— Максим, зачем? Что-то случилось?
— Нет, господь с тобой, — но я не верю. — Просто у меня командировка намечается, хочу тебя с собой взять. Я многое могу, но прятать в чемодане женщину без документов не буду.
Смеюсь, а внутри тёплое чувство: всё-таки у нас с ним что-то большее, чем просто одна ложь на двоих и безумное притяжение.
— Ярик сейчас дыхательной гимнастикой занимается. Мне его с собой взять?
— Нет, Сергей уже едет, он ему лучшая нянька, — буквально слышу усмешку в голосе и, вспомнив габариты Сергея, понимаю, что это вариант действительно самый надёжный.
— Макс, а насчёт встречи в парке… ты мне расскажешь? Ты очень скрытный, а я внезапно очень любопытная.
В трубке гробовое молчание, а после тяжёлый вздох.
— Давай так поступим: я через полтора часа освобожусь. Распоряжусь, Егор тебя после всех инстанций забросит в мою городскую квартиру, поговорим без лишних ушей.
29. Инга
В паспортном меня принимают без очереди и вообще ведут себя так, словно к ним пожаловала не иначе как английская королева. Даже чай предлагают! Но я отказываюсь — и так слишком много суеты вокруг меня, мне от этого немножко дискомфортно. Фотографируют раз десять, то так, то эдак выставляя свет, пока я не получаюсь действительно красивой. Надо же, оказывается, на фотографии для паспорта можно выглядеть хорошо! Кто бы мог подумать.
Я знаю, что это всё из-за протекции Максима, но, чёрт возьми, пускай. За меня никто никого в жизни не просил, так почему бы не насладиться этим в полной мере хотя бы сейчас?
— Ждите звонка, в ближайшее время паспорт будет готов, — чему-то очень радуется показавшийся сначала хмурым “самый главный”.
Несмотря на ускоренный темп всех процедур, в машину я возвращаюсь только к пяти. Максим, наверное, уже освободился. Егор выжимает газ и буквально через десять минут останавливает машину перед одной из новостроек в самом центре города. Объясняет, как там внутри всё устроено, я внимательно слежу за его жестами, боясь что-то пропустить. Всё-таки я давно так много не общалась с глухонемыми. В итоге, после краткого инструктажа получаю специальный ключ от лифта. Ничего себе! В тех домах, где я бывала раньше, кабинки были самыми обычными, разнились лишь степенью разрисованности и загаженности, но даже к самым новым и чистым не требовался особенный доступ.
— Я проведу внутрь, — “говорит” Егор и, пока я смотрю на причудливый ключ-кнопку в своих руках, распахивает сначала свою, после и мою дверку.
Он идёт впереди, а я думаю про себя, что в новой жизни мне повезло встретить хороших людей, хотя, когда Максим появился в моём доме, казалось совсем иначе. Но всё, что было у нас после, незаметно перечеркнуло ощущения от неудачного знакомства.
Егор набирает какую-то комбинацию цифр, распахивает передо мной подъездную дверь, и мы попадаем в просторный холл. На секунду теряю дар речи, потому что вокруг… слишком красиво. Не понимаю, чем мне восхищаться в первую очередь: глянцевой чёрно-белой плиткой под ногами, шикарной модернистской люстрой над головой, стойкой консьержа из красного дерева или живыми цветами в больших вазах.
Пока я оглядываюсь по сторонам, звонит телефон.
— Инга, ты сейчас очень красивая, — хриплыми вибрациями мне на ухо, а я с удвоенной силой озираюсь.
— Ты меня видишь?
Смеётся, оставив мой ответ без внимания, хотя и так выдал себя с головой.
— Давай, на восемнадцатый поднимайся. И Егора отпусти, а то прямо парой ходите.
— Ты ревнуешь, что ли? — но в ответ снова хриплый смех, и Максим отключается.
Лифт изнутри похож на кабину космолёта: хром, стекло, сияющее галогеном табло. Я прикладываю свою таблетку к нужной цифре, и двери медленно и совершенно бесшумно закрываются, а я жмурюсь испуганно, словно могла этим нехитрым действом всё тут напрочь сломать. Но нет, всё работает, и через несколько секунд створки разъезжаются, и я попадаю в очередной холл, на этот раз попроще — более аскетичный.
Сразу видно, что здесь живёт мужчина. А по витающему в воздухе аромату ясно, какой именно. Максим.
Я замечаю несколько дверей, но что-то мне подсказывает: это не разные квартиры, всё это — часть затейливой планировки. Может быть, разные выходы, может, комнаты для гостей или персонала — так не разобрать.
— Потерялась? — Максим вырастает за моей спиной, и меня обволакивает его силой и уверенностью.
Оборачиваюсь, смотрю в глаза, в которых появилось какое-то новое выражение. Максим ослабляет узел галстука, вертит головой, разминает плечи, не сводя с меня пытливого взгляда.
— Вот это джентльмен: пригласил девушку в гости, а сам её в коридоре держит, — пытаюсь шутить, и Максим реагирует вымученной улыбкой.
— Пойдём, — кивает на дверь по центру. — Я ужин заказал.
Но уже у самой двери, уже обхватив пальцами круглую ручку, поясняет:
— Это новострой, внутри пока голые стены и матрац. У меня всё руки не доходят с дизайнерами пообщаться.
— Словно меня это сильно волнует, — хмыкаю, а Максим быстро целует меня в висок.
— Всё-таки ты уникальная женщина, — улыбается и пропускает меня внутрь.
— И правда, только голые стены.
— И матрац! — поднимает палец вверх и прячет ключи в кармане пиджака.
Площадь квартиры внушительная. Не дом Максима, но тоже очень много простора.
— Ты любишь большие пространства? — обвожу вокруг себя рукой и прохожу чуть дальше по коридору к комнате, на подоконнике которой стоят бумажные брендированные пакеты одного из центральных ресторанов.
— Я вырос в такой дыре, что, похоже, заработал гигантоманию. Теперь мне физически душно в маленьких помещениях.
Разводит руками и скидывает пиджак на матрац.
— Эту квартиру я для Ярика строю.
— Делаешь всё, чтобы сын не ютился в коморках?
Максим совсем близко. У меня каждый раз учащается пульс, стоит ему нарушить моё личное пространство, а от потемневшего взгляда кружится голова. Моё тело неизменно отзывается на эти незримые волны, бушующие между нами. Хочется больше, хочется кожу к коже, его внутри себя, хриплых стонов и криков в потолок, и с этим я совершенно ничего делать не собираюсь — мне это нравится.
— Ты меня понимаешь, — во фразе Максима ни тени сомнения, ни намёка на вопрос. Утверждение, и я киваю.
Максим целует меня жадно, голодно, но я решаю не поддаваться не провокации.
Отталкиваю его, Максим удивлённо смотрит на меня, а я прищуриваюсь:
— Нет, Максим Викторович, вы не задурите мне голову. Мы здесь не для этого собрались. Нет-нет, не для этого.
Я непреклонна и даже пальцем тычу в широкую грудь, а Максим, запрокинув голову, хохочет.
— Каждый день в тебе открываются новые грани, — говорит, посмеиваясь, и начинает расстёгивать рубашку. — Эй, ничего такого, грозная госпожа! Я в душ. А ты пока на подоконник накрой.
И улыбаясь, уходит, а я достаю из пакетов еду в ещё тёплых контейнерах. Тут всё необходимое для ужина на пятерых, но, выучив аппетиты Максима, совсем не удивляюсь. Он до всего жадный: до работы, денег, власти, еды… меня. Да, до секса он тоже жадный. И в любой другой день я бы восхитилась такой почти студенческой романтике, наплевала на голод и растеклась под Максимом лужицей, но сейчас мне хочется поговорить. Узнать всё.
Меня мучает эта ситуация и расслабиться не получается, как ни пытаюсь.
— Не знаю, что ты там так долго намывал, но я успела трижды слюной подавиться, — притворно возмущаюсь, когда замечаю входящего в комнату Максима. На нём лишь боксеры, а кожа кажется глянцевой.
— Речь репетировал, — усмехается и подходит ближе. — Хм, неплохо выглядит, да? Ешь-ешь, а то снова кормить буду.
Берёт один из контейнеров, в котором ароматный и душистый узбекский плов. Быстро поглощает вилку за вилкой и не сводит с меня напряжённого взгляда, а прикончив порцию, вытирает губы салфеткой.
— Я встретился с ней, — заявляет и порывисто открывает бутылку с лимонадом, а крышка от его резкости улетает куда-то в сторону. — Это именно то, что ты думала.
— Твоя любовница? — ляпаю и прикусываю язык. Всё-таки я слишком много об этом думала.
Лицо Максима вытягивается от удивления. Он даже рот поражённо открывает и вдруг начинает хохотать. Громко и от души. Протягивает руку, тянет меня к себе, сжимает крепко-крепко до боли в рёбрах.
— Какая на хрен любовница, Инга? Моя жизнь, конечно, иногда напоминает дешёвую драму, но не до такой же степени, — несмотря на смех в глазах, он жёстко обхватывает пальцами мои скулы и впивается в губы болезненным поцелуем. Это не нежность, это объявление войны и досрочное признание себя победителем. — Это Наташа, та сучка, из которой вылез мой сын.
Я сажусь на матрац, охаю и растираю лицо ладонями. Максим намеренно не назвал её матерью Ярика, и я понимаю почему.
— Что она хотела?
Горькая усмешка трогает его губы, но он маскирует её, снова делая большой глоток лимонада.
— Денег, — пожимает плечами. — Только денег.
— А я? Зачем ей была нужна я? Что я… что я такого могу? Повлиять на тебя, что ли? Украсть деньги и отдать ей?
— О, тебе бы она заливала, какой я подонок, обманом выкравший у неё сына, а она бедная овечка жить без Ярослава не может и только хочет чаще его видеть.
Его лицо становится жёстче, на нём проступают такие эмоции, от которых мороз по коже: злость, ненависть, но самое сильное — это отвращение.
— Только такой суке верить нельзя. И ещё, она наркоманка, — отрывисто, а я испуганно икаю.
— Мне она показалась немного странной, но не думала, что в этом дело.
Мне холодно и жарко одновременно, кровь приливает к лицу, а пальцы мёрзнут. Растираю ладони, думаю. Есть уже не хочется, ничего уже не хочется.
— Максим, а что если… а что если она сделает что-то Ярику? Что если сунется к нему, как мать сунется? Что мы делать тогда будем? Что ты делать будешь?
Взгляд Максима мрачнеет, а на шее вздуваются вены. Я буквально вижу, как его разрывает на части от этой перспективы. Ему больно, да и мне не легче, потому что слишком уж я вросла и в этого мальчика, и в его отца. Как-то незаметно вышло, а теперь и не распутаешься.
— Ты же не будешь её убивать? — озвучиваю догадку, от которой ещё страшнее делается. — Не будешь?
— Не буду, — вторит, хотя он сейчас так выглядит, что я бы не удивилась. Плохо он выглядит, злой очень. — Я, знаешь, очень много думал и это тревожный звонок. Но Ярик любит тебя, считает своей матерью. Так вышло и мы оба виноваты в этой лжи, но она ведь во благо. Меня из-за этого совесть ночами не мучает.
— Я тоже его люблю… — говорю очень искренне, потому что это чистая правда. И что-то во взгляде Максима меняется, он присаживается напротив и обхватывает мои колени руками. Гладит по ноге задумчиво, смотрит в глаза. — Максим, а что если… ты же тоже об этом думаешь?
— Выходи за меня замуж.
30. Максим
— Выходи за меня замуж.
Инга смотрит на меня так, словно я по лбу её тяжёлым молотом стукнул. Качает головой, сглатывает и усиленно трёт кончик носа, уверенно превращая его в спелую сливу. Тишина в комнате плотная и гнетущая, но я жду.
— Я понимаю, что это большая ответственность, и я приму любое твоё решение, просто… мне кажется, так будет правильно.
— Но… я ещё не разведена ведь. И вообще…
— Ну, с разводом твоим почти решённый вопрос, — взмахиваю рукой и поднимаюсь на ноги. Очень хочется курить. Не думал, что говорить обо всём этом с Ингой будет настолько трудно — в голове-то всё звучало распрекрасно.
В кармане пиджака находится пачка, зажигалка, и я, поставив окно на проветривание, делаю первую затяжку.
План созрел у меня быстро, и после консультации с личным юристом обрёл чёткие очертания. Пазл сложился, всё встало на свои места, но я забыл подумать об Инге и её реакциях. Чёрт, я даже кольца не купил, но почему-то кажется, что весь этот пафосный символизм — не самое главное. Не для Инги уж точно.
Я снова пру напролом, ломая на своём пути ветки, пробираюсь сквозь бурелом, не задумываясь о том, что могут подумать другие. Просто иду к цели, не выбирая окольных путей. Здесь и сейчас — мой девиз, но поломанная изнутри Инга может иметь свой взгляд на некоторые вещи.
Но мы ведь ни разу толком не обсуждали наши отношения. Есть факт: нам хорошо вместе. Есть данность: я ею одержим, а она всё сильнее открывается, становится увереннее в себе, спокойнее. Из глаз почти ушёл страх, и ночью она больше не ворочается, будто убегает от кого-то. Да и с Яриком они друг к другу прикипели.
Инга становится за моей спиной. Осторожно касается пальцами лопаток, гладит, и тёплое дыхание щекочет кожу. Она молчит, молчу и я, и даже мысли в голове сейчас становятся вязкими и липкими. Упираюсь лбом в прохладное стекло, и только в этот момент понимаю, насколько мне жарко.
Появление на горизонте Наташки выбило меня из колеи, но зато здорово поставило мозги на место и показало, чего действительно я хочу.
Тлеющий фильтр обжигает пальцы, я матерюсь про себя и тушу его в пустом контейнере. Достаю вторую сигарету, потому что так мне проще думать и формулировать свои слова.
— Тебя же мучает наша ложь, — привожу аргумент и снова затягиваюсь. Лёгкие наполняются дымом, но я практически не чувствую его вкуса, лишь терпкую горечь на языке. — Мы уже не отмотаем время назад, ничего не изменим. Но мой сын счастлив с тобой, и каждый день для него как праздник. Знаешь, что он мне сказал?
— Что? — тихим шелестом за спиной, а пальцы продолжают путешествие по моей спине, от чего у меня, чёрт возьми, мурашки. От каждого её прикосновения, с самого первого раза, меня во все стороны таращит, думать связно не могу.
— Что у него самая лучшая мама на свете, а ещё самая красивая и добрая. Ты заметила, что он даже ночами стал реже просыпаться? Успокоился.
Наверное, это похоже на шантаж, но я ни слова не придумал. Мой сын любит Ингу, он очаровался ею с первого взгляда и вряд ли когда-то разочаруется.
Инга всхлипывает и утыкается носом мне между лопаток, а я оборачиваюсь и обхватываю ладонями её лицо. Плачет, господи ты боже мой, а я себя чувствую беспомощным. Покажите мужика, который радуется бабским слезам.
— Ярик ребёнок, доверчивый и славный. Только я виноват в том, что он верил в сказку о внезапно появившейся на его пороге матери. Потому что был уверен: этого никогда не произойдёт, Наташа не переступит порог моего дома. Я просчитался, не думал, что когда-то она возникнет на горизонте, у неё нет на это никаких прав. И сейчас ей глубоко плевать на сына, на меня тем более. Ей на всё плевать, кроме своей наркоты.
— С ней совсем всё плохо? Совсем пропащая? Может быть, её полечить? Вдруг не всё потеряно? — Инга смотрит на меня сквозь мокрые ресницы, а я вытираю большими пальцами текущие по лицу крупные слёзы.
— Инга, в тебе такой огромный нерастраченный запас любви, — целую сначала один, потом второй уголок губ. — Ты лучшая женщина из всех, кого я знал, самая добрая и светлая. Если бы я мог выбрать Ярику мать, то это была бы ты.
— Почему?
— Потому что ты знаешь, что такое расти в нелюбви. Ты знаешь, как тяжело бывает, когда на ребёнка всем плевать. В этом мы с тобой похожи и это то, чего я под страхом собственной смерти не допустил бы для собственного сына. И ты не допустишь, потому что на себе прочувствовала все последствия. Ну и ко всему прочему, Ярик не сможет уже без тебя, ты в его душу запала.
Улыбаюсь, а Инга обхватывает ладонями мои запястья, смотрит прямо в глаза и в нерешительности закусывает губу. Но всё-таки спрашивает:
— А ты? Что с твоей душой? Брак — это можно и даже не очень сложно, но это только из-за Ярика?
Я прижимаю её к себе, запускаю руку в волосы, глажу шею. Инга дрожит в моих объятиях, судорожно цепляется за плечи и, кажется, снова плачет.
— Я доверяю тебе своего сына, я хочу сделать тебя его официальной матерью. Как ты думаешь, что с моей душой?
— Ты знаешь, это лучшее признание в любви, которое я слышала. И самое неромантичное из возможных предложение, — голос звучит глухо, но в нём слышится облегчение.