Член растягивает мои стенки под себя, заполняет собой, и Максим на мгновение замирает. Запрокидывает голову, закрывает глаза, рвано дышит через нос.
— Я никогда тобой не насыщусь, мне всегда тебя мало, — опаляет своими мыслями и начинает вдалбливаться с каким-то диким остервенением и злостью.
Вдох-выдох, хриплое дыхание одно на двоих. Прикусываю кожу на руке, чтобы не орать во всё горло, почти плачу, когда Максим выходит на мгновение, и готова смеяться, когда снова врывается в мою горячую плоть. Разрывает на части не только тело, но и душу, и я рассыпаюсь на тысячу осколков, когда вместе приходим к финишу.
Сколько времени проходит, когда мы находим в себе силы слезть со стола? Не знаю. Может быть, две секунды, а может, годы. Максим подбирает с пола раскинутые вещи, складывает их горкой на диване и достаёт из верхнего ящика стола сигареты.
— Максим, я хотела тебе рассказать об одной странности, — вдруг озвучиваю то, что мешало мне весь день, словно в обувь камушек попался.
— М-м? — смотрит на меня сквозь табачный дым и включает вентиляцию. — Что-то с Яриком?
— Нет-нет, с ним всё хорошо, но… Не знаю, честное слово. Я ведь не зря о его матери спросила, — тут я понижаю голос до шёпота, потому что Ярослав ещё тот путешественник ночной, не хотелось бы, чтобы случайно услышал, если сейчас вдруг за дверью стоит. — Помнишь, мы три дня назад с ним в кинотеатр ходили?
— Тебе мультфильм не понравился? — усмехается и делает новую глубокую затяжку.
— Кстати, понравился, — улыбаюсь, на миг вернувшись в тот день. — Только после я увидела девушку. Она стояла и смотрела на меня.
— Ну, Инга, ты красивая, а у нас кругом и всюду нынче толерантность.
— Да ну тебя, придумаешь тоже! — от одной мысли об этом делается смешно. — Впрочем, я почти сразу забыла о ней, мало ли странных людей вокруг. Но сегодня я опять её увидела.
— Точно тебе говорю: поклонница, — после секса Максим обычно теряет всю свою серьёзность. — Но официально заявляю: я не по жмж.
— Какие аббревиатуры страшные, но послушай меня! Прекрати перебивать!
Наверное, что-то в моём голосе заставляет Максима прислушаться. Он с силой тушит недокуренную сигарету в малахитовой пепельнице и всем своим видом показывает, что шутки кончились.
Подробно пересказываю недавние события, пытаясь ничего не упустить, и с каждым словом Максим всё сильнее хмурится.
— Вот. Кто это вообще? Ты в курсе?
— Надеюсь, ты не будешь делать глупости и не пойдёшь на встречу со страшной тайной? — в нём не осталось ни капли шутливости. Поднимается на ноги, обходит стол и, абсолютно голый, останавливается напротив.
Пальцами под подбородком, глаза в глаза.
— Нет, если бы я хотела сделать это, то тебе бы точно не сказала. Но мне кажется, что это важно. Не знаю почему, но так кажется.
Максим целует меня в висок и снова возвращается к столу.
— Я разберусь, — подумав о чём-то, кивает на дверь и говорит: — Ты иди на стол накрой, я скоро подойду.
27. Максим
Закуриваю вторую сигарету, когда первая ещё не успевает толком истлеть, лишь дымится у моего ботинка. Жёлто-багряные листья укрывают землю вокруг, но красота осеннего парка меня совершенно не трогает. Я жду.
Когда достаю из пачки третью сигарету, замечаю тонкую фигурку. Худая девушка, сгорбившись, кутается в тёплую толстовку и бодро бежит к одной из лавочек. Синие простецкие джинсы висят на плоской заднице мешком, а обувь видала лучшие времена. Светлые волосы выбиваются из-под синего капюшона, а я пытаюсь понять, кто это нахрен такая. Что ей нужно от Инги? От меня?
На часах полдень, я бросил все дела, чтобы разобраться, какая холера хочет обо мне разговаривать, но пока ничего не понимаю. Я не знаю эту девицу, вообще вижу впервые. Тощая, бледная, совершенно несуразная, но от неё слишком много суеты.
Убираю пачку в карман, смотрю сквозь лысые кусты на девушку. Она стоит ко мне спиной, и я не могу толком рассмотреть её лица. Нервничает, оглядывается по сторонам. Наверняка, ждёт Ингу. Только придётся со мной разговаривать. Охрана оцепила периметр парка, потому девице не сбежать — ей же хуже.
Выхожу из своего укрытия, становлюсь за лавочкой, перед которой девушка суетливо отбрасывает носками грубых туфель листву, вздрагивает под порывами ветра, трясётся. Жалкая какая-то, несчастная, но сочувствие во мне не так просто разбудить.
— Ну, привет, — говорю, а девушка подскакивает на месте, словно белка-летяга, и оборачивается в мою сторону. Невыносимо медленно, и пока крутится, успеваю сесть на лавочку.
Она смотрит на меня, сверкает голубыми глазищами в окружении бесцветных ресниц, а во взгляде плещется презрение. Девушка подаётся назад, пытается отпрянуть, умчаться подальше, но из тени выходят мои охранники, и она лишь затравленно озирается по сторонам.
Вглядываюсь в её лицо, не хочу верить в то, что вижу, а она выдаёт досадливо:
— Ты…
Ты гляди, узнала. Или каждая баба помнит в подробностях мужика, от которого ребёнка родила?
— Я, — отвешиваю шуточный поклон, а Наташа бледнеет. — Но вот кто ты такая, я вообще в душе не ебу.
Нагло вру. Всё я понимаю — ещё вчера понял, просто верить не хотел. А сейчас узнал и всё в душе всколыхнулось, просто лишний раз показывать этого не хочу.
— Максим Викторович Пожарский, — выплёвывает, морщит нос, становясь похожей на злобную карикатуру, а меня кипятком от её голоса ошпаривает. Боже мой, это что-то невероятное. — Какие люди, надо же.
Я не видел эту женщину шесть лет. Боже ты мой, мы трахались всего где-то месяц, потом расстались, и после оказалось, что я отец мальчика-отказника. А тут появилась, словно имеет на это право.
Наташа снова озирается, но вокруг нас пустой парк и кольцо моей охраны — ей действительно не сбежать. Я похлопываю по лавочке рядом с собой, кивком приглашаю присесть.
— Зачем ты пришёл? — в голосе слишком много ненависти.
Меня захлёстывает эмоциями, и приходится сжать руки в кулаки и напомнить себе, что после рождения Ярика я дал себе кое-какое обещание. Но, боже мой, как же хочется сейчас размазать её по стенке. Раскатать в тонкий блин, чтобы пошевелиться не могла. Уничтожить.
— Наташа, я предупреждаю…
— Удивлена, что ты вообще узнал меня, — фыркает с презрением и суетливо растирает предплечья через тёмно-синюю ткань толстовки. — Сколько лет прошло?
— Сама ответь себе на этот вопрос. Сколько нашему сыну? Плюс месяцев восемь. Вот столько мы не виделись.
Закрываю глаза, пытаюсь себя уговорить не делать глупостей, но когда эта женщина снова оказывается рядом, сложно сдерживаться. Боже ты мой, я никогда не думал, что смогу какую-то бабу так сильно презирать, а вот, ты смотри, вышло.
Знаете, я ведь думал, что всё это осталось в прошлом. Весь тот пиздец, в который я увяз однажды по виде вздорной бабы, решившей, что ей не нужен ребёнок. Да, Ярик родился болезненным, почти нежизнеспособным, очень слабым и несчастным, но разве это повод от него отказываться?
Интересно, эта баба знает, сколько бабок и сил ушло, чтобы хоть немного вычухать нашего сына? Догадывается?
Когда-то Наташа была красивой: эффектной длинноногой блондинкой в лучших шмотках. Умеющей себя подать, способной очаровывать, быть заметной. Сейчас же передо мной жалкая пародия на неё прежнюю — какая-то истрёпанная девица с мешками под глазами.
— Наташа, какого хуя тебе надо? — я не собираюсь подбирать слова, не хочу нежничать. Маты? Да бога ради, с ней иначе не получается. Это же не Инга, с которой хочется быть мягче.
Наташа смотрит на меня, широко раскрыв глаза, а в них пылают ненависть и презрение. С чего бы, казалось. Некогда роскошные пышные губы бледные, под голубыми глазами тени, лицо белее мела, а светлые волосы, обрамляющие лицо, похожи на паклю. Наташа очень плохо выглядит, но мне совершенно не интересно, что её довело до жизни такой.
— Мне нужен мой сын, — заявляет, и я бы, может, поверил, что действительно вся эта чушь — ради Ярика, но только слепое доверие — не самая моя сильная черта.
— Это мой сын, — напоминаю и всё-таки закуриваю. Густой дым растворяется в туманном воздухе, обволакивает меня, отделяет от Наташи. — Ты от него отказалась и прав на ребёнка у тебя нет никаких.
— Макс, верни мне ребёнка! — кидается в мою сторону, хватает за рукав, но я вырываюсь из цепкой хватки с брезгливостью. — Он мой сын, ты разве этого не понимаешь? Ему нужна мать! Не левая баба, мать! Настоящая!
— Иди на хуй, — выдыхаю вместе с дымом, и поднимаюсь на ноги. Даже сидеть с ней рядом мерзко.
Словно в луже с дерьмом окунулся.
— Что ты хотела от Инги? Она тут при чём?
— Максим, ты очень жестокий… я это знаю. Я следила за вами с Яриком, я хотела каждый раз подойти, не решалась. А тут случайно увидела твою бабу, она с нашим сыном… он её обнимал, мамой называл. Макс, разве так можно?! Чужую бабу наш сын называет матерью!
Она вся в эмоциях, слезах и соплях, тянет ко мне руки, заламывает, но во всём этом фальшь. Марат — один из моих охранников — чуть заметно дёргает головой. Мол, убрать прилипалу? Но я отрицательно качаю головой — пусть выболтается, так мне понятнее будет, чего хочет эта дура.
В то, что в ней проснулся материнский инстинкт, ни на мгновение не верю. Но мне интересно, к чему вся эта суета.
Наташа трёт предплечья, а я понимаю, что в этом может быть главный ответ. Выбрасываю сигарету, хватаю её за руку и задираю рукав толстовки. У меня есть смутное подозрение, но пока не вижу “дорожек” на коже, всё ещё могу верить, что показалось.
— Ты, блядь, наркоманка, — озвучиваю очевидное, а Наташа дёргает руку на себя.
В глазах паника — она точно собиралась это скрыть от меня.
— Наташа, зачем тебе Ярик?
Некогда очень красивое лицо сморщивается, слеза катится по бледной щеке, но Наташа всё ещё рвёт руку на себя, а в глазах страх.
— Ты кололась, когда Ярика носила? Говори, сука!
Я в бешенстве, потому что с самого рождения никак не могу вычухать Ярика из его бесконечных болячек. А ещё ему очень тяжело даются науки, словно в голове какой-то блок.
— Отпусти, мне больно.
— Я тебя убью сейчас, тварь такую, если не ответишь!
— Максим, я… ты бросил меня! Я осталась беременной. Мне было тяжело!
— Ты кололась, когда беременной была?
— Немного, — орёт мне в лицо. — Нечасто!
Я отталкиваю её от себя, отхожу на несколько шагов, словно липкую жабу трогал.
— Максим, мне нужны деньги, сейчас нужны, — плачет жалобно, пытается вывести меня на эмоции, только хера ей лысого, а не моих эмоций. — Я же мать твоего сына, Максим. Мать! Неужели я ничего не заслужила? Макс, во имя всего святого, что было между нами, ради нашей любви.
— Какая на хуй любовь? Мы месяц трахались без всяких обязательств.
— Максим, если не поможешь мне, я же разрушу всю твою жизнь, твою репутацию. Что если я пойду к журналистам и расскажу, что уважаемый бизнесмен Максим Пожарский оставил беременную девушку, а потом силой забрал у неё младенца? Что если я расскажу, что именно ты подсадил меня на наркоту? А что? Кому поверят: мне — несчастной девушке или зажратому бизнесмену? Максим, подумай!
Она брызжет в меня слюной, а я отхожу ещё дальше.
— Да пошла ты.
Я киваю Марату, чтобы подошёл, обрисовываю ему ситуацию. Мне эта тварь не нужна рядом ни в каком виде. Увы, я жестокий — Наташка права. Они все правы.
И когда её утаскивают и запихивают в один из джипов, мысленно выдыхаю. Пусть будет счастлива. Но не рядом со мной. И уж тем более не рядом с моим сыном.
Такая мать Ярославу точно не нужна.
28. Инга
Дом Максима — это какая-то шкатулка с сюрпризом. Мало того, что он очень большой и красивый, он ещё и напичкан всем необходимым для жизни.
В подвальных помещениях находится спортивный зал. Маленький, но очень функциональный. Каких тренажёров тут только нет! Я так себе спортсмен, но когда сердце не на месте, хочется заняться чем-то вот таким — простым и понятным. Например, пробежать несколько километров на беговой дорожке. Ну или хотя бы пройти.
Кое-как разбираюсь с хитрым устройством тренажёра, выбираю самую щадящую скорость и шаг за шагом убегаю от мрачных мыслей. Мышцы начинают гореть практически сразу, но я иду и иду “под горку”, растворяя в дискомфорте тревоги.
На стене напротив круглый циферблат часов. Стрелки тикают, задавая ритм моей ходьбе, и я пытаюсь отвлечься от стремительного бега времени, но не получается. Сейчас три, и это значит, что Максим должен был уже встретиться с той девушкой. Кто она ему?
Помимо того, что она может оказаться горе-мамашей, она же может быть и постоянной любовницей Максима. Вдруг у них уже давно отношения, и теперь она хотела рассказать мне о его двойной жизни? А что? Такое ведь может быть и запросто.
Шаг, ещё один, третий, десятый. Как-то незаметно показания на дисплее перевалили за пять километров, а я всё иду и иду вперёд, словно в конце воображаемого путешествия меня ждут какие-то ответы.
Зачастую моя жизнь не была хорошей, но она была понятной. Вот я, маленькая, а вот злая тётка и её придурочные сыночки. Их кривая вера в Бога, отбившая у меня напрочь желание переступать порог церквей, молиться на иконы и простаивать у алтаря. Был свод правил, за нарушение которых положено наказание. Рука у тётки была тяжёлая, но и к этому я привыкла. Только сейчас, спустя столько лет, я понимаю, насколько это было страшно — привыкнуть к насилию. Но я не только привыкла, я однажды убедила себя, что именно так живут все дети, и ничего эдакого в порке и оскорблениях нет. Мне, ребёнку, было проще поверить, что всё, происходящее со мной, нормально, а не пытаться бороться.
Да и какой с меня борец?
Но да, я всё-таки боролась — только сейчас это в полной мере понимаю. Когда училась изо всех сил, просиживала ночи над учебниками, жадно впитывала школьные знания, чтобы однажды вырваться из дома тётки. Успеть до того момента, как они нашли бы мне такого же жестокого мужа — одного из придурков-сектантов.
Этого я не хотела, и всё-таки сбежала однажды. Спасибо Семёнычу, что дал немного денег и помог купить билет на пригородный автобус. Потом, будучи замужней, я всё-таки вернулась в “отчий дом”, но власти надо мной семья уже не имела. Чужая жена, порченная, никому уже не нужна была.
Сейчас же всё завертелось с бешеной скоростью: будущий развод, приличная сумма на счету — всё-таки мы почти скопили на первоначальный взнос, — Ярик и Максим. Честное слово, я впервые не волнуюсь о том, что будет завтра. Отъелась, пригрелась, успокоилась. И готова идти вперёд.
Улыбаюсь и выключаю тренажёр. Нахожу на специальной полочке чистое и благоухающее полотенце, промакиваю взмокший лоб и присаживаюсь на длинную лавку. Всё-таки, несмотря на то, каким козлом оказался Павлик, я ему очень благодарна. Да-да, благодарна, потому что он однажды дал мне возможность перечеркнуть прошлое. Всё-таки мухи отдельно, а котлеты совсем в другой тарелке.
За спиной скрип и шорох, я резко разворачиваюсь, испугавшись странных звуков, и замечаю Егора. Он знаками показывает, что очень извиняется, но дело не терпит отлагательств, и протягивает мне телефон. А в ответ на удивлённый взгляд “говорит”:
Начальство звонит.
Чёрт, я ж оставила свой мобильный в кухне, а значит, Максим не смог до меня дозвониться.
— Инга? С ума меня сводишь. Почему трубку не берёшь?
— Я бегала.
— Спортсменка моя, — тихо смеётся, а моё сознание цепляется за слово “моя”. А ведь и правда, его. Целиком и полностью.
— Ладно, об этом потом, — теплеет голос, хотя в нём всё равно слишком много усталости и тревоги. — Ответь мне на вопрос срочный: у тебя загранника же нет?
Вопрос мне кажется очень смешным, и я хихикаю, словно мне пять лет.
— Нет, конечно. Зачем бы у меня такая мысль родилась в голове — на бесполезную бумажку деньги тратить?
— И правда, — хмыкает, и мне кажется, что сейчас Максим в раздумьях потирает пальцами подбородок. — Значит, так. Сейчас собирайся, а я пока позвоню знакомому. Егор отвезёт тебя, куда там нужно. Ну, сфотографироваться, заявление в паспортном написать. Сделаем быстро, но всю эту тряхомудию не обминуть.