- Тогда езжай и верни ее обратно, чтоб больше не терялась. Верни ее домой.
- Квартира еще не готова.
- Поживете с нами первое время, потом переберетесь, как ремонт закончишь.
- Она не будет дома сидеть.
- Найдем работу, не вопрос.
- Ей предложили должность в штатах.
- Забабахаем тут научный центр не хуже, пусть только скажет, я в науке не секу, ты ж знаешь.
Этот уверенный тон брата Ромку немного успокоил. Чуть-чуть.
Ибрагим хлопнул его по спине и кивнул в сторону припаркованной машины.
- Иди, ребята тебя в аэропорт довезут, а я пока билеты закажу. Туда один и два обратно.
Часть седьмая
Возможно, это было неправильно: бросать трубку и отключать телефон. Не похоже на Юлины обычные поступки. А тут появилась, не присущая ее характеру импульсивность и резкость.
Она опустилась на пол кухни, посмотрела на разбитую чашку и зажатый в руке телефон.
На душе пусто. Совсем. Оборвала все концы, сожгла мосты, а внутри какое-то отупение наступило.
Не горела больше тоской, грустью и любовью. Будто замерла вся. Кто-то невиданный нажал на «паузу» и все остановилось.
Эмоциональный ступор.
Может, она просто перегорела? Столько времени варилась в необычных новых эмоциях, а когда миновал пик накала, все пошло на спад? Только резко очень. Слишком резко.
Рома заслуживал объяснений, нормальных. Он ведь живой человек и ему от этой самой жизни и так досталось по самое не могу, на три жизни хватит.
Но что-то подсказывало Юле, что этот ее эмоциональный ступор продлится недолго, это просто шок от самой себя, а пройдет пара часов и ей понадобится мягкая подушка и большое ведерко мороженого. Будет реветь и жрать, жрать и реветь. А можно еще совсем разойтись, заедая свою личную трагедию, заказать пиццу, огромную и жутко острую. Ну, чтоб уж совсем, типа помирать,- так с музыкой, хоронить любовь,- так лишними килограммами. Хотя, ей эти самые кило будут очень даже полезными.
В своих душевных метаниях стала похожа на чучело, можно идти на соседнюю кафедру к лечебникам и становиться добровольным анатомическим пособием, а к какому именно случаю, они там сами разберутся.
Сидение на холодном полу может закончиться простудой, так что пришлось вставать. Ноги затекли, да и осколки чашки собрать надо.
Дурацкая чашка. И ей самое место в мусорном ведре.
Юля пыталась бодриться и выглядеть нормальной, хотя, для кого ей в пустой квартире стараться? Она ведь одна.
Совсем одна. Была. Очень долго.
Были друзья, знакомые, родные. Мама. Но внутри всегда было пусто и одиноко.
Но вот она встретила человека.
И не сложилось.
Возможно, Рома просто не готов к чему-то серьезному. Он ведь только-только вернулся к семье, начал жить, как все, без всяких трагедий.
Или... Ему это вовсе не нужно. Может, Юля за всеми этими сообщениями, разговорами, видела только то, что сама хотела, а в реальности ничего Такого и нет. Они просто общались, как друзья.
У каждого должен быть друг. У нее вот есть Лёня, а у Ромы, похоже, была она.
Пока думала об этом, убрала осколки, даже шурнула пол мокрой тряпкой, чтоб наверняка.
В душе пусто, а руки дрожат. Интересно.
Пока ходила по квартире и одевалась к походу в магазин за ведёрком с мороженым, пришла к соглашению с самой собой.
Сегодня она позволяет себе реветь, выть в подушку, заедать все это мороженым и пиццей. А завтра... пусть это и будет чертовски трудно для ее женской гордости, она позвонит Роме и скажет все, как есть: «Я тебя люблю и хочу быть с тобой.» Вот прям так. И пусть все катится в ад.
Она скажет, что чувствует и чего хочет. И только ему решать ее судьбу и ее жизнь.
Страшно это... вот так довериться кому-то, добровольно отдать свое сердце и буквально сказать: делай с ним, что хочешь. Хочешь- забирай себе, храни и оберегай. Хочешь- разбей, разорви.
Юля примет любой его ответ и любое его решение. Навязываться не станет.
А поскольку она относит себя к оптимистичным фаталистам, то следует подготовиться к самому страшному варианту. То есть, затарить морозилку большим количеством мороженого.
Как-то она по-другому представляла себе состояние влюбленности и любви.
Сходила в магазин, купила себе кучу мороженого и чипсов с луком. Но как только пришла домой, ее запас сил кончился.
Слезы сами потекли из глаз, она и понять ничего не успела, а уже сидит на диване, обнимая подушку и рыдая.
Заморозка кончилась, и душа начала болеть, ныть, выть. Ее будто расковыряли ради интереса, и оставили, как есть, чувствами наружу, с нервами без кожи. И каждое дуновение ветерка, каждая капля влаги ощущалась, как электрошоком в 220 вольт.
Ее трясло и знобило.
Поднялась температура, голова гудела, горло саднило.
Мороженое накрылось медным тазом и, кажется, нужно топать в аптеку, где-то рядом была круглосуточная.
Но слезы отняли все силы, что были, ей руку сейчас тяжело поднять, не то, что из квартиры выйти.
Душевная агония перешла на телесный уровень, супер! То, чего ей не хватало для полноты жизни,- дурацкой простуды.
Но тело - это ладно, она знает, как у нее проходят болезни, знает, как лечиться. От простуды, гриппа и ангины. А вот как лечить душу... вопрос на миллион. И он ей гораздо больше интересней.
Потому что сейчас в ушах звучит его голос. Расстроенный и встревоженный. Родной и необходимый.
Кажется, даже, если она завтра услышит от него отказ или что-то такое, то переступит через свою гордость и принципы, и будет другом. Лишь бы иметь возможность слышать его голос. Слушать слова, простые или значимые, узнавать переходы тонов настроения.
Неужели так бывает?
Она столько лет прожила и не знала, что любовь она такая: отнимающая силы, разрушающая принципы, ломающая личные убеждения, и при этом, это чувство наполняет жизнь красками, делает ее ярче, значимей. Будто до этого человек не жил, а просто существовал.
Это чувство- оно прекрасно, но и болезненно. Как так?
Поскольку сил идти в аптеку не было, пришлось распотрошить аптечку. Измерила температуру, нашла леденцы для горла, парацетамол и какую-то штуку против вирусов.
Градусник у нее старый, ртутный, так что успела и леденец рассосать и пиццу заказать. Кушать, ведь, что-то надо, и даже начальнику дозвонилась и попросила больничный.
Действия на автомате, а в мыслях он и его голос.
Наваждение. Немыслимое.
Она успокоится, придет в себя и позвонит ему завтра.
Можно было бы сделать это и сейчас, но страшно, его ответ может ее убить. И сейчас, возможно, даже буквально. Лучше завтра.
Пиццу она, кстати, дождалась с трудом, начало вырубать. Так что, расплатившись с курьером, Юля просто тупо завалилась спать.
А снился ей все тот же родной голос...
***
Утро наступило тяжко, первые сутки болезни Юля переносила с огромным трудом. Вроде и температура невысокая, а состояние такое, будто все,- конец, умираешь.
Тело чугунное, болит и ноет. Ходить трудно, пить больно. Нос распух от соплей и стал красным от постоянного сморкания. У нее даже полотенце есть специальное, мягкое-мягкое, самое то для болеющего состояния и чувствительного носа.
Губы сохнут и пекут,- явный признак повышающейся температуры. Проснувшись и умывшись, все же решила идти в аптеку, лекарств мало и надо чай имбирный сделать, ей помогает.
Увидела себя в зеркале. Бледная, белки глаз красные от воспаленных сосудов, вид болезненный. И волосы... она их расчесать так и не смогла. Больно. Все рецепторы обострены, и волосы тоже могут ощущать боль... особенно, когда она болеет.
Это только в фильмах героини болеют красиво и даже мило. Она вот не представляла, как так можно.
У нее душа вся в ранах, больно ей. Тело от простуды мается. И выглядит она, как самая потерявшаяся и грустная, а еще больная во всех возможных смыслах.
Юля помнила, что пообещала себе: она позвонит Роме.
Сходит в аптеку и магазин, придет домой, выпьет лекарства (чтоб голос звучал более здоровей и уверенней), сделает себе чай и тогда позвонит.
Мысленный план действий был составлен, осталось его воплотить в жизнь. Самая трудная часть. И несмотря на физическую слабость, самым трудным был точно не поход на улицу, а звонок.
Может, для кого дела обстоят по-другому, но для Юли именно так.
Она в первый раз в жизни собирается сказать: «Люблю тебя». До этого такие слова звучали только в адрес мамы. Даже в пору ее юности, точнее подросткового возраста, когда гормоны бурлят и весь мир- воплощение любви, она такими словами не бросалась.
А теперь пришло время.
Страшно-то как, но выхода другого она не видела. Для себя не видела, а лицемерить не собиралась. Врать и говорить что-то другое тоже. Лучше правды ничего не придумали.
Натянула на себя джинсы, теплую толстовку. Вещи висят, будто и не ее вовсе. Куртка еще где-то есть и кроссы теплые тоже.
Но подумать, куда запихнула свой пуховик она не успела, в дверь позвонили.
Мелькнула мысль про курьера пиццы и что она ему неправильно деньги дала, недодала, точнее. Или он что-то потерял. А может, соседка? Или хозяйка квартиры?
Мама вряд ли, они не договаривались, и Юля ей не говорила, что болеет, а значит, не мама, ей тут делать нечего, тем более утром в будни.
Пошла к двери, отперла замки и открыла дверь.
Либо у нее горячечный бред, либо она еще спит.
Ромка не мог стоять на пороге ее квартиры. Не мог.
Не один, а с охраной.
Да пофиг на охрану. Хоть с ней, хоть без. Он просто не мог быть здесь.
- Привет!
Серые глаза, беспокойные, взволнованные. И голос почему-то дрожит. Рома нервничает. В ее сне он бы не нервничал.
А она все продолжает стоять молча, и смотрит на него во все глаза. И слова сказать не может. А мужики за плечами Ромки внимательно глядят по сторонам и старательно отводят от нее взгляды.
- Ты позволишь...? - Рома шагнул вперед, оттеснил ее от дверей и зашел в квартиру, закрыл за собой дверь, будто захлопнул от всего мира, и остались только они одни. В тесном коридоре ее съемной квартиры.
Она отошла дальше, освобождая ему больше места для маневра.
Рома по-хозяйски, будто всю жизнь прожил в этой квартире, скинул с себя куртку, повесил на плечики, ботинки нашли место на обувной полке. Мужчина огляделся, но больше смотрел на нее.
Подозрительно как-то щурился, выискивал что-то в ее внешнем виде и хмурился.
Ну да, она, конечно, на королеву красоты сейчас мало похожа, но и раньше ее красоткой было не назвать. Чего хмуриться-то?
И, как назло, сопли потекли из носа и надо бы сходить высморкаться, но... Ромка же тут...
Бред какой-то, Боже!
Никогда такой стеснительности не ощущала в присутствии другого человека, а тут... прям хоть задохнись, блин. Что с ней не так, а?
А сердце стучит бешено, от прилива крови в голову, ее аж пошатывать начало.
- Я думал ты на работе, но там сказали ты заболела.
- Да, - хрипло ответила и прокашлялась, - Простыла. Я... я не понимаю... как ты... что ты тут делаешь?
У нее ноги подгибались, и тело совсем стало тяжелым. Стоять было невыносимо, и смотреть на него тоже.
Отвернулась и пошла к кухне, Рома следом, шаг в шаг.
Села на стул и опять на него взгляд подняла, а Ромка продолжал стоять, хотя имелся и второй табурет.
Но не мог он сейчас сесть.
У него в душе такой кавардак был. И радость, и беспокойство. А еще дикий страх, что его Кареглазка уехала. Успела улететь на другой континент, хотя и это бы проблемой не стало, - он бы ее все равно нашел. Но продлевать свои страдания не хотелось совершенно.
И когда не нашел ее на работе, чуть не умер от ужаса. Подумал, уехала, пусть это и было нереально,- бумажных проволочек на месяц минимум. Но... вроде и знал это, а все равно испугался так, что мороз по спине прошелся и воздуха стало не хватать.
А его девочка, как оказалось, просто заболела.
И вот теперь он здесь, и все слова, которые он в самолете мысленно заготовил, испарились. Потому что дурак он, как есть дурак.
Бледная, похудевшая и измученная. И болезнь тут ни причем. Дело в нем, он знал. Для такой девушки, как его Кареглазка, эти полгода были хуже ада, потому что... она правильная.
Он и представить себе не мог, что ей так тяжело давались их... отношения. Вроде и понимал все, не дебил же, но не догонял, при всем его интеллекте.
Юля сидит, ерзает, глазами старается в другую сторону смотреть, и молчит. Щеки красные и глаза лихорадочно блестят.
Заметил лекарства, салфетки и спрей для носа. Градусник лежал на коробке с пиццей, похоже.
Подошел к ней ближе, встал совсем рядом, и руку на лоб положил.
Ладонь обожгло, горячая.
- У тебя температура высокая, что тебе дать?
Он посмотрел на препараты, но набор был скудным.
- Мне... я в аптеку собиралась, и в магазин, - голос хриплый, губы потрескавшиеся.
Достал свой мобильник и набрал парней, попросил купить лекарств.
- В магазине что нужно?
Смотрит на него во все глаза, растерянно, с непониманием.
- Имбирь и лимон, еще мед пусть возьмут.
Закончил разговор.
- Ты разве не должен быть на работе?
Кареглазка с трудом поднялась, пошатнулась, и Ромка поймал ее в свои объятия, стиснул бережно и подхватил ее на руки, пошел в комнату. Его девушке нужно лечь.
Смотрит на него, ждет.
- Плевать на работу, Кареглазка, на все. Я думал, что теряю тебя окончательно, какая к черту работа.
Бережно положил свою ношу на кровать, сам сел на край.
Эта квартира... Юля ее описывала уютной, но уюта тут не было. Безликая обстановка, дешевая мебель, старый линолеум на полу. Да личные вещи Кареглазки чуток исправили ситуацию, но нет... это не ее дом. Не ощущалось это место им, как пристанище Кареглазки.
- Не стоило срываться и лететь сюда, я бы позвонила тебе сегодня, и мы бы нормально поговорили. Извини меня, я не должна была бросать трубку и отключать телефон, это было глупо и неприлично.
Она еще перед ним извиняется. Господи! За что ему досталась такая девочка? Что такого хорошего он в жизни сделал, что эта невероятная, добрая и светлая девочка,- его?
Пофиг. Даже если в небесной канцелярии вышла ошибка, он ее не отдаст. Никому и никогда.
- Не говори глупостей, - взял ее за руку, погладил ладонь, - Ты не обязана извиняться, это я должен. Мне стоило забрать тебя сразу, увезти с собой и не спрашивать, не думать: правильно или нет. Димка права, лишние расшаркивания - лишние проблемы. Надо было, как брат делать: утащить с собой и сразу штампы в паспорте шлепнуть, а затем- на острова отдыхать.
Зрачки расширились, дыхание замерло в груди, и смотрит на него так... так... с такой дикой тоской и недоверчивостью.
Он всю жизнь будет у нее прощение вымаливать за эти месяцы, что мучил ее неизвестностью и неопределённостью. Пусть только рядом теперь будет.
- Мне кажется, у меня бред. Ты странные вещи говоришь, и я слышу не то, что есть на самом деле, а то, что мне хочется услышать. Ты вообще настоящий?
Юлька подняла свою ладошку и погладила его по щеке, он не выдержал, прижался к ее ладони сильней, и передвинул к своим губам. Коснулся центра ладони, поцеловал. Рука у нее задрожала.
- И что ты слышишь?
- Слышу признание, ну знаешь, то самое. Любовь и все такое.
Снова поцеловал ее ладошку, качнул головой.
- Все не совсем так, Кареглазка, - она нервно дернулась всем телом, отшатнулась от него и руку свою забрала, - Эх, я дурак, выслушай меня для начала, а потом уже на пол падай, хорошо?
Ромка успел ее перехватить поперек живота, и теперь она сидела, прижатая к нему спиной. И руку с ее талии он убирать не собирался. Ему нравилось держать Кареглазку в своих руках.
Склонился к ее волосам, поцеловал в шею и с удовольствием увидел, как ее кожа мурашками покрылась.
Его она, его. Не отдаст!