Я - Дороти, смотрящая на Изумрудный город.
Я - Венди, поднимающаяся в воздух после первой щепотки эльфийской пыли.
Я... смеюсь про себя... я - Золушка, которая садится в карету, чтобы отправиться на бал.
И даже если эта ночь - все, что есть, я ее не забуду; я буду хранить это воспоминание. Смаковать его, лелеять. Оно сделает трудные времена немного легче, слегка согреет моменты одиночества. Когда Элли уйдет в школу, когда я перед рассветом день за днем буду на кухне печь пироги, я вспомню это чувство и улыбнусь. Оно мне поможет.
Открываю глаза. Николас стоит по другую сторону двери кафе и наблюдает за мной через витрину. Его глаза горячие и неистовые, жаркие зеленые джунгли. А потом он медленно и широко улыбается, на щеках появляются ямочки. Моя грудь сжимается от неожиданного волнения. И внезапно я улыбаюсь сама, легко - потому что все это так приятно. Он входит в дверь, останавливается передо мной в нескольких метрах, наши взгляды поглощают друг друга. Его черные парадные ботинки блестят, брюки угольно-черного цвета сидят идеально - когда он двигается, видны сильные, узкие бедра с намеком на очертания того, что должно быть великолепным членом, дразнящим через ткань. Пытаюсь скрыть, на что именно я смотрю. На нем зауженная рубашка серебристо-серого цвета - без галстука - две верхние пуговицы на шее расстегнуты, и мои пальцы трутся друг о друга, желая к нему прикоснуться. Черная спортивная куртка, накинутая на рубашку, крутая и дорогая. На подбородке темная щетина, и я хочу прикоснуться и к ней тоже. Сочетание пятичасовой щетины и бунтарских прядей каштановых волос, падающих ему на лоб, придает плутоватый, озорной вид, от которого мои кости плавятся, а груди внезапно тяжелеют и покалывают. Наши глаза, наконец, встречаются - он все еще смотрит на меня, приоткрыв рот. А я не могу прочитать выражение его лица.
- Я... я не была уверена, что ты запланировал на сегодняшний вечер. Ты мне не сказал. - Эти длинные ресницы моргают, но он ничего не говорит. Машу руку в сторону кухни. - Я могу пойти переодеться, если это не...
Николас делает шаг вперед и поднимает руку.
- Нет, ничего не меняй. Ты... абсолютно идеальна. - И он смотрит на меня так, будто никак не может наглядеться. - Я не ожидал... я имею в виду, ты прекрасна...н-но...
- Вроде был фильм про короля, который заикался? - дразню я его. - Он не ваш родственник?
Он усмехается. И назовите меня сумасшедшей, но я клянусь, щеки Николаса слегка порозовели.
- Нет, заикание не передается по наследству. - Он качает головой. – Просто ты сногсшибательна.
А теперь сияю я.
- Спасибо. Ты тоже отлично выглядишь, Прекрасный Принц.
- Я действительно знаком с Прекрасным Принцем. Он первоклассный придурок.
- Ну. Теперь, когда ты запятнал драгоценный кусочек моего детства, лучше бы это было свидание, - поддразниваю я.
- Так и будет. - Он протягивает мне руку. - Ну что, пойдем?
Моя рука скользит в его. Легко. Будто это самая естественная вещь в мире. Будто там ей самое место.
ГЛАВА 8
Николас
Оливия нервничает. Ее рука в моей слегка дрожит, когда я веду ее к лимузину, и я вижу быстрое биение жилки на ее нежной шее. Это пробуждает во мне извращенный инстинкт хищника - если ей захочется убежать, я, конечно, погонюсь за ней. Особенно, когда на ней это платье. И эти чертовы сапоги. В течение нескольких мгновений все, что я мог представить в своей голове, это как медленно снимаю бледно-голубую ткань с ее тела. Как ее пальцы впиваются мне в лопатки, а ногти царапают спину. Звуки, которые она издает - тихие всхлипы и вздохи, которые я снимаю с ее губ. И я бы усадил ее на один из столиков в кафе, а затем взял всеми способами, которые мог бы придумать - и, вероятно, некоторыми, которых еще не знаю. И эти сапоги все время оставались бы на ней. Но ее беспокойство взывает к моей защите. Желанию обнять и пообещать, что все будет хорошо. Не думаю, что в ее жизни есть кто-то, кто поступает так ради нее. Мой большой палец успокаивающе трется о ее руку, Джеймс открывает нам дверцу машины. Оливия машет ему рукой.
- Добрый вечер, мисс. - В машине она приветствует Логана и Томми на переднем сиденье. Логан кивает и улыбается ей в зеркало заднего вида.
- Здравствуйте, мисс Оливия, - отвечает Томми и снова подмигивает. Кретин. Поднимаю перегородку, чтобы остались только мы с ней. К тому же она, как правило, звуконепроницаемая - Оливии пришлось бы стонать мое имя очень, очень громко, чтобы кто-нибудь услышал, но я уверен, что смогу это сделать.
- Знаешь, тебе не обязательно делать это. - Указываю подбородком в сторону передней части автомобиля.
- Что, быть вежливой?
- Они не сочтут тебя грубой, если ты не поздороваешься. Они хорошие парни, Оливия, но также они - служащие, а служащие не ожидают, что к ним обратятся. Они как... мебель, которую не замечают, пока она не понадобится.
- Ого. - Оливия откидывается на кожаное сиденье и смотрит на меня. – Кто-то так надулся, что сейчас лопнет.
Пожимаю плечами.
- Издержки профессии. И как бы дерьмово это ни звучало, это правда.
Она заправляет волосы за ухо, ерзая, будто не часто их распускает. А жаль.
- Они всегда с тобой?
- Да.
- А когда ты дома?
- Там тоже есть охрана. Или горничные. Мой дворецкий.
- Значит, ты никогда не бываешь просто... один? Не можешь ходить голым, если захочешь?
Представляю себе реакцию Фергюса на мои голые яйца, расположившиеся на диване шестнадцатого века в стиле королевы Анны, или, еще лучше, реакцию моей бабушки. И смеюсь.
- Нет, не могу. Но более важный вопрос - ходишь ли голой ты?
Она соблазнительное приподнимает плечико.
- Иногда.
- Давай завтра зависнем у тебя дома, - говорю я ей с серьезным лицом. – На весь день. Я освобожу свое расписание.
Оливия сжимает мою руку, будто просит вести себя хорошо, но нежный румянец на ее щеках говорит о том, что она наслаждается разговором.
- Значит, в нашу первую встречу, если бы я отправилась с тобой к тебе в номер, они были бы там, пока мы...
- Трахались? Да. Но не в одной комнате - мне не нравятся зрители.
- Это так странно. Это как высший путь позора.
Она вводит меня в ступор.
- Что ты имеешь в виду?
Оливия робко понижает голос, хотя парни ее и не слышат.
- Они бы знали, что мы делаем, может, даже услышали бы нас. Будто ты живешь в вечном студенческом братстве.
- Полагаешь, им есть до этого дело? Вот и нет. - Подношу ее ладонь к губам и целую тыльную сторону. Кожа нежная, как лепесток розы. И мне интересно, везде ли она такая нежная. Похоже, мой ответ ее не убедил. И если сегодняшний вечер закончится так, как я надеюсь, ей придется забыть о службе безопасности. Вызов принят.
Я привык к любопытным взглядам и шепоту незнакомцев, когда выхожу на публику. Я их не замечаю и тогда, когда нас ведут в отдельную комнату в задней части ресторана. Но не Оливия. Она смотрит на посетителей, выражая недовольство их грубостью, пока они не вынуждены отвернуться. Будто защищает меня. Заступается. Это так мило.
Чересчур дружелюбная администратор стоит ближе, чем следует, сверкая на меня откровенно призывным взглядом. К этому я тоже привык. Оливия тоже это замечает, но, что интересно, кажется менее уверенной в том, как она должна реагировать. Поэтому я отвечаю за нее, собственнически кладу руку ей на поясницу и усаживаю на мягкое плюшевое сиденье. Затем, заняв свое место, кладу руку на спинку стула Оливии, достаточно близко, чтобы погладить ее обнаженное плечо, если захочу, давая понять, что единственная женщина, которая меня сегодня интересует, это та, что рядом со мной. После того, как сомелье наливает нам вина - Оливия предпочитает белое, потому что красное «сбивает ее с ног» - и шеф-повар подходит к нашему столу, чтобы представиться и описать меню, созданное им для нас, мы, наконец, остаемся одни.
- Значит, ты управляешь кофейней вместе с родителями? - спрашиваю я.
- На самом деле, только мы с отцом. Мама умерла девять лет назад. На нее напали в метро... все закончилось плохо. - В ее словах слышится эхо боли, знакомое мне.
- Мне очень жаль.
- Спасибо. - Она делает паузу, кажется, что-то обдумывает, а затем признается: - Я тебя гуглила.
- Да?
- Там было видео с похорон твоих родителей.
- Я не смотрел его в то время, когда оно вышло в прямом эфире, но я помню, как его крутили по телевизору весь день. На каждом канале.
Она поднимает на меня свои потрясающие, сияющие глаза.
- День, когда мы похоронили маму, был худшим днем в моей жизни. Должно быть, для тебя было ужасно, пережить свой худший день со всеми этими людьми. Снимающими его. Делающими фото.
- Это было ужасно, - тихо говорю я. Затем делаю вдох и отбрасываю печаль, просочившуюся в разговор. - Но... по бессмертным словам Канье, то, что не убивает меня, только делает сильнее.
Она смеется, и, как всё в ней, это восхитительно.
- Не думала, что такой парень, как ты, слушает Канье.
Я подмигиваю.
- Я полон сюрпризов.
Прежде чем мы приступаем к еде, к нашему столику подходят посетители. Я представляю Оливию и кратко говорю с ними о предстоящих делах. Когда они уходят, Оливия смотрит на меня совиными глазами.
- Это был мэр.
- Да.
- И кардинал О'Брайен, архиепископ Нью-Йоркский.
- Совершенно верно.
- Это два самых влиятельных человека в штате... в стране.
Мои губы растягиваются в улыбке, потому что она впечатлена. Снова. В такие моменты быть мной не так уж и ужасно.
- Дворец работает с ними обоими над различными инициативами. - Она вертит булочку на тарелке, разрывая ее на мелкие кусочки. - Можешь спрашивать меня о чем угодно, Оливия.
Относительно этой девушки в моих планах нет места застенчивости. Я хочу ее смелой, дикой и безрассудной. Она жует кусок хлеба, слегка наклонив голову, наблюдает - обдумывает. И меня поражает, как очаровательно она жует. Господи, как странно это замечать. После того, как она сглотнула, и по бледной, гладкой коже ее горла проходит волна - что я нахожу эротичным -она спрашивает:
- Почему ты не поцеловал его кольцо?
- Я выше его по званию.
- По званию ты выше архиепископа? А как же Папа Римский? Вы когда-нибудь встречались с ним?
- Не с нынешним, но я познакомился с предыдущим, когда мне было восемь, и он приезжал с визитом в Вэсско. Вроде бы приличный парень - пах ирисками. В карманах одеяния он носил конфеты. Он дал мне одну после того, как благословил меня.
- Ты целовал его кольцо? - теперь она более спокойна, вопросы даются легче.
- Нет.
- Почему?
Наклоняюсь вперед, ближе к ней, упираюсь локтями в стол - бабушка бы ужаснулась. Но у правил этикета нет ни единого шанса против сладкого запаха Оливии. Сегодня это розы, с легким намеком на жасмин - как сад в первый день весны. Пытаюсь незаметно сделать глубокий вдох. Заслуживаю за это два очка, потому что все, что мне действительно хочется сделать, это уткнуться носом в ароматный вырез ее декольте, прежде чем скользнуть вниз, поднять подол платья и погрузиться лицом между ее гладкими, сливочными бедрами. И остаться там на всю чертову ночь. И теперь мой член напрягается в брюках, как заключенный в клетке. Какой там у нее был вопрос?
Делаю глоток вина и провожу ладонью по выпуклости – усмиряя, пытаясь получить хоть какое-то облегчение. И терплю неудачу.
- Прости, Оливия, что ты спросила?
- Почему ты не поцеловал папское кольцо?
У меня стояк, а мы говорим о Святом Престоле. Билет в один конец в ад? Приобретен.
- Церковь учит, что Папа - ухо Божье, что он ближе к Богу, чем любой другой человек на Земле. Но короли... по крайней мере, так гласит история... происходят от Бога. Это значит, что единственный человек, которому я кланяюсь, единственное кольцо, которое целую, - это кольцо моей бабушки, потому что она - единственный человек на Земле выше меня.
Оливия оглядывает меня с головы до ног, и ее темная бровь игриво приподнимается.
- Ты действительно в это веришь?
- Что я произошел от Всевышнего? - дьявольски ухмыляюсь. - Мне говорили, что мой член - дар Божий. Тебе следует проверить это мнение сегодня вечером. Ну, знаешь... ради религии.
- Очень ловко. - Смеется она.
- Но нет, на самом деле я в это не верю. Думаю, это история, придуманная людьми, чтобы оправдать свою власть над многими.
- В Интернете я видела фотографию твоей бабушки. Она похожа на очень милую пожилую леди.
- Она - боевой топор с куском бетона вместо сердца.
Оливия давится вином. Вытирает рот салфеткой и смотрит на меня так, словно я у нее на крючке.
- Значит... твои слова говорят о том... что ты ее любишь. - На мое сардоническое выражение лица она добавляет: - Когда дело доходит до семьи, думаю, мы оскорбляем только тех, кого действительно любим.
Наклоняю голову ближе и шепчу:
- Согласен. Но никому не рассказывай. Ее Величество никогда не позволит мне этого забыть.
Она похлопывает меня по руке.
- Я сохраню твой секрет.
Наше главное блюдо - лосось, красочно покрытый черточками и завитушками ярко-оранжевого и зеленого соусов с замысловатой структурой из фиолетовой капусты и лимонной цедры сверху.
- Так красиво, - вздыхает Оливия. - Может, нам не стоит его есть.
Я ухмыляюсь.
- Мне нравится есть красивые вещи. - Держу пари, ее киска великолепна.
Во время еды разговор льется так же легко, как и вино. Мы говорим обо всем и ни о чем в частности - о моей учебе в университете, о работе, которую я выполняю, когда не появляюсь на публике, о закулисье управления кафе, а также о том, как она росла в городе.
- Мама давала мне три доллара четвертаками каждую неделю, - говорит Оливия далеким голосом, - чтобы я не ворчала на нее из-за того, что она не хочет давать деньги бездомным, мимо которых мы проходили. Я не знала, действительную стоимость четвертака - думала, что помогаю, и хотела помочь как можно большим. Но если с ними было домашнее животное - грустная собака или кошка, - это всегда поражало меня больше всего, и я давала им два или три четвертака. Даже тогда, думаю, я понимала, что люди могут быть засранцами - но животные всегда невинны.
Когда подают десерт - матовое воздушное пирожное с заварным кремом и карамельным соусом, - разговор заходит о братьях и сестрах.
- ...и отец вложил деньги от страхового полиса мамы в трастовый фонд. Его можно будет использовать только для оплаты обучения, что хорошо, потому что в противном случае его бы давно не стало. Этого хватит только на первый семестр Элли в Нью-Йоркском университете. Буду беспокоиться о втором семестре, когда придет время. Она хочет жить в общежитии, чтобы получить полное представление о жизни в колледже. Но я беспокоюсь за нее. Хочу сказать, по моему мнению, она могла бы изменить мир - я правда так думаю - излечить рак или изобрести что-нибудь на смену Интернета. Чего она не может сделать, так это вспомнить, куда положила ключи от дома или понять, что у чековой книжки должен быть баланс. И она доверчива. Фишинговые письма были изобретены для таких людей, как моя сестра.
- Я все прекрасно понимаю. У моего брата Генри такой большой потенциал, а он с радостью его упускает. После того видео, о котором ты упомянула, пресса окрестила его мальчиком, который не смог идти. Который никогда не будет соответствовать. Это пророчество он изо всех сил старался исполнить.
Оливия поднимает бокал.
- За младших братьев и сестер - с ними невозможно ужиться, и их невозможно изгнать из королевства.
Мы чокаемся и пьем.
После ужина предлагаю отправиться в мой гостиничный номер, - сказал похотливый паук аппетитной мухе. И она согласилась. Поездка в лифте на верхний этаж проходит в тишине, Джеймс и Логан впереди, Оливия позади, тайком на меня поглядывает. Двери в фойе пентхауса открываются, и дворецкий отеля - кажется, его зовут Дэвид - берет наши пальто.