Максим отпивает большой глоток кофе и смотрит на меня со значением.
— Но это, наверное, будет неправильно… у нас же отношения.
— У нас не просто отношения, ты скоро будешь моей женой, но я всё равно не вижу в этом ничего ненормального. Единственное, к чему тебе нужно быть готовой: не все сотрудники в восторге от меня. Я жёсткий руководитель.
Я откусываю кусочек булочки, жую. Вкусно, а в голове тысяча мыслей, но я хочу устроиться в компанию Максима. Работа в “Византии” — неплохой шанс проявить себя.
Мы завтракаем. Кормим друг друга, болтаем о всякой ерунде, смеёмся. Пока не проснулся Ярик, есть время побыть только вдвоём, и мы на всю катушку этим пользуемся, наслаждаемся случайными касаниями, взглядами, поцелуями, поглаживаниями и любовью.
Так проходит час, а в дверь вдруг звонят. Максим усмехается, спускает меня с коленей и просит подождать немного. Уходит прочь, а я убираю тарелки со стола, напевая себе что-то под нос.
Я просто счастлива, и больше мне ничего не нужно.
За спиной шаги, и яркий цветочный аромат наполняет комнату. Оборачиваюсь, смотрю на Максима, а он протягивает мне огромный букет цветов.
— Ну что? Готова?
— К чему?
— Стать моей женой. Сегодня. Готова?
42. Инга
Я набираю полную грудь воздуха, дышу глубоко, встряхиваю кистями рук, чтобы унять нервную дрожь в кончиках пальцев. Не помогает. Вытаскиваю из квадратной коробки бумажную салфетку, пропитанную тонким ароматом цветочного парфюма и промакиваю вспотевшие ладони. Они липкие — я слишком волнуюсь.
Стук в дверь заставляет вздрогнуть, но я улыбаюсь, понимая, что там, за тонкой преградой, Максим.
— Вообще-то невесту до церемонии видеть нельзя, — повторяю глупую фразу, услышанную однажды в каком-то фильме, и напряжение постепенно уходит на второй план.
— Инга, открывай или дверь с петель снесу, — в голосе угроза, хотя я знаю: он шутит.
Или нет — с Максима действительно станется.
Сердце бьётся гулко-гулко, когда осматриваю себя в зеркало: красивое тёмно-синее платье с открытой спиной и ажурными рукавами. Оно потрясающее, с расходящейся книзу юбкой, и тонкая ткань с лёгким отливом мягкими складками собирается вокруг ног.
Я отказалась от услуг визажистов, парикмахеров — с неброским макияжем и не самыми сложными в уходе волосами справлюсь сама. Единственную вольность позволила себе сегодня — тёмно-вишнёвую помаду на губах. Шикарно, честное слово.
В ушах модные крупные серьги — не бриллианты, стильная бижутерия, — но мне и не нужны золотые цацки. Мне вообще не так много в этой жизни нужно — меньше, чем готов подарить Максим. О, моего будущего мужа хлебом не корми, дай навесить на меня очередную побрякушку.
“Мне нравится тебя баловать”, — говорит он всякий раз, привозя с собой большой букет или какую-то жутко дорогую безделушку в бархатной коробочке с логотипом известного ювелирного дома.
Я понимаю, зачем он это делает. Отчего так много и часто.
Потому что мальчик из предместий, как любит о себе говорить, но очень щедрый. Добившись всего сам, он знает, что деньги только тогда приносят удовольствие, когда за них можно купить эти самые удовольствия. Когда они украшают жизнь, делают её ярче, красивее.
А ещё он хочет показать, что я всего этого достойна. Заставляет с каждым днём всё сильнее верить в это. И в себя. Доказывает, что ничем не хуже тех, кто вырос в шелках. Мне пытается это доказать, и всему миру заодно. Ну а я всё-таки девочка и, чего греха таить, мне нравится внимание самого лучшего мальчика.
— Инга, ты долго, я теряю терпение, — разбавляет грозные слова хриплым смехом и несколько раз дёргает ручку.
— Нетерпеливый какой, надо же.
Я распахиваю дверь и… боже мой, какой же он красивый.
Блестящие тёмные волосы красиво уложены, глаза в обрамлении тёмных ресниц блуждают по моему лицу, горят, а в уголках губ улыбка. Белоснежный воротничок рубашки, стильный брендовый пиджак, элегантные тёмные брюки, в которых, я знаю это, задница Максима смотрится невероятно эффектно. А ещё никаких галстуков, и я смотрю на смуглую могучую шею, на которой трепещет жилка.
— Инга, если не перестанешь так на меня смотреть, первая брачная ночь начнётся мгновенно.
Максим заламывает тёмную бровь, выразительно переступает с ноги на ногу и кладёт руку на дверной косяк. Шевелит длинными пальцами с ухоженными ногтевыми пластинами, а массивные часы на кожаном браслете тихонько тикают.
Чтобы скрыть неловкость, рождающую во мне трепетную дрожь, я опускаю взгляд, смотрю на носки тёмно-синих классических лодочек и поправляю юбку, хотя она в этом вовсе не нуждается. Но молчание между нами затягивается, в груди тяжелеет.
— Ты потрясающая, — говорит тихо и протягивает мне руку. — Речь заготовила?
— Какую?
— Ну, как в мелодрамах положено, — с губ срывается хриплый смешок, а я цокаю языком и повожу плечами.
— Не люблю мелодрамы.
— Вот и правильно. В них всё равно врут.
Я вкладываю руку в его ладонь, и тепло несётся вверх по руке, обволакивает локоть и попадает прямиком в сердце.
Комната остаётся за спиной. Максим подводит меня к лестнице и, остановившись на первой ступеньке, касается пальцами моей скулы. Гладит, смотрит в глаза, по привычке слегка склонив голову вбок.
— Мы всё делаем правильно, — заявляет с полной убеждённостью, и я киваю в ответ.
Потому что действительно всё между нами так, как должно быть. И отношения эти, странно начавшиеся, выросшие из гнилого сора; и брак поспешный, и даже взаимная практически астральная связь с Яриком — всё это правильно. Другого я не хочу.
Мы спускаемся вниз, где на диванчике сидит очень нарядный и жутко взволнованный Ярик. Он болтает ногами, смотрит на нас и широко-широко улыбается.
Наш единственный гость. Член семьи. Причина того, что мы с Максимом всё-таки нашли общий язык, стали ближе, стали друг для друга чем-то необходимым, жизненно важным. Этот маленький мальчик вдруг превратился для меня в смысл, хотя я и не рожала его. Но я готова принять на себя всю ответственность за него не только перед Максимом, судьбой или вселенной, но и перед законом.
Я готова.
И пусть так будет.
— Свадьба! — радостно хлопает в ладоши Ярик и, смешно заворочавшись, спрыгивает с дивана.
— Да, сынок, свадьба, — смеётся Максим, а Ярик подходит ко мне, становится напротив и, запрокинув голову, смотрит на меня внимательно. В его больших голубых глазах слишком много детского обожания, восхищения. Он осторожно касается моей юбки, гладит ткань, удивлённо распахивает рот.
— У меня самая красивая мама на свете. А ещё добрая!
Когда-то он обязательно начнёт задавать вопросы. Однажды ему станет интересно, где я была столько лет, почему на самом деле не приходила. Наступит момент, когда он начнёт что-то понимать. Но я очень надеюсь, что его мудрости и моей любви хватит, чтобы и это преодолеть.
Мы со всем справимся, если только захотим.
Но пока мы выходим в украшенный белыми цветами — живыми! — зимний сад, где среди зелени нас ждёт элегантная молодая женщина. Если она и удивлена, что нас всего трое, то виду не подаёт — наверное, видела в этой жизни и что-то более неординарное. Перед ней в красивой серебристой тарелочке лежат обручальные кольца, на губах сияет вежливая улыбка, а тёмный деловой костюм идёт ей неимоверно. С короткими красиво уложенными светлыми волосами она кажется невероятно стильной и нереальной какой-то. Уверенной в себе.
И я думаю, что вот он — тот идеал, к которому стремлюсь. Излучать уверенность, гордо держать голову, находить подход к каждому, умея сохранять дистанцию.
Однажды я стану такой. Обязательно стану.
Лёгкое покашливание девушки возвращает меня на грешную землю, а с этим возвращается и дрожь. Но в ней всё меньше волнения, всё больше предвкушения.
Девушка снова откашливается и начинает читать замечательную речь. В ней нет ничего из того, чем напичканы слова работниц государственных ЗАГСов, есть только тепло, радость от текущего события и вера в то, что мы с Максимом будем обязательно счастливы.
Всю жизнь и до последнего вздоха.
— А теперь, молодые, обменяйтесь словами любви.
Максим легко хмурится и смотрит на меня. Безмолвно спрашивает, мол, готова ли, могу ли? Или стоит просто обменяться кольцами без всяких там слов любви. Ярик сидит рядом с ним на высоком красивом стульчике и вертит в руках крупный белый цветок: то лепестки напряжённо посчитает, то носом в сердцевину ткнётся. Он ещё слишком мал, чтобы удерживать внимание на болтовне взрослых, даже если это свадьба.
Я поворачиваюсь к Максиму, смотрю в глаза, сглатываю. Пусть действительно никакую речь не готовила, но мне есть, что сказать.
— Просто спасибо тебе, что ты такой существуешь.
Максим целует мою руку, а в глазах то ли радость, то ли гордость, но уж точно там примешано очень много вожделения.
— А вы, Максим Викторович, скажите что-то, — улыбается регистратор, а я крепче переплетаю наши пальцы.
— Если бы я мог, я бы всё перечеркнул и начал сначала, — он бросает быстрый взгляд на Ярика, но тот терзает следующий цветок и счастливо улыбается. — Стёр тот проклятый день, прожил его иначе, многое сделал бы по-другому. Но прошлого не исправить, можно лишь попытаться загладить вину. И я пытаюсь, и вот ты со мной, здесь. Значит, получилось?
Ему действительно важно это знать, и я киваю. Говорить не могу — обязательно ведь расплачусь. Вся эта скоропалительная, но очень тёплая и душевная свадьба — совсем другая, не такая, какая была в почти забытом прошлом — греет душу. И так тепло становится, так хорошо, спокойно.
— Объявляю вас мужем и женой, — негромко говорит регистратор, и Максим берёт с подноса кольцо.
— Хорошо, что я твой размер знаю.
Он не волнуется, его пальцы не дрожат, но в глазах настоящее пламя бушует. Максим не распаляется на долгие романтические речи, не обещает неба в алмазах, вечной любви или тридцать три удовольствия. Он просто смотрит так, что я понимаю: всё это у нас есть. И если не будем идиотами, сохраним и приумножим.
Кольцо кажется идеальным: простое, серебристое (платина, что ли?), с тонкой инкрустацией “веночком” по корпусу и россыпью крошечных камушков. Не громоздкое, не вычурное — безупречное.
— У тебя потрясающий вкус, — шепчу, разглядывая свою руку.
— Я вообще то ещё сокровище, — смеётся Максим, а я беру его кольцо. Очень похожее на моё, но без камней, оно идеально подходит Максиму.
Моему мужу.
Мы ставим обязательные подписи, Ярик прыгает рядом, и элегантная серая бабочка от его энергичных танцев всё-таки сползает набок. В оранжерее тепло и влажно, пахнет цветами и одеколоном Максима, но по коже гуляет озноб. Но совсем не тот, что блуждал по моему позвоночнику в октябре, когда мы впервые встретились на моей кухне.
Тёплые губы находят мои, едва касаются, и низкий шёпот, как дуновение летнего ветра:
— Ты моё чудо. Моя одержимость.
— Моя панацея, — вторю и растворяюсь в самом особенном в моей жизни поцелуе.
А дальше мы едем кататься по городу и никого вокруг. Ярик вначале удивлённо и восторженно таращится в окно, но очень быстро устаёт и засыпает, свернувшись калачиком на моих коленях.
— Вот, даже в ресторан не сходили, — качает головой Максим, но я отмахиваюсь.
— Поехали домой, а? Потом ресторан, банкет и что угодно. А сейчас домой.
— Вот, так и знал, что первая брачная ночь тебе нужнее еды.
Он смеётся, выкручивает руль влево и, развернув машину, сворачивает обратно.
Мы едем домой.
43. Инга
На моей шее сзади несколько пуговок, фиксирующих ажурный ворот. Они крошечные, декоративные — я могу часами ими любоваться. Но сейчас, когда Максим отрывает одну за другой, мне их не жаль. Пришью или вовсе не стану заморачиваться, но терпеть уже нет никаких сил. Мог бы и платье порвать — мне не жалко.
Максим за моей спиной дышит тяжело, окутывает своим ароматом, выбивает почву из-под ног прикосновениями к оголённой спине. Не торопится, играет на моих натянутых от предвкушения нервах, точно на струнах. Закрываю глаза, когда кончиками пальцев притрагивается к выступающим под кожей позвонкам, прокладывает дорожку ниже, ниже, до основания выреза над попой, а после стремительно поднимаются вверх, к шее, проникает под волосы, массирует кожу головы. Это такая изощрённая ласка, от которой у меня коленки дрожат, а суставы в желе превращаются.
Я не хочу контролировать звуки, которые из меня вылетают — в доме неплохая звукоизоляция, а комната Ярика находится далеко. Максим кладёт ладони на мою грудь, ласкает через ткань платья — то сожмёт до боли, то погладит нежно, выписывая огненные узоры.
Мне кажется, я горю. Пылаю, и в комнате становится будто бы даже светлее. Забыв обо всех приличиях, запретах и догмах, я прислоняюсь спиной к его груди, трусь ягодицами. Укладываю голову на плечо Максима, запрокидываю назад руки, а мой муж целует шею, прикусывает кожу, обводит языком.
Мы молчим — сейчас не нужны никакие слова, вообще. Потому что ни одно из них не сможет выразить всего, что происходит между нами. Тогда зачем тратить на них силы, если язык тела скажет намного больше?
Моё платье опадает вниз, и к нему очень скоро добавляется рубашка Максима. Кожа к коже, одно дыхание на двоих, общая энергетика и кислород. И в голове туман, перед глазами зыбкое марево. Я то ли кричу, то ли всхлипываю, полностью забыв себя и всё, что когда-то пугало.
В этот момент, рядом с этим мужчиной, к которому оборачиваюсь, оплетаю руками, ногами, смотрю в глаза, я кажусь себе самой сильной и могущественной на свете. Видеть, как вздымается и опадает его грудь, стоит провести по коже кончиками пальцев; слышать, как сбивается на мгновение его дыхание, когда касаюсь языком выемки между ключицами; смотреть, как наполняются глаза порочной страстью — самая настоящая власть.
Максим возвращает себе контроль быстро, но мне нравится, когда он такой — страстный, порывистый, настойчивый. Знающий моё тело до мелочей. Вскрикиваю, когда губы сжимают сосок, а язык обводит его по кругу. Упираюсь пятками в поясницу Максима, цепляюсь крепче за плечи, царапаю их, вишу в воздухе. Сильные ладони крепко держат голые ягодицы, а ремешок часов оставляет ссадины на коже, но эти ощущения… они убивают меня, чтобы через мгновение оживить, и снова обрушить в пропасть.
Во рту сухо, между ног влажно, а обтянутая латексом головка упирается в меня, но входить не торопится. Максим испытывает моё терпение, доводит до края, и когда я не выдерживаю и начинаю ёрзать, тихо смеётся.
— Ненасытная, — между поцелуями, а я от нетерпения, кажется, в кровь исцарапала его плечи.
Тела сплетаются, простыни под нами сбиваются в комок, и нет, наверное, в комнате поверхности, где бы до рассвета мы не любили друг друга.
Эта ночь становится началом. Особенная, наполненная жгучими взглядами, яростными поцелуями и громкими стонами. Ощущение наполненности — не только физическое. Психологическое, моральное, душевное, в конце концов. Я вся состою из осколков солнца, бриллиантовых морских брызг, шума прибоя, и даже соль на губах. Я вся — любовь.
— Спасибо, что ты такой существуешь, — повторяю прежде чем провалиться в радужный сон, в котором больше не живут призраки.
44. Максим
Медовый месяц я позволить себе не могу, но неделю выкроить получилось. Я планирую отдых где-то на солнечных островах — только для нас троих. Хочу валяться на пляже с любимой женщиной, смотреть, как красиво солнечные лучи подсвечивают её волосы, превращая их в жидкий шоколад. Хочу ни о чём не думать, наслаждаться жизнью. Даже билеты заказываю в тайне ото всех — сюрприз так по полной, арендую борт, но перед отпуском мне нужно решить парочку очень важных дел.
Слишком важных, чтобы их откладывать в долгий ящик.
Первый на повестке дня Золотницкий. Ушлый адвокатишка, который отмазывает всех, кто готов за это заплатить. И пусть у меня нет к нему личной неприязни — это, в конце концов, его работа и он выполняет её на отлично, вот только я не допущу, чтобы Павел вышел сухим из воды.