И вот так, обвив руками ее бедра, я пил вино из ее тела. Я слизывал пряные капли с влагалища, чувствуя, как сжимают язык ее напрягшиеся мускулы. Она сомкнула горячие бедра на моем лице, заставив меня задохнуться от наслаждения.
— Ну давай же! — простонала Белинда.
Лицо ее раскраснелось, спутанные волосы упали на глаза. Вуаль уже давно слетела с ее головы и лежала на скомканных простынях.
— Ну давай же, Джереми, — снова прошептала Белинда.
И тогда я вошел в нее, почувствовав, как ее ноги взяли меня в замок. Но чтобы вонзиться в нее, я должен был освободиться, а потому она меня отпустила и упала на спину, сминая затылком белые шелковые цветы и остатки вуали.
Когда я понял, что она кончает, я еще раз вошел в нее…
Раз, два, три, четыре, пять… Детям тоже надо спать.
11
Спали мы очень долго. Свечи уже почти догорели. За окном было темно. Открыв глаза, я увидел, что Белинда сидит на кровати и смотрит на меня. На ней уже не было ни чулок, ни рубашки, но зато она снова надела венок и вуаль, которая падала ей на плечи, образуя обволакивающий ее треугольник белого света. Ее грудь и чуть согнутое колено смотрелись просто божественно. Я нежно погладил ее ногу. Розовый цвет ее сосков точь-в-точь совпадал с цветом губ.
Но я боялся посмотреть ей в глаза. Казалось, она даже и не подозревает, какое у нее чудесное тело. Да откуда ей было знать. Ведь она, в сущности, еще ребенок.
— Сфотографируй меня, — тихо попросила она.
— А тебя ничего не пугает? — осторожно поинтересовался я.
— Конечно нет. С какой стати? — удивилась она.
У нее было потрясающее выражение лица — такое не сможет передать даже самый гениальный художник.
А в ногах кровати была установлена камера.
Но я был совсем сонным и словно под кайфом. В спальне удушливо пахло цветами. На потолке в неверном свете свечей танцевали причудливые тени, похожие на резные лепестки гвоздики.
— Хочешь вина? — спросил я. — Оно там, на столике.
Надеюсь, вино поможет мне окончательно проснуться.
Я смотрел, как она наполняет бокал бургундским. Когда она опускала глаза, то выглядела моложе своих лет — может, благодаря светлым бровям и слегка оттопыренной нижней губе. Но когда она смотрела прямо перед собой, то казалась мне мифологическим существом, у которого не было возраста: я представлял ее нимфой, вечно молодой и прекрасной.
Она сидела, согнув ногу в колене, а ее волосы рассыпались по плечам, закрыв грудь. И словно сияла в свете свечей.
— Святое причастие, — сказал я.
Тихо улыбнувшись в ответ, она склонилась надо мной и поцеловала мокрыми от вина губами.
— Это мое тело. Это моя кровь, — прошептала она.
Звонок Дэна застал меня в самый разгар съемки. Когда я услышал его голос в телефонной трубке, кровь бросилась мне в голову.
— Ну, я сейчас не могу говорить, — сказал я.
— Послушай меня, идиот! Кто-то ищет твою маленькую девочку. И все дело кажется мне чрезвычайно мутным.
Белинда пролистывала молитвенник, ее плечо касалось моей руки.
— Не сейчас. Перезвоню попозже.
— Тогда выйди из дому и перезвони прямо сейчас!
— Это невозможно.
Я посмотрел на Белинду, и она подняла на меня глаза. Выражение ее лица изменилось. Я едва слышал, что говорит Дэн, поскольку думал лишь о том, чтобы не выдать себя голосом или мимикой.
— … ее фотография. Ты должен ее увидеть.
— Что? Послушай, мне надо бежать. Прямо сейчас.
— … в восемь в моем офисе, так как потом я уйду в суд.
— В двенадцать, — ответил я. — Я работаю допоздна.
— Джереми, говорю же тебе! Дело очень и очень мутное.
— Утром. Идет? — сказал я и положил трубку.
Я не хотел, чтобы Белинда заметила, как пылает мое лицо, хотя спиной чувствовал ее пристальный взгляд. Самым трудным для меня было повернуться и встретиться с ней глазами. Она что-то чувствовала, а я оказался не на высоте. На ее лице было написано нескрываемое подозрение: уголки маленького рта опустились, щеки слегка раскраснелись.
— Что случилось? — спросила она, явно не желая ходить вокруг да около.
— Мой адвокат. Книжные дела. — Все верно, в любой лжи должна быть доля правды, и тогда вранье будет выглядеть убедительнее.
Я возился с фотоаппаратом. И что я делал? Менял стандартную пленку на новую. Но зачем?
Белинда молча наблюдала за мной.
— Все. Перерыв, — заявил я. — Терпеть не могу, когда мне мешают.
С этими словами я спустился вниз и отключил автоответчик. Подобное больше не должно повториться.
Она начала потихоньку накачиваться виски задолго до того, как мы должны были пойти пообедать. Я впервые видел ее слегка под градусом. На ней был бархатный костюм с белой блузкой, волосы она убрала наверх. Очень взрослый вид. Пепельница оказалась доверху забитой окурками. Белинда ничего не ответила, когда я предложил пойти в маленький ресторанчик прямо за углом. Она допила виски и лениво поднялась со стула.
Белые плетеные столы, кондиционеры, хорошая еда. Я изо всех сил пытался поддержать разговор. Белинда оставалась холодна как лед.
А Дэн! Что за хренотень он нес насчет какой-то фотографии? Какая еще фотография?
— Так кто все же тебе звонил? — неожиданно спросила Белинда.
Она закурила очередную сигарету, но даже не притронулась к жареным креветкам.
— Я уже говорил, мой адвокат. Налоги и прочее, — покраснев, ответил я.
Я чувствовал себя мерзким лжецом и знал, что слова мои звучат не слишком убедительно. Я положил вилку и нож. Господи, какая безобразная сцена! Белинда продолжала сверлить меня взглядом.
— Придется поехать. В полдень у нас встреча.
Она не ответила.
— Рабочий момент. Дисней собирается купить права на книжки с Анжеликой. «Рейнбоу продакшн» тоже. Очень непростой выбор для меня, — сказал я. Самая верная линия поведения — держаться за крупицу не совсем точно представленной правды. — Но сейчас мне не хочется об этом думать. Все мои мысли только о тебе. За тысячу миль от разных скучных вещей.
— Большие деньги, — подняв брови, усмехнулась Белинда. — «Рейнбоу» — молодая компания. Но они делают прекрасную анимацию.
Странно, откуда она может знать? А ее тон. И куда девалась девочка из Калифорнии? В ее произношении снова появились резкие звуки, которые я заметил еще при первой встрече. И выражение глаз тоже было необычным. Словно между нами возникла глухая стена. Интересно, а как я сам выгляжу со стороны?
— Да-да, «Рейнбоу»… они сняли… э-э-э…
— «Рыцари Круглого стола». Я смотрела этот фильм.
— Ах да, точно. Так вот, они хотят снять два фильма об Анжелике.
Но моя тактика, похоже, не сработала. Белинда явно понимала, что здесь что-то нечисто.
— Но Дисней есть Дисней, — произнес я. — И кто может дать гарантию, что анимация не исказит рисунки? Понимаешь, если им захочется ввести новые персонажи, те должны быть сделаны в духе моих книг.
— А разве у тебя нет юристов и агентов, чтобы все уладить?
— Естественно. Один из них и звонил. Адвокат. Мне все же придется поставить свою подпись на нужной строчке. Никто этого за меня не сделает.
Я посмотрел на Белинду и испугался выражения ее глаз. Она была пьяна. Причем здорово пьяна.
— Ты действительно счастлив со мной? — тихо, но без надрыва в голосе спросила она и потушила сигарету прямо в тарелке с нетронутой едой, чего раньше себе никогда не позволяла. — Ты правда счастлив?
— Да, счастлив, — ответил я и посмотрел ей прямо в глаза. — Я счастлив. Никогда в жизни не чувствовал себя таким счастливым. Полагаю, что могу вывести доселе неизвестную формулу счастья. Мне не терпится отправиться домой и сразу же приступить к новым картинам. Буду писать всю ночь напролет. Если хочешь знать, я снова чувствую себя двадцатилетним. Надеюсь, ты не считаешь меня полным идиотом?
В ответ последовала длинная пауза. А потом Белинда улыбнулась: сперва неуверенно, но затем — широко и радостно, словно из-за туч неожиданно выглянуло солнце.
— Я тоже счастлива, — прошептала она. — Я так долго об этом мечтала.
«К черту Дэна! — подумал я. — Пропади оно все пропадом!»
Я не лег спать, пока не проявил пленку с фотографиями на тему причастия. Через некоторое время Белинда с чашкой кофе в руке пришла ко мне в фотолабораторию.
Я объяснял ей каждое свое действие, а она терпеливо слушала и наблюдала. Даже поинтересовалась, не могла бы она время от времени мне помогать. Похоже, виски ее слегка доконало, но в остальном она была в порядке. Почти в порядке.
Процесс ее заворожил: появление изображения на фотобумаге, опущенной в ванночку с проявителем, казалось ей чудом. Я объяснил ей, как работают настоящие фотографы, и шаг за шагом, медленно, прошел вместе с ней каждый этап. Хотя для меня это было лишь подготовительным этапом: все равно что выдавливать краску на палитру или мыть кисти.
Увеличив три снимка, я отнес их в мастерскую.
Я был абсолютно уверен, что картина «Святое причастие, или Белинда с атрибутами для Святого причастия» станет моей лучшей работой. Только венок и вуаль, и, конечно, никакой одежды. А в руках четки и молитвенник. Все очень официально, как и портрет наездницы или как те черно-белые фотографии маленьких девочек, заснятых в этот торжественный день на ступенях церкви. Но в моем случае весь фокус был именно в заднем плане.
С первого взгляда может показаться, что вы видите галереи или готические своды. Может быть, цветы, возложенные на алтарь, и свечи. Но потом вы постепенно начинаете осознавать, что перед вами спальня, кровать под пологом на столбиках, бумажные обои. Создание подобной иллюзии — дело техники. Необходимо правильно воспроизвести текстуру и игру света и тени. И теперь я собирался выйти за привычные рамки своих картин: достичь новых глубин иллюзии.
Мне не терпелось начать прямо сейчас, пока не прошел порыв вдохновения. Но Белинда сказала, что хочет, чтобы я лег в постель вместе с ней и прижал ее к себе. В ее глазах я прочел отчаяние.
— Хорошо, моя милая девочка, — ответил я и, почувствовав, что она словно окаменела, добавил: — Знаешь, есть одно место, куда мы можем на время сбежать из Сан-Франциско. У меня есть дом в Кармеле, которым я практически не пользуюсь. Там, конечно, придется как следует прибраться. Но дом совсем маленький, и навести порядок не составит труда. К тому же он всего в квартале от океана.
— Но мы же уедем. Правда? — неожиданно холодно произнесла она. — Я хочу знать, от кого мы сейчас убегаем.
Около четырех утра меня разбудила Белинда, которая стояла возле кровати в одной сорочке и трясла меня за плечо. Всхлипывая и шмыгая носом, она вытирала слезы бумажным платком.
— Проснись! Проснись! — твердила она.
— Что случилось? — удивленно спросил я.
Я включил ночник и посмотрел на Белинду. И понял, что она пьяная вдрызг. Это было видно даже невооруженным глазом. К тому же от нее так и разило виски. В руке она держала полный стакан виски со льдом, и эта рука со стаканом была отнюдь не детской.
— Я хочу, чтобы ты меня выслушал, — произнесла Белинда.
Глаза у нее были красные, лицо зареванное, и она была вне себя от ярости. Тонкая сорочка едва прикрывала набухшую грудь.
— Ну-ну, успокойся. Что такое?! — воскликнул я и, прижав ее к себе, почувствовал, как она захлебывается слезами.
— Я хочу, чтобы ты знал! — всхлипнула Белинда.
— Что именно? — удивился я.
— Если ты натравишь на меня полицию, если попытаешься выяснить, кто я такая, если найдешь мою семью и сообщишь, где я, тогда я хочу, чтобы ты знал, хочу, чтобы знал, что я обязательно расскажу им, чем мы тут с тобой занимались. Я тебе это точно устрою, если ты хоть раз меня предашь, черт побери, если ты со мной так поступишь, если подло предашь меня, если хоть раз в жизни так сделаешь, я… я клянусь, что все расскажу…
— Но у меня даже и в мыслях не было! Я никогда… никогда…
— Джереми, никогда не предавай меня! Слышишь, никогда! — захлебывалась слезами Белинда, прижимаясь к моей груди.
— Белинда, как ты могла подумать, что я на такое способен?
Но это было еще не все, далеко не все.
— Мне неприятно говорить ужасные вещи, мне тяжело говорить, что я могу тебе навредить. Меня убивает одна мысль о том, что я могу использовать все, что мы делали, против тебя. Сыграть им на руку. Им, с их мерзкой моралью, тупой, идиотской моралью! Но я это сделаю, непременно сделаю, если ты посмеешь меня предать…
— Я все понял. Все понял. Мне не надо сто раз повторять, — твердил я, гладя ее по волосам. Я еще крепче прижал ее к себе и поцеловал прямо в макушку.
— Боже, помоги мне! Но если ты меня предашь…
Никогда, никогда, никогда…
Когда она наконец успокоилась, я уложил ее в постель, и мы тихо лежали рядом, прижавшись друг к другу. За окном по-прежнему было темно. Но заснуть мне так и не удалось. Я мысленно прокручивал в голове события беспокойной ночи. И все же то, что я делал, не было предательством. Да, я лгал, но не предавал.
— Не хочу больше об этом говорить, — прошептала Белинда. — Даже думать об этом не хочу. Я заново родилась в тот день, когда увидела тебя. Да, я родилась именно тогда. Мы оба заново родились.
Да, да, да.
Но я всего лишь хотел узнать, что с ней произошло, чтобы мы могли оставить прошлое позади и начать жизнь с чистого листа, чтобы мы оба знали, что все хорошо, все хорошо, все хорошо…
— Джереми, прижми меня к себе! Прижми крепко-крепко.
— Ну давай же, — не выдержал я. — Давай встанем, оденемся и смотаемся отсюда!
Но Белинда будто оцепенела. И тогда я достал из шкафа ее одежду. Натянул на нее короткую шерстяную юбку и блейзер. Пуговка за пуговкой застегнул белую блузку. Обмотал ее шею кашемировым шарфом. Надел ей на руки кожаные перчатки.
В этом наряде Белинда была как куколка: маленькая английская девочка. Я зачесал ей волосы назад и закрепил невидимками, оставив открытым высокий лоб, который так любил целовать.
Белинда молча наблюдала за тем, как я собираю фотографии «Святого причастия». Потом я взял холсты, отнес их вниз и уложил в багажник мини-вэна. Затем помог ей взобраться на высокое переднее сиденье.
Я ехал в утренней мгле по безмолвному шоссе на юг от Сан-Франциско, по направлению к Монтеррею, а первые солнечные лучи неторопливо раздвигали серые облака.
Белинда сидела рядом со мной, чинно сложив руки и горделиво откинув голову. Ветер время от времени поднимал отвороты ее блейзера, и они нежно касались ямочки на шее.
Прошел час, затем еще полтора — и небо вдруг очистилось от облаков. В ветровое стекло хлынуло солнце, и я почувствовал, как поток тепла согревает мне руки.
Я повернул в сторону океана, навстречу ветру, постоянно гуляющему по Монтеррею, а затем свернул на юг и поехал через сосновый лес прямо в Кармел.
Не думаю, что она знала, где мы находились. Она никогда не видела этого маленького, тихого прибрежного городка, который походил на сцену с декорациями, установленными специально для туристов. Никогда не видела крытые соломой маленькие домики за белыми деревянными заборами, под сенью высоких кипарисов с корявыми ветвями.
Я провел Белинду по гравийной дорожке к двери коттеджа. Почва здесь была песчаной — ярко-желтой, — и красные примулы весело сияли в зеленой траве.
Лучи солнца просачивались сквозь маленькие окна моего бревенчатого домика, нагревая каменные полы.
Мы поднялись по лесенке в комнатку под крышей, забрались в пахнувшую плесенью кровать и устроились на несвежих простынях.
За окном было голубое небо, едва видное через спутанные ветви деревьев, в которых заблудилось утреннее солнце.
— Господи! — Белинда неожиданно задрожала, и слезы ручьем потекли у нее по щекам. Она смотрела куда-то вдаль, мимо меня. — Господи, если я не могу доверять тебе, тогда кому я вообще могу доверять!
— Я люблю тебя, — прошептал я. — Мне плевать на все, клянусь. Я люблю тебя.