего языка с моим. Наполняя меня мятным дыханием.
Разница наших интересов в том, что я готова целоваться вечно, а вот к остальному отношусь более спокойно. Не так сумасшедше как Марк.
— Быстрее, — его уже потрясывает от нетерпения.
Между деревьев тенистой полянки растянуты цветные веселые гамаки. Отсюда пляж не виден, и мы тоже останемся не заметны. Меня тащат к самому краю, где у зеленой стены притулилась белокаменная, обвитая плетистыми розами беседка.
На прямом солнце эти нежные цветы долго бы не выжили, а здесь поднялись вверх на полных три метра, почти полностью перекрывая пространство между столбами, поддерживающими куполообразную крышу. Аромат сильный, и вид в целом романтический, словно ландшафтный дизайнер сажая растения, вдохновлялся старинной открыткой на Валентинов день.
— Может пойдем в дом? — безнадежно предлагаю я, подозревая, что просто поцелуями на свежем воздухе мы уже не обойдемся.
— Когда нас могу застукать, ты слаще реагируешь.
Марк отбирает у меня сумку вместе со скрученными в рулон полотенцами. Я ими пытаюсь шутливо от него отбиться, но куда там. Наши силы неравны, да и новый поцелуй на пороге беседки работает словно контрольный выстрел.
Я таю.
Сама не понимаю, как, но через минуту я сижу на гладкой деревянной скамейке, а все вещи валяются под ней.
— Котенок, готовься. Я тебя буду соблазнять, — сообщает Марк. — Стриптиз! Только для тебя.
Он в шлепках и еще мокрых плавках — шортах, поэтому я не сразу понимаю, в чем именно будет заключаться обещанный стриптиз. Моего золотоволосого Аполлона не останавливают такие мелочи, как нехватка снимающихся предметов. Он медленно, красуясь, скидывает обувь. И, напевая низким, бархатистым голосом, начинает потягивать от себя резинку пояса.
Ему не обязательно музыкальное сопровождение, чтобы от мелодичных мурлыканий перехватывало дыхание. Я не раз слышала, как на выступлениях Марк останавливал своих парней и пел а капелла, а в зале начинали нервно рыдать от счастья.
— Единственная моя, — выводит Марк, — я знаю, ты не горишь как я. Но моей жаркой любви хватит на нас обоих, родная.
Это его новая песня, она не о нас, но пусть напевает, потому что мелодия до одури красивая, и каждое слово ластится по коже и рассыпается искрами до мурашек.
Мою ладонь нежно целуют в линию судьбы и кладут на живот, там, где у Марка каменно — твердые мышцы пресса. Он в деланном изумлении распахивает глаза, по сантиметру опуская мою руку вниз под ткань.
— А ты любишь шалить, — скалит белоснежные зубы. Поддавшись вперед и прижимаясь к моим пальцам гладкой, горячей, пылающей словно полуденное солнце головкой. — Я еще не разделся, а ты спешишь. Неужели так сильно меня хочешь?
Я фыркаю. И получаю новый, сильный, головокружительный поцелуй, просто сминающий губы.
А внизу тыкается в руку, нетерпеливо рвется вперед член, несгибаемый и упрямый в достижении целей. Точно такой, как его хозяин.
Когда — то встретив меня в коридоре университета, он развернулся и просто пошел следом. Довел до аудитории, выяснил преподавателя. К вечеру младший Бекендрф знал на каком курсе я учусь и вообще кто я такая. Его не остановили ни моя простоватая внешность с полным отсутствием косметики на лице, ни первые недели игнорирования, когда я никак не могла понять почему неизвестный парень прицепился ко мне как банный лист.
Он встречал меня утром, внезапно возникал днем и подпирал дерево под окнами общежития по вечерам. Неостановимый в убеждении, что я его девушка и мне нужно лишь время, чтобы это осознать.
Я оценила Марка только после долгих настойчивых ухаживаний и первого, робкого и очень нежного секса.
Если смотреть на него со стороны, на машины, которые он менял по настроению, на гомонящую свиту, которая постоянно сопровождала его в университете, на иронично — презрительное выражение лица, редко покидавшее его внутри учебных стен, никогда не заподозришь насколько чутким Марк умеет быть.
Теперь — то я знаю, что расставание с девственностью может пройти в процессе долгого дурманящего удовольствия и в угаре крышесносных поцелуев.
— Эй, ты где витаешь? — он укоризненно качает головой. Отодвигается и грозно командует. — Смотри, мечтательница, только на меня. Вот он я, твой принц. Запомни и не перепутай.
— А где конь? — нагло интересуюсь я.
— Уже гарцует! Готовься, сейчас его увидишь!
Отходит на шаг и, напевая без слов, начинает медленно разворачиваться спиной, продолжая играть с поясом плавок. Вот они спускаются вниз, открывая накачанные крепкие ягодицы с двумя крошечными ямочками на самом верху.
— Это не конь, — пытаюсь продолжать игру, но в голосе — подсевшие нотки.
Хорош.
— Жеребец уже на подходе, — Марк оборачивается через плечо и белозубо скалится. — Надо его срочно позвать. Как Деда Мороза, чтобы пришел праздник. Ну — ка, быстро погладь меня, пусть поторопиться.
Я протягиваю руку и касаюсь мускулистых ягодиц, глажу. Это медитативное занятие, но он долго не выдерживает и разворачивается, так и не спустив плавки впереди.
Парео легкое, из полупрозрачной ткани, с широкими прорезями по бокам. Марк запускает в проемы руки, развязывая тесемки купального верха. Стаскивает его, сбрасывая по пол беседки, и сжимает грудь, с удовольствием наблюдая за своими руками, действующими под кисеей.
Мне должно быть некомфортно, но я привыкла, что руки у него удивительно чуткие и никогда не приносят болезненных ощущений. Все на грани, но ничего слишком.
Я сижу, а он меня щупает, словно мы подростки, сбежавшие с уроков и впервые занимающиеся стыдным непотребством. Его руки то накрывают округлости груди, вжимая в середину ладони начинающий твердеть сосок. То прихватывают только вершинки, пощипывая и потягивая их.
Как — то само собой я оказываюсь уже лежащей. На скамейке, головой на свернутых полотенцах. А Марк стоит над моим телом, массирует, гладит, колдует, все сильнее его распаляя. Одна его рука уже в моих трусиках, сжимает складочки, втискивая между ними средний палец. А вторая, наконец, оставляет отдохнуть разгоряченную грудь и настойчиво поворачивает на бок мою голову.
Я знаю, чего хочет стоящий надо мной Марк, но что — то внутри меня еще не готово к таким подвигам.
Поэтому я с неуверенностью смотрю на плавки, натянутые высокой треугольной палаткой прямо перед моим носом. Если откажусь, он же не обидится?
Вчера из кухни я вернулась несколько не в себе. Меня потрясывало от страха перед разоблачением. Заигрывания, ласки Марка скорее напрягали, чем радовали, и в итоге он не стал настаивать, списывая мою тревожность на знакомство с родней. Просто обнял и позволил забыться во сне. Утром нас вытащили на непривычно ранний завтрак, и опять ничего не было.
Похоже, прямо сейчас у измученного ожиданием Марка летели тормоза.
— Раздумываешь? — он наклоняется близко, касаясь лоб о лоб. — Если никак, сделаем по — другому. Просто знай, котенок, я схожу от тебя с ума, все сильнее и безнадежней.
Он сбрасывает на пол плавки. И нависает сверху, опираясь на локти. Я не успеваю ответить, как спортивное мужское тело вклинивается между бедер. Марк устал спрашивать, ждать, беспокоиться. Широкая грудь ходит ходуном.
— Марк, — шепчу я. — Ты о чем? Что — то случилось?
Короткая, напряженная тишина. Он пытается увидеть, рассмотреть, прямым настойчивым взглядом. Слишком серьезный для привычного моего Марка. Пара секунд…
И вдруг снова беззаботно улыбается.
— Все хорошо, котенок. Просто отлично.
— Ты уверен? Может быть уйдем отсюда и дойдем до комнаты?
Вместо ответа мои купальные трусики отодвигают, и я чувствую медленное, нарастающее давление на уже повлажневшее лоно.
— Моя.
Входит, играя желваками. Белея лицом от напряжения, чтобы не сорваться сразу.
— С первой встречи — моя. Кошка с зелеными глазами.
Я чувствую, насколько он каменный, твердый. Меня плющит между ним и скамьей.
На загорелой коже капельки испарины, он сильнее налегает телом, словно пытаясь как можно глубже занырнуть внутрь. Я скольжу из — за шелковистого парео, и Марк вцепляется в плечи, удерживая на месте, не давая уйти ни на сантиметр.
Лежа под ним — очень горячо и тесно, я поймана. До меня не может добраться даже крошечный ветерок, воздух застыл.
Слова про «ржавую ложку» меня беспокоят, все вообще идет странным образом. Вряд ли я сейчас смогу сильно возбудиться, просто будет приятно. Мысль… что до Марка, всего несколько часов назад во мне был его брат, вдруг накатывает стыдной волной, и я отворачиваюсь, не давая себя поцеловать.
Слышу недовольный рык. Младший Бекендорф впивается в шею, жестко, я чувствую остроту зубов. И одновременно идут глубокие, сильные толчки. Меня берут почти грубо, неумолимо насаживая на напряженный горячий член.
Марк пронзает, накалывает меня словно трепещущую бабочку на толстую шпильку, не позволяя улететь, не разрешая даже дернуться. С каждым врезающимся заходом, с новым движением узких сильных мужских бедер, внизу живота становится… теплее.
Я только собираюсь вцепиться крепче в его плечи и поддаться в движении навстречу, как слышу шорох кустов.
Кто — то ломится сквозь закрывающие поляну заросли.
Как так?
— Кэти! Марк! Я вам не помешаю? Вы забрали с собой мою сумочку и полотенце! Это я, тетя Фло. Если вы целуетесь, то можете не стесняться, я быстро возьму свое и уйду! Где вы?
Ох, я так торопилась, а она действительно оставляла свое полотенце на моем шезлонге. Но неужели надо обязательно бежать за нами?
Услышав крик тети, Марк хмурится, сильнее обнимая.
А я начинаю с таким же пылом его с себя спихивать.
Господи, да у его тетки язык как помело. Бесцеремонная и разбалованная до одури. Если она нас застукает, то годами будет рассказывать, как застала в беседке и что именно увидела. В деталях. Еще и утверждать будет, что это дико смешно и мило.
Я шиплю, и с помощью колен выпихиваю Марка из себя.
— Прячься. Пожалуйста.
Найти его плавательные шорты мы не успеем. Не знаю, что клинит в моей голове, после прошедшей ночи и непрекращающегося стресса я точно не себе. Потому что я толкаю Марка вбок, словно профессиональный борец. От неожиданности он перекатывается через низкий, в ладонь, бортик, отделяющий лавочку, на которой мы лежит от низкого ограждения и, пробивая зеленую массу плетистых веток, падает куда — то за беседку. С тихим, отчаянным матерком.
Бум.
Мамочки. Он же там голый. На розах.
— Вы где? — вопрошает больная на голову тетя. Ее голос слышен все ближе, и я успеваю только вернуть на место низ купальника и усесться на скамье.
Ой! Ногой запихиваю в темноту под лавочку плавки своего парня.
— Ага!
Флоранс появляется на входе и с интересом оглядывается. Но здесь только я, растрепанная, с красными щеками.
Глава 8. Дамам — цветы!
— Хм, — дама обнаружила сброшенную обувь племянника и многозначительно подняла бровь.
Похоже, она стопроцентно знала зачем шла и какую картину готовилась увидеть. И когда не застукала, даже немного расстроилась. Такие люди любят быть в эпицентре чужих отношений за отсутствием собственных.
Не знаю, как отреагировать на ее хмыканье. У меня в голове и так жуткая каша, я нервничаю и очень хочу успокоиться, чтобы не натворить бед.
— Кэти, а где Марк? — с иронией спросила Флоранс. — Куда сбежал наш темпераментный красавец?
На шум повернулись мы оба. Я, в ожидании новой беды. Тетя Флоранс — явно в предвкушении. И, ввергая меня в полный ступор, снаружи, в проеме из порванных ветвей как в картинной раме, появился Марк. Ниже пояса его закрывал край ограждения.
Высокий фундамент беседки отыграл нужные тридцать — тридцать пять сантиметров и все выглядело вполне благопристойно.
Пробивающиеся наискось солнечные лучи играли на крепкой груди, играя в чехарду с несколькими длинными царапинами. В руках Марк держал по розе.
— Это тебе, Каталина, — сказал он, протягивая цветок. — А это тебе, тетя Фло.
Мы взяли, обе в замешательстве. Почему — то я была уверена, что он тихо пересидит в кустах. Я бы точно спряталась и носу не высунула. А у него — спокойное, немного отстраненное лицо и только едва заметный румянец на щеках выдает смущение.
— Теперь, когда стало понятно, что я тут делаю, — продолжил Марк, — позвольте небольшие пожелания. Тетушка, ты знаешь, как я к тебе нежно отношусь. Но сейчас я настоятельно прошу… не делай так. Ты же знала, чем мы занимаемся и прекрасно обошлась бы без полотенца и пустой пляжной сумки. Пустой же, да?… Ясно. Так и думал. Если снова решишь, что можешь вмешиваться в наши с Кэти отношения, я… разочаруюсь.
Ого. Никаких замалчиваний, стыдливых уходов от темы. Все прямо, честно, в лоб. Золотой мальчик предпочитал правду и не убегал от неприятностей. Он говорил мягко, но под бархатом звенела сталь.
Что он сделает, если узнает правду о случившемся ночью? А вдруг у меня был единственный шанс на прощение — рассказать все и сразу, когда вернулась в комнату?
И что, если я этот шанс уже упустила? Скрывая и обманывая.
— …Тетя Фло? — он поднял бровь.
— Да поняла я, поняла, — буркнула она.
Щеки женщины покраснели, подчеркнув несовпадение с искусственно нанесенными наискось румянами. Сразу стало ясно насколько искусно декоративные слои иллюзии создавали эффект свежести и моложавости.