- Джованни, ты сердишься на меня? - удивленно спросила она, приподняв брови.
- На тебя невозможно сердиться, - улыбнулся я, осторожно подбирая слова. - Я понял, что вел себя недостойно по отношению к тебе, и прошу простить меня.
- Ты давно прощен. - Она быстро пожала плечами. - Думаю, я сама дала тебе повод. Знаешь, твоя дудочка просто великолепна, я учусь играть на ней, но получается пока не слишком хорошо. Я обязательно тебе поиграю, если ты захочешь.
Я поймал ее руку и притянул к губам.
- Ты маленькая искусительница, Франческа. Стоит мне остаться с тобой наедине, и я начинаю совершать глупости, в которых потом раскаиваюсь. Телохранителю монсеньора кардинала не положено терять голову от женской красоты, иначе его выгонят со службы.
- Вот еще! Ты самый доверенный охранник монсеньора, твоей службой он очень доволен. Риккардо тебе завидует, он считает, что вскоре ты займешь высокий пост при дворе.
- Больше слушай Риккардо, - проворчал я, пытаясь скрыть самодовольство. - Может быть, он прочит меня в командиры личной гвардии монсеньора? С какой такой радости? Титула у меня нет, да и служу я здесь всего ничего.
- Это все пустяки, - знающим тоном заявила Франческа. - Все видят, что монсеньор тебе доверяет.
Сидевшие за столом согласно закивали, а повариха, придвинув Франческе тарелку с копченым мясом, добавила:
- Ясно как день, что у Риккардо только и есть, что стать да сила, а у тебя, паренек, и голова на плечах имеется. Франческа, не прозевай такого завидного жениха!
- А я чем хуже? - громогласно поинтересовался виночерпий Морицио, хмуря густые брови. - Я тоже в своем роде незаменим для хозяина! Я не так силен, как Риккардо, и не так молод, как Джованни, но вполне хорош собой и опытен в делах сердечных. - Он весело подмигнул. - Франческа, приглядись ко мне получше.
Мужчины стали наперебой хвалиться, а женщины при представлении каждого нового кандидата в женихи Франчески разражались дружным смехом. Я смеялся вместе со всеми, пока не закончился ужин и слуги не стали понемногу расходиться спать. Повариха чистила котел, ее помощники мыли посуду и скоблили деревянную столешницу, и я обнаружил, что остался на кухне едва ли не последним. Франческа, выпорхнув из-за стола, потянула меня за собой:
- Проводи меня, Джованни.
Я улыбнулся и позволил ей увести себя. Мы шли по коридору, освещенному редкими факелами, к комнатам прислуги. Франческа жила вместе с другими девушками в восточном флигеле дворца, представлявшем собой низкое длинное здание с камышовой крышей, комнаты в котором были тесноватыми, но чистыми и хорошо освещенными благодаря большим окнам, закрывавшимся на ночь ставнями. Дойдя до одной из дверей, располагавшихся по правую сторону коридора, Франческа с улыбкой повернулась ко мне.
- Я живу здесь. Видишь, шалун Джино нарисовал возле двери цветочек? Я на него не сержусь, мне даже нравится... Не хочешь зайти посмотреть, как я живу? - спросила она быстро. Я растерянно кивнул и сам не понял, как очутился в ее комнате.
Охапки свежей травы на полу наполняли маленькую комнату, похожую на келью, густым острым ароматом, на столе в кувшине стоял букет диких роз, рядом лежали вышитые полотенца и сундучок с рукоделием. Заметил я и подаренную мной дудочку, находившуюся тут же. Франческа проследила мой взгляд и рассмеялась.
- Да, твоя дудочка. Я часто на ней упражняюсь, и старая зануда Кларисса сказала, что когда-нибудь засунет мне эту дудочку в... в общем, неважно. Я не собираюсь пересказывать все, что она говорит. Вот послушай...
Я удержал ее руку, потянувшуюся за флейтой, и покачал головой.
- Уже поздно, я думаю, что Кларисса спит или собирается спать, и если ты все-таки решишься поиграть сейчас, она исполнит свои угрозы. Поиграй мне завтра, хорошо?
- Как хочешь. - Она пожала плечами, и я заметил, что она немного обижена. Подойдя к ней вплотную, я осторожно обнял ее.
- Не сердись, - сказал я как можно мягче. - Завтра мы обязательно поиграем на ней, может быть, я даже поучу тебя. А сейчас я должен идти, может быть, я еще нужен монсеньору кардиналу.
- Не представляю, зачем ты ему можешь понадобиться в такой час. Но раз уж ты ему служишь, так верно, знаешь его привычки лучше меня. Ступай поскорее, чтобы он не рассердился.
- Он никогда не сердится, - сказал я, повернулся и направился к двери. Франческа удержала меня за руку.
- Постой. - Она немного помолчала в нерешительности. - Я... собиралась попросить тебя... Нет, это уже не важно. Иди.
- О чем ты хотела попросить?
Она покачала головой, нахмурилась, потом улыбнулась.
- Да ладно, думаю, тебе не покажется это недостойным.
- Что именно?
- Поцелуй меня. Как тогда, в саду, по-настоящему.
Она серьезно смотрела на меня снизу вверх. Я молча кивнул, взял ее за подбородок и приблизил губы к ее запрокинутому вверх лицу. Она закрыла глаза, приоткрыла губы, и я поцеловал ее. На этот раз она не сопротивлялась, напротив, подавшись мне навстречу, приникла ко мне. Я ощутил тепло ее упругой груди, моя рука обвилась вокруг ее тоненькой талии, и я почувствовал, что мог бы пойти дальше, не встретив с ее стороны особых возражений. Поспешно прервав поцелуй, я отстранился, чувствуя себя неловко и вместе с тем счастливо.
- Ах! - выдохнула Франческа потрясенно. - Я и не думала, что это будет так хорошо. Ну, иди же, Джованни, и не думай обо мне плохо.
Я почти выбежал из ее комнаты. Мне хотелось бы продолжать целоваться с Франческой, но я не был уверен, что сумею сдержаться и не пойти дальше поцелуев. У меня появилась надежда на развитие наших с ней отношений, и, быстро шагая к покоям кардинала, я уже мысленно представлял себе, как понемногу завоюю доверие маленькой Франчески, проявляя терпение и галантность, свойственную настоящему дворянину.
Кабинет монсеньора был уже пуст, и я понял, что кардинал отправился спать раньше обычного. Вот и отлично: я получил возможность тоже уйти на покой. Мне следовало ночевать в комнате, смежной со спальней монсеньора, и я прямиком направился туда. Наскоро ополоснувшись теплой водой из кувшина, я завернулся в холстину и принялся вытираться, а потом натянул ночную рубашку и приготовился нырнуть в постель, когда раздавшийся за моей спиной тихий голос кардинала заставил меня замереть:
- Джованни.
Я медленно обернулся. Монсеньор Савелли стоял в дверях своей спальни в длинной, до пят, ночной рубашке и смотрел на меня непроницаемым взглядом.
- Да, монсеньор?
- Сегодня вечером тебя не было у дверей моего кабинета, - сказал он, не трогаясь с места. - Я отпустил тебя поужинать, это правда, но ты не вернулся, когда большинство слуг уже покинули кухню.
- Я долго ем, монсеньор.
- Вот как? - Он подошел ближе, заложив руки за спину, и остановился прямо напротив меня. - Между тем я спрашивал о тебе, и мне сказали, что на кухне не осталось никого, кроме поваров. Ты же не повар, я полагаю?
Я поджал губы.
- Ты не умеешь врать, Джованни. - Он помолчал. - Я собирался попросить тебя отнести в библиотеку книги, но тебя не оказалось на месте.
- Я...
Его пощечина оказалась молниеносной и сильной. Я отшатнулся, схватившись за лицо, а он посмотрел на меня в упор, и в его взгляде по-прежнему не было злости, лишь упрек и еще что-то неуловимое, чего я не понимал.
- Никогда не лги мне, я не ребенок, чтобы не распознать ложь, да еще такую неумелую. У тебя были собственные дела?
- Монсеньор, я никогда не посмел бы оставить службу ради собственных дел...
Еще один крепкий удар ожег болью мою другую щеку.
- И все же ты оставил ее. - Кардинал придвинулся ко мне вплотную и проговорил, почти касаясь губами моего лица. - Я доверяю тебе, Джованни, несмотря на твою молодость. Я хотел бы, чтобы и ты доверял мне.
Я задрожал всем телом; внезапно мне захотелось разрушить незримую стену, разделявшую меня и кардинала, - прижаться к нему, вдыхая запахи ладана и воска, исходившие от его кожи, положить руки на плечи, коснуться губами его лица... Меня охватило сумасшедшее чувство восторженной покорности, я готов был исполнить любое, пусть самое безумное желание кардинала. Он задумчиво изучал мое лицо, потом произнес:
- Сними рубашку.
Я понял, что пропал. Мое тело выдало бы меня лучше всяких слов. В нерешительности я стоял перед ним, чувствуя, что не посмею выполнить его приказание.
- Джованни, - мягко произнес он. - Поверь, я не стану делать с тобой ничего плохого. Скажи, чего ты боишься?
"Я боюсь, что ты увидишь, что я чувствую рядом с тобой, - в отчаянии подумал я. - Ты увидишь это и выгонишь меня из своего дворца, и я должен буду как-то жить без тебя..."
- Прошу вас, монсеньор, - взмолился я, - позвольте мне не раздеваться. Я готов загладить все, чем провинился перед вами, но я действительно не могу снять рубашку.
- Прекрати. Я же сказал, что у меня нет никаких дурных мыслей.
Мысленно послав все к чертям, я повернулся к нему спиной и быстро сбросил рубашку, оставшись в одних тонких полотняных штанах. Внезапно кардинал взял меня за плечи, я ощутил тепло его сильных рук на своей коже.
- Я был слишком жесток с тобой. - Он немного помолчал, и его пальцы заскользили по моей спине, ощупывая заживающие следы от хлыста. - Прости меня.
- Монсеньор, я заслужил наказание, - тихо проговорил я, стараясь, чтобы мой голос не дрожал. - Вы могли бы избить меня намного сильнее...
- Вот как? - Он отпустил меня и отошел. Я стоял не оглядываясь и не шевелясь, и когда он снова приблизился ко мне сзади, я почувствовал прижавшуюся к моей обнаженной спине сталь. - Хороший нож, Джованни. Ты умеешь выбирать оружие и неплохо с ним обращаешься, за это я и взял тебя на службу. Но у тебя слишком слабый характер.
Он надавил на нож, и мою спину обожгла боль. Очень медленно он повел лезвие вниз и вбок. Я застонал, охваченный жарким, мучительным желанием.
- Кровь, - прошептал кардинал завороженно. - Тебе больно, правда? Должно быть очень больно, когда нож вскрывает старые царапины... Почему ты терпишь это, Джованни?
Задыхаясь, я повернулся к нему, перехватил его руку с ножом и, сжимая его запястье, упал на колени. Он не успел сказать ни слова, когда я задрал подол его длинной ночной рубашки и буквально в одно мгновение сдернул вниз его штаны, лишь тихо вскрикнул, когда мои губы сомкнулись на головке его жестко стоящего члена, - а затем порывисто притянул меня к себе.
Его руки, лежавшие на моих плечах, пахли железом и кровью. Моей кровью. Если бы я задумался о том, что делаю, то, несомненно, пришел бы в ужас, но в тот момент для меня не существовало ничего, кроме ослепляющего вожделения. Никогда прежде я не делал такого с мужчиной и не мог помыслить, что когда-либо подобное будет для меня возможно. Чудовищно, невероятно... и я хотел посмотреть, что случится дальше, как он кончит, что он скажет мне, что сделает потом. Я продолжал ласкать его, воспламеняясь сам от его судорожных вздохов, от быстрых движений его бедер, от силы его пальцев, вцепившихся в мои плечи с отчаянной одержимостью.
- О, Джованни! - вскрикнул он хрипло, замер, его горячее семя хлынуло мне в рот, и я жадно и торопливо стал глотать его, закрыв глаза и обнимая его колени. Кажется, я заплакал; содрогаясь всем телом, он опустился на пол рядом со мной и обнял меня, тяжело дыша.
Я коротко посмотрел на него, встал и пошел к своей кровати, пытаясь успокоиться и унять тянущую боль в паху. Усевшись на постели, я обхватил руками голову, скрывая от кардинала безудержно катящиеся по моим щекам слезы, и тогда он подошел, сел возле меня, и я почувствовал его руку на своем плече.
Молча он лег передо мной на спину и потянул меня на себя. Я не знал, что делать; мое смятение достигло предела, когда он раздвинул ноги и, высоко вскинув таз, направил меня собственной рукой. Впрочем, раздумывать я был уже не в состоянии; приподнявшись на руках, я овладел им, пронзив тесную теплоту его мышц. Он закричал, вонзив ногти мне в спину, мое сладострастное рычание слилось с его криком, и всего через пару сильных толчков мощная судорога наслаждения сотрясла мое тело, взорвав мир белым огнем.
Все было кончено. Кардинал встал, оделся и пошел к дверям своей спальни, не сказав мне ни единого слова. Я рассеянно смотрел ему вслед. Раскаяние, стыд, отвращение к себе бились где-то в самой глубине моего сознания, но их заглушало другое могучее чувство: я знал, что отныне принадлежу этому человеку без остатка. Осознание этого факта принесло мне спокойствие, и я почти тотчас же уснул.
Утром, когда монсеньор Савелли вышел из своих покоев, я стоял на часах, приветствуя его почтительным кивком. Едва взглянув в мою сторону, он направился к лестнице вниз, чтобы спуститься в часовню для молитвы. Я последовал за ним, как положено, на два шага позади слева, глядя на колышущийся подол его мантии и гадая, что он думает о происшедшем между нами вчерашним вечером. Это не было сном, разумеется; моя спина болела по-настоящему, и лезвие моего ножа, который я подобрал с пола, было в крови. У меня не хватило бы смелости спросить его о чем-то подобном, я только ждал его взгляда, намека, чего-то в его голосе, что могло дать мне надежду.
В маленькой дворцовой часовне он прошел к алтарю и опустился на колени на голые каменные плиты, как делал это всегда, даже в самые промозглые зимние дни, когда камни выстывали и холодный ветер швырял в окна дождевую морось. Склонив голову у большого деревянного креста, окованного золотом, кардинал долго не начинал молиться. Мне показалось, что ему трудно сосредоточиться: обыкновенно он читал "Pater noster" и подходящую к его настроению молитву или псалом, но сегодня просто стоял на коленях перед крестом, не произнося ни слова. Наконец его губы беззвучно зашевелились, и я тоже мысленно вознес молитву Господу, чтобы он простил мне грехи, потому что я не в силах был не грешить. Я больше не был жертвой кардинала, я сам хотел быть с ним и знал, что не смогу жить без него, как жил прежде.
Из часовни я проводил его в столовую; кардинал ел без аппетита и, разрешив мне тоже чего-нибудь перекусить, велел седлать его лошадь.
- Я собираюсь навестить папу, - сказал он. - Джованни, ты поедешь со мной.
Поспешно позавтракав холодной телятиной, сыром и куском свежего вишневого пирога, я уже на ходу запил еду водой из большой глиняной кружки, которую затем вручил проходившему мимо мальчику с кухни, и бросился на конюшню выполнять приказание монсеньора.
Когда кардинал спустился во двор, я уже вывел оседланных лошадей и ждал его, с заученной небрежностью положив одну руку на рукоять меча. Стоявшие у дверей трапезной для слуг три девушки-прачки разглядывали меня с восхищением, которое мне льстило, и я отчасти красовался перед ними. Подойдя ко мне, кардинал чуть заметно улыбнулся:
- У тебя лихой вид, Джованни.
Его слова слегка поумерили мою спесь. Я не понимал, похвала это или насмешка, а потому счел за лучшее просто поддержать ему стремя, когда он садился на коня. Когда я невзначай коснулся его ноги, мне на мгновение стало трудно дышать; торопливо отступив, я вскочил в седло и последовал за кардиналом, который уже помчался к воротам. Оказавшись на улице, он натянул поводья, дожидаясь меня, и, едва я с ним поравнялся, проговорил:
- Мне понадобится твоя помощь, Джованни.
Я слегка кивнул, пытаясь скрыть нахлынувшие на меня чувства.
- Сегодня у папы я встречусь с посланниками из Константинополя. Двое церковников и сопровождающий их французский рыцарь прибыли еще вчера, но папа не хотел принимать их без меня. У меня в этой встрече есть и собственный интерес. Мне сообщили, что вновь избранный император Константинополя испытывает определенные трудности из-за того, что часть духовенства подстрекает армию к мятежу, утверждая, что императором следовало выбрать старого венецианского дожа. Сам дож тоже не проявляет мудрости, поощряя такие настроения. Сила сейчас в руках французов, они держат Константинополь и постепенно захватывают окрестные города. Дож не имеет влияния на крестоносные полчища, при всем своем богатстве, ведь золота у них теперь более чем достаточно. Кроме того, он дряхлый слепой старик, никто в точности не знает, сколько ему лет, говорят, что-то около сотни, так что думаю, править ему пришлось бы совсем недолго. С другой стороны, венецианцы никак не унимаются, считая, что их обделили, и потихоньку подтачивают силы французского войска стычками и поджогами. Я приложил немало усилий, чтобы на престоле Константинополя оказался нужный человек, а теперь вижу, что придется еще потрудиться, чтобы все шло как надо. Мне неизвестны подстрекатели, знаю только, что и французское духовенство участвует в заговоре, может быть, из личных интересов, а возможно, по недомыслию.