Зажмуриваю глаза, отворачиваюсь. Не могу на это смотреть. Не могу.
— Сегодня в обед я дрочил на них, вспоминая, каким лапой ты был. Как думаешь, за сколько часов эти фотки облетят весь интернет и сколько ещё мужиков подрочат на них?
Я всхлипываю, еле сдерживая слёзы, еле сдерживая рыдания.
— Если будешь послушным мальчиком и не будешь шуметь, то фотографии останутся у меня, в моей личной коллекции. Договорились, малыш?
Я киваю, соглашаясь на кошмар. Ничего не могу сделать, чтобы остановить его. Киваю и тут же чувствую, как ослабевает хватка, как зажимающая рот рука скользит по шее вниз, а вторая рука уже лезет мне в штаны, стягивает их, стягивает бельё. Короткий рывок — и вот я уже стою на коленях, подчиняюсь его беспрекословным приказам, глубоко дышу, чувствуя, как в задницу пихаются его смоченные смазкой пальцы, стискиваю зубы и терплю.
— Потрясающий… — шепчет Паук. — Ты потрясающий. Твоя попка просто кайф. Так сжимает мои пальцы, так пульсирует. Развратный малыш, кажется, тебе понравились наши игры не меньше, чем мне. И это замечательно, потому что сегодня я намерен оторваться с твоей попкой на полную катушку.
Я не успеваю вдохнуть, не успеваю подготовиться, а его член уже пихается в меня. Паук нанизывает меня на себя, и я подстраиваюсь под его ритм. Подчиняюсь ему…
========== 3. Сэичи: Паутина ==========
Вот уже четыре недели, как Паук приходит ко мне. Приходит через ночь, через две, когда как. И я жду его каждую ночь. Каждую ночь трясусь и жду. Я не могу уйти, не могу сбежать, потому что у него те паскудные фотографии и, если я сбегу, он одним щелчком отправит их в интернет, разошлёт всем моим друзьям, знакомым, учителям, родителям — всем! Для меня это страшнее того, что он делает со мной. К траху, к этому извращённому сексу я уже почти привык. Почти.
По крайней мере, на занятия после его ночных посещений я теперь в состоянии ходить. И хожу. Я не могу позволить себе забить на них, ведь тогда Кэтсуо что-нибудь заподозрит, начнёт выяснять, докапываться. А рассказать ему, этому идеальному человеку, о том, что со мной происходит… Нет. Только не ему. Он же будет презирать меня. Я не могу. Не могу!
Также я не могу общаться с приятелями, с которыми раньше всегда тусил, я не могу с ними расслабиться, забыться. Я читал, что люди, пережившие насилие, нередко уходят в запой, подсаживаются на наркоту, пытаясь отключиться от кошмара, уйти из этой реальности. Но мне тусовки не помогают. Оказалось, что забыться мне больше всего помогают книги, а лучше учебники, заметки об исследованиях. Поэтому теперь каждый день, вместо того чтобы идти куда-нибудь с приятелями, я иду домой и учусь, зарываюсь с головой в статьи. Это моя отдушина. Как тогда, когда разбился отец. Тогда я тоже полностью ушёл в учёбу и благодаря этому смог поступить в престижную старшую школу.
Кэтсуо радуется и подсовывает мне специальную литературу, присылает интересные статьи. Он хочет, чтобы я после выпуска работал в той же клинике, что и он. А я ничего не хочу. Я хочу пережить этот кошмар. Ведь должен же он когда-нибудь закончиться. Не может же этот Паук вечно мучить меня.
Сейчас уже час ночи, а я в родительском доме и никак не могу успокоиться, не могу заснуть.
Сегодня я ходил в гости к родителям, они давно зазывали, и вот сегодня мне не удалось отвертеться. Думал, что поужинаю, поболтаю и отчалю домой, но не вышло. Мама настояла, чтобы я остался на ночь, уговаривала так, что я просто не мог отказаться.
И вот теперь я в бывшей комнате Кэтсуо, лежу на кровати и молюсь о том, чтобы Паук сегодня не приходил ко мне. Он был у меня позавчера. Но ведь он же не всегда приходит через ночь, иногда его не бывает и двое суток. Может, сегодня именно такой случай? Ну пожалуйста, пусть будет так!
Я ворочаюсь на кровати, но в конце концов всё-таки забываюсь сном.
Из него меня вырывает стук окна.
Я вздрагиваю, раскрываю глаза и вижу до боли знакомый тёмный силуэт.
Он нашёл меня. Нашёл здесь, у родителей. Господи, неужели он следит за каждым моим шагом? Как? Как у него это получается? И почему я? Почему?!
Я уже не дёргаюсь, не вскакиваю, не спешу к двери. Это бесполезно. У него мои постыдные фотки, он держит меня ими крепче, чем железными тисками.
— Привет, малыш.
Паук подходит к кровати, включает ночник, склоняется надо мной.
— Хотел убежать от меня?
Голос у него вроде бы мягкий, но я слышу угрозу, и мне становится страшно.
— Нет! Я не сбегал, — шепчу я, вжимаясь в спинку кровати. — Мама. Она просила остаться. Умоляла. Я отказывался, но…
— Но ты не можешь отказать, когда тебя сильно просят? Так?
Я киваю, едва сдерживая дрожь.
— Я всё понимаю, малыш, — Паук касается моей щеки, и пальцы, затянутые в перчатки, гладят меня медленно, почти нежно. — Но ты заставил меня попотеть, отыскивая тебя, я хочу получить компенсацию за свои усилия.
Я сглатываю.
Компенсацию? Какую ещё компенсацию? Разве мало того, что он трахает меня? Что он ещё придумал?
— Хочу посмотреть, как ты себе дрочишь, — шепчет извращенец. — Давай, маленький, покажи мне, как ты это делаешь.
Паук отходит от кровати, выдвигает стул, садится, смотрит на меня. Я не вижу его лица, но знаю: его глаза горят предвкушением. А я сижу и не могу ничего сделать. Кажется, я примёрз к месту. Лучше бы он просто оттрахал меня в задницу. Всё лучше, чем это унижение!
— Малыш, хватит стесняться, — говорит Паук. — Подрочи себе. Я прошу тебя.
Стискиваю зубы и начинаю стягивать трусы. Раньше всегда он их с меня снимал, а сейчас я сам. Своими руками. Именно это и отвратительно.
— Сними майку и раздвинь ноги, чтобы я лучше видел, — приказывает Паук.
И я подчиняюсь. Я выполняю всё, что он велит, касаюсь себя и начинаю ласкать.
Это кошмар. Это самый унизительный кошмар! Я сижу и ласкаю себя перед мужиком, перед этим извращенцем. А он смотрит. Смотрит! Но если вдуматься, то этот кошмар не более ужасен, чем тот, что был раньше. Я смогу пережить и это. Смогу. Нужно только отключиться от происходящего, абстрагироваться. Нужно закрыть глаза и представить, что его нет. Что нет здесь в комнате никакого Паука. Я один!
Но не получается.
Темнота плотно сжатых век расступается и вырисовывает в моём воображении его фигуру. Высокую, сильную, расслабленную. Я представляю, как Паук смотрит на меня, смотрит, как я ласкаю себя, смотрит и поглаживает свой пах. И там, обтянутый синим трико, набухает член.
Я представляю это помимо своей воли и понимаю, что возбуждаюсь. Я возбуждаюсь от этого! От того, что он на меня смотрит, от того, что возбуждается, глядя на меня!
Это извращение, дикое, отвратительное извращение. Но я возбуждаюсь. Тёплая волна растекается по телу, захватывает меня, я чувствую сладкую пульсацию там, внутри, хочу, чтобы он вошёл в меня, хочу почувствовать его…
Не замечаю, как мои руки начинают скользить ниже, как пальцы касаются дырочки, пропихиваются туда и…
Сильные руки ловят мои, заводят за спину, скрепляют скотчем.
Я распахиваю глаза и смотрю на Паука.
— Малыш, ты просто прелесть. Тебе уже мало просто дрочить, тебе хочется, чтобы занялись твоей попкой. Так что давай попробуем это.
В его руках появляется какой-то дрын. Нет. Это не дрын. Это фаллоимитатор. И он… сейчас его?..
Паук укладывает меня спиной на подушки, ещё сильнее разводит ноги и вставляет эту дрянь мне в задницу. А я невольно выгибаюсь, подаюсь вперёд, сам насаживаюсь на него.
— Вот так, — ласково шепчет Паук. — А теперь давай включим.
Я вздрагиваю и снова выгибаюсь, когда фаллоимитатор начинает вибрировать во мне. Нет, это не похоже на член, это по-другому, но так лучше, чем совсем без него. Да, лучше… Я почти не соображаю из-за той тягучей сладости, которая овладела мной полностью. Она похожа на паутину. На паутину, в которой я запутался окончательно. Я не могу вырваться из неё. Я не хочу сейчас вырываться. Сейчас я хочу только одного: чтобы эта сладость накрыла меня с головой, я хочу кончить.
Ощущаю на своей голове ладонь Паука, вижу его налитый кровью член. Он касается моих губ, пихается мне в рот. И я беру его, обхватываю губами, скольжу языком по головке и начинаю сосать. Я никогда прежде этого не делал, Паук не заставлял, не принуждал к этому, и в здравом уме я бы никогда…
Но сладость, липкая, жгучая сладость, заполнившая меня до краёв, дурманит разум, требует подчинения и в конце концов захлёстывает меня, накрывает, потопляет, на мгновение вынося из реальности.
Но мгновения заканчиваются, и реальность обступает со всех сторон.
Я полулежу на подушках, у самых моих губ — влажный член, в заднице — вибратор, а живот перепачкан в собственной сперме. Я кончил. Кончил от этого изврата.
Хочется выть. В голос.
— Умничка, малыш, — шепчет Паук и гладит меня по голове.
— Почему? — хриплю я, не надеясь на ответ. — Почему я? Почему ты выбрал меня?
— Почему тебя?
Паук наклоняется ко мне, вынимает вибратор, разрывает скотч, с лёгкостью берёт меня на руки. Усевшись на кровать, он прижимает меня спиной к себе, опускает на колени, подставляет к дырочке головку, пихается в меня. А я насаживаюсь, выгибаюсь, снова ощущая внутри сладкую пульсацию.
— Посмотри, — шепчет на ухо Паук и поворачивает моё лицо.
Я вижу зеркало, а в зеркале нас: здорового, плечистого Паука в обтягивающем красно-синем костюме, и себя, полностью обнажённого, с бесстыдно раздвинутыми ногами и с членом в заднице.
— Посмотри на себя…
Я не хочу смотреть, но смотрю и вижу, как его руки гуляют по моему телу, гладят, ласкают, и тело вздрагивает от этих ласк. Я чувствую нарастающее возбуждение, приятную сладость, что вновь растекается во мне.
— Малыш, ты невероятно милый, — шепчет Паук. — Такой милый, что тебя не хочется отпускать, хочется играть с тобой вечно. Ты сам виноват в том, что так чертовски мил…
Паук шепчет мне на ухо что-то ещё, а я выгибаюсь от его прикосновений, тихо постанываю от его толчков.
Я попал в его паутину, и мне не выбраться уже.
========== 4. Сэичи: Жажда ==========
Тогда, у родителей, Паук имел меня всю ночь, трахал до рассвета. Я отрубился только под утро. Следующую ночь я ждал с ужасом и содроганием, но Паук не пришёл. Он не появился и на вторую ночь, и на третью. И вот прошло уже почти две недели, а он так и не появился.
Сначала я не мог поверить. Неужели всё? Неужели я ему надоел? И он отпустил меня. Совсем. Навсегда. Это значит, я свободен? Конец мучениям и унижению? И я могу вернуться в нормальную жизнь?
По всему выходило, что так. Только вот в прежнюю весёлую и раздолбайскую жизнь у меня окунуться не получалось. Я не мог влиться в старую компанию, не мог в неё вписаться. Я пробовал. Я честно пробовал, но чувствовал себя лишним, неуместным, и отключиться от мыслей мне по-прежнему помогали книги.
Только в одном они мне не помогали.
Поначалу я не обращал внимания. Потом старался не обращать. Но к началу второй недели свободной жизни уже не мог отрицать: я хочу секса. Того дикого, извращённого секса. Паук изменил меня, искорёжил, изуродовал, и просто дрочки мне мало. Мне нужно, чтобы кто-то имел меня в задницу. Мне нужно это! Нужно! Это похоже на жажду. На чёртову жажду, которую я не могу утолить…
Сейчас я лежу на кровати и держу в руках фаллоимитатор. Тот самый, которым Паук в последний свой визит забавлялся со мной. Он запихал его в мою сумку, я обнаружил его только пару дней спустя, хотел с психа тут же выбросить, но такую вещь не выбросишь незаметно, поэтому запрятал в шкаф дожидаться подходящего момента. А потом забыл про него.
Ну вот, кажется, и дождался «подходящего момента».
Медленно выдыхаю и, зачем-то прикрыв глаза, скольжу рукой по животу, стягиваю с себя штаны, затем бельё. Касаюсь пальцами головки члена, играюсь с ней, потом скольжу пальцами по стволу, ласкаю, глажу и ощущаю, как начинает приятно ныть там, глубоко в дырочке. Зачерпнув смазки, аккуратно пихаю туда один палец. Никогда не растягивал себя, но это нужно. Нужно, потому что прошло уже много времени после последнего секса.
Я грёбаный извращенец, но ничего не могу с этим поделать. Тело требует. Моё тело требует этого…
Пропихиваю палец всё глубже и глубже, ловя остро-приятные ощущения, и уже подставляю второй, но звук открывающейся двери примораживает меня к кровати. Уши перекрывает ватная тишина, я слышу, как гулко и отчаянно бьётся в грудной клетке сердце. Бьётся, желая выпрыгнуть и остановить этот кошмар.
Ведь в дверях стоит Кэтсуо. Мой совершенный, идеальный брат. Стоит и смотрит на меня. На мой позор, на моё извращение! Смотрит!
— Сэичи… — слышу голос Кэтсуо, и тишина, что заполнила голову, взрывается.
Я больше ничего не слышу, кроме своих мыслей.
Это конец. Конец! Коне-ец!!!
Одним рывком натягиваю штаны, скатываюсь с кровати, вскакиваю и бегу к двери.
Проскочить. Мне нужно проскочить, чтобы Кэтсуо не успел схватить, остановить. Я не могу смотреть ему в глаза. Поэтому — проскочить!
И у меня почти получается.
Почти.
Сильные руки сгребают меня, прижимают к такому же сильному телу.
— Сэичи, тише. Успокойся. Всё в порядке, Сэичи…
Шёпот Кэтсуо пробивает панический шум в ушах, и я перестаю брыкаться, вырываться.
— Сэичи, глупыш, ты думал, что, узнав о тебе такое, я изменю к тебе отношение? Начну косо смотреть? Насмехаться? Презирать? Глупый братик, у меня нет таких предрассудков. Если хочешь знать, то я сам гомосексуал. Я сам такой же…
Не могу в это поверить. У меня не укладывается в голове, что этот человек так просто примет такого меня! Не укладывается. Но его слова, его голос, его успокаивающие поглаживания действуют волшебным образом. Меня пробивает мелкая дрожь, я цепляюсь руками за рубашку Кэтсуо, и всё то, что держал в себе эти полтора месяца, всё, что скрывал и утаивал, всё, чего панически боялся, — всё это я просто выплёскиваю на Кэтсуо.
Давясь слезами, рассказываю о Пауке, о шантаже, о его постоянных визитах, о животном трахе, о всех извращениях, которые он со мной творил, о своих страхах, об унижении, о том, что сейчас я уже не могу без этого грязного секса. Я рассказываю обо всём. Меня как будто бы прорвало, и теперь все откровения вырываются наружу. Меня несёт. А Кэтсуо гладит по спине и прижимает к себе. Сильный, надёжный, добрый. И я успокаиваюсь. С каждым сказанным словом, с каждым сделанным выдохом, с каждым ударом сердца я успокаиваюсь.
Почему? Почему я не сделал этого раньше? Почему не пришёл к нему ещё тогда, после первого визита Паука? Почему молчал? Идиот!
Кэтсуо всё понял, он всё принял, он успокаивает меня. Он бы придумал, как остановить извращенца. Он бы помог мне.
— Всё хорошо, Сэичи. Теперь всё будет хорошо…
Я обнаруживаю, что сижу на кровати, прижавшись к Кэтсуо.
— Если этот ублюдок не появляется уже две недели, то, скорее всего, он потерял к тебе интерес или его поймали, — тихо, успокаивающе говорит брат.
— Это возможно? — почти беззвучно спрашиваю я.
— Возможно, — уверенно кивает он. — А если и не так, ты теперь не один. Нас двое. Я буду защищать и охранять тебя всегда. Сделаю всё, о чём ты попросишь.
При этих словах Кэтсуо сильнее прижимает меня к себе. Я понимаю, что он совсем не то имеет в виду, но грязные мысли возникают сами по себе. Он сказал, что гомосексуал, то есть он любит мужчин и занимается сексом только с мужчинами, и, может, он согласится…
Нет. Нет! О чём я думаю? Как я могу о таком просить? Я не должен даже мысли допускать!
— Спасибо, Кэтсуо, — шепчу я. — Спасибо тебе… Я идиот, что не рассказал тебе обо всём раньше, что не обратился за помощью. Я правда думал, что ты не поймёшь, отвернёшься… Я глупый…
— Ты не глупый, ты просто был напуган, ослеплён страхом. Но я бы никогда не отвернулся. И даже не потому, что мы теперь названные братья, а потому, что всё это время я смотрел на тебя.
Смотрел? Он говорит, «смотрел»? Это же то самое «смотрел»? Я же правильно понимаю. То есть я…