И я не задумывалась, что будет между нами после, и что может случиться, если Лоут узнает о нашей близости. Опущенные занавеси скрывали разгорающийся высоко в небе рассвет, надо спешить…
Гордас торопливо снял одежду, и мы снова обнялись. Это было такое счастье, чувствовать под своими ладонями его смуглые плечи, я буду целовать их долго-долго, я запомню каждую неровность, каждый маленький шрам, каждую родинку…
Это самое реальное чудо — возможность соединиться с тем, кого искренне любишь, кого желаешь. Возможность дать ему полную радость, самой изнемогая от наслаждения. Радость дарить себя, радость принимать другого.
Сначала он целовал меня робко, вопрошающе, словно боясь, что я могу передумать. Потом его руки и губы стали настойчивее и смелее. Он подхватил меня за талию и перенес на постель.
— Я так этого хотел… чтобы ты лежала раскрытой, а я с тобой… И ты мне позволила…
Он ведь даже не представлял, насколько был мне нужен именно сейчас. Он был моим исцелением, искуплением. После Гордаса я снова смогу чувствовать себя чистой.
Да… это необычайное чувство, когда мужчина целует и сосет твою грудь, будто младенец, кажется, он сейчас особенно нуждается во мне, и я делаю его сильнее. Я прижимала к себе его кудрявую голову, стискивала зубы от желания принять между разведенных ног ту — особую часть его мужского тела.
— Гордас, иди…
Он целовал мой живот, потом спустился ниже, и я уже была готова умолять прекратить эту сладкую истому.
— Хочу тебя…
Я сама направляла его руку, я немножко ему помогла, а потом едва не задохнулась от восторга, полностью ощущая в себе его плоть. Как хорошо… Как это правильно, что он лежит на мне сверху и ритмично двигает бедрами, а я стискиваю его изнутри, желая продлить эти золотые моменты. Бесконечно много и так ничтожно мало…
Хочется вцепиться в его плечи, вжаться всем телом в его твердые грудь и живот, не отпускать… Хочется жестко, грубо, горячо и бесстыже, как я никогда не позволила бы себе с Лоутом. Мои ногти впились в кожу его спину… Да… Да… Сейчас… я сейчас вернусь… Снова смогу думать, бояться, страдать… Сейчас… Еще несколько поцелуев…
Уже иначе, как благодарность — расслабленно, мягко.
— Мия…
Я могла бы в ответ назвать его тем самым словом, что хочет услышать каждый мужчина на Марионе, но не посмела. И все потому, что первый раз я произнесла — «майри» для Доуха, тогда я слукавила, хотела успокоить бывшего солдата, а, значит, это слово уже измельчало и не подходит для моего ангела.
— Любимый… Ты — мой любимый.
Да, это верно. Лоут — мой муж, а Гордас — любимый. Как я не поняла сразу… Все встало на свои места. На мгновение в сердце закралась тревога, но я не стану портить наши волшебные минуты мрачными прогнозами на будущее. Оно и без того слишком туманно.
Теперь Гордас лежал на спине, а я удобно пристроилась рядом, чуть возвышаясь над ним. Я не могла от него оторваться — мне хотелось гладить и трогать его везде, как будто перед оголодавшим нищим поставили блюдо с самой вкуснейшей снедью.
Гордас улыбался смущенно и ласково, порой в его глазах мне чудились удивление и восторг перед моими действиями. Он — мой. Весь только для меня. Смешно и наивно до слез… Не-ет, сейчас, на эти несколько минут, часов, на оставшиеся у нас три десятка дней этот мужчина будет моим.
Губами и языком целую его шею и грудь, облизываю его соски, провожу дорожку из поцелуев до паха — ай, у него там такие же светлые завитки волос… Я опускаюсь ниже до его уже снова приподнятого члена — я буду делать все, что хочу. А хочу я именно все… Это прекрасное мужское тело сейчас в моей власти и наслаждается моим тщательнейшим вниманием.
Ласкаю языком гладкую головку его «мальчика», пока пальцы все сильнее сжимают тугой «ствол» — Гордас чуть приподнимается на предплечьях, смотрит на меня пьяными от блаженства глазами, пытается улыбнуться и вместо этого тихо стонет. Потираюсь носом о его поджатую мошонку, целую внутреннюю сторону бедра у самого паха…
— Мия!
Я еще очень многое хочу попробовать. Но сама уже слишком мокрая для продолжения эксперимента.
— Возьми меня сзади.
Встаю на четвереньки, с готовностью раскрываю бедра и, закусив губы, зажмурив глаза, просто мычу от удовольствия как бессловесное животное во время течки.
«Просто двигайся во мне — горячо и сильно, просто соединяйся со мной, продвигаясь вперед и слегка отступай, чтобы толкнуться еще глубже. Ты это можешь, ты достаточно самец для того, чтобы всласть поиметь желанную тебе самку…».
Мощный всплеск эмоций накрыл нас двоих, и только через пару мгновений я сообразила, что слегка намочила постель — надо же было настолько расслабиться и «улететь». Ужас, какой стыд, я даже не знала, что такое бывает, лишь бы Гордас не заметил, не понял… Давясь от смеха, комкаю простыню и откидываю в сторону. Гордас тоже смеется, но немного растерянно, и я напротив не могу остановиться — ну, как мне ему объяснить причину… Надо будет потом посоветоваться с моим доктором…
— Со мной никогда ничего подобного не случалось. Мне было очень хорошо — с тобой. Обними меня, давай сейчас просто полежим вместе.
Я успела немного подремать в его объятиях, а потом начала прислушиваться к едва различимому шепоту мужчины, наверно, Гордас думал, что я уже сплю.
— Соня… У меня в голове опять получилась песня. Я ее скажу тихо-тихо, чтобы не забыть. Это про тебя, мне непременно нужно запомнить и записать.
Дитя Земли, зачем ты рождена?
Зачем тебя увидел я однажды?
Гортань моя тобой опалена,
Я пью тебя до дна, до дна, до дна…
На небесах такой не знают жажды.
Безумец, раб… Я болен и пленен,
Пленен тобой, звезда и наказанье
За этих пальцев легкое касанье,
За мирром напоенное дыханье
Я отдал все — и я вознагражден. (с)
— Звучит как молитва. Это все мне, да? Красиво и грустно…
— Разве ты не спишь?
— Нет.
Я перевернулась на другой бок и взяла его лицо в свои ладони. О, как же это…
— Гордас, твои волосы совсем черные! Обалдеть!
— Тебе… больше не нравятся?
— Ты будешь нравиться мне даже без единого волоса на голове, но я не представляла, что изменения могут происходить настолько быстро.
— Я меняюсь. Я становлюсь мужчиной.
— Гордас — ты самый лучший, самый настоящий мужчина. Какого бы цвета не были твои волосы, твои глаза и все прочие параметры… В конце-то концов, какие могут быть проверки — ты родился мужчиной!
— Только вернувшись с Маракха я смогу называться так и сравняюсь с отцом по статусу. Только тогда я смогу иметь свою женщину и собственный дом. И хочу, чтобы ты всегда была со мной, как сейчас.
Глава 32. Пробуждение
Наверно, Гордас ушел, когда я уснула. Конечно, у него режим — пробежка, тренировки, завтрак. Это мне можно валяться до обеда или нежиться под умелыми руками личного массажиста, ведь мне же некуда спешить. Хотя, надо бы составить список дел, еще раз уточнить у Рика насчет моей способности стать мамой. Пора подниматься и самой себе придумать какие-то дела!
— Ах… Лоут… ты здесь!
У двери за моей спиной стоял муж. На лбу ссадина, ниже на скуле тоже. Не могу понять выражение знакомых темно-зеленых глаз. Он смотрит на меня угрюмо и упорно молчит, значит, ждет пока я начну разговор.
— Лоут…
Муж перебил меня резким вопросом.
— Как ты себя чувствуешь?
— Нор-мм-ально.
— Я рад.
Думаю, наше поведение странно выглядит со стороны. Вот вчерашняя реакция Гордаса вышла естественной, он был полон гнева и радости, сочувствия и восторга от встречи со мной. Лоут все эмоции держит внутри. Он похож на Доуха. Нет, еще глубже… еще темнее… Доух хотя бы ничего не скрывал, сразу раскрыл все карты. А вот мой супруг та еще «темная лошадка», у него столько скелетов в шкафу.
— Ты поранился? У тебя на лице… тут… надо позвать Рика и обработать ранки.
— Это не важно.
Тяжело пеервожу дыхание и пытаюсь нащупать нить диалога.
— Я могу спросить?
Лоут скрестил руки на груди, зловеще ухмыльнулся.
— Хочешь знать, чем все закончилось на берегу? Нужны подробности или достаточно финала? Можешь быть спокойна, начался шторм и тело унесло волной.
— Ты е-его убил? — сама не знаю, что за чувства сейчас обуревали душу — облегчение, жалость, страх…
— Надеюсь, что так. Вижу, ты опечалена… мейла.
— Я думала, Доуха арестуют, будут судить. Но то, что случилось — это… как-то по звериному, не находишь? Так не решают вопросы в цивилизованном обществе. Особенно такие серьезные.
Голос мужа понизился до свистящего шепота, в сузившихся глазах загорелись зловещие огоньки.
— А как назвать общество, в котором человек забирается в чужой дом, похищает чужую женщину, насилует ее, удерживает против ее желания?! Или тебе понравился сценарий?
Лоут бесшумно подошел к моей постели и присел на край, не сводя с меня пристального взгляда. Я инстинктивно отодвинулась, поджав колени к груди. Кажется, Лоут сейчас был очень зол и едва скрывал свое состояние. И вся причина во мне. Значит, нужно постараться ему объяснить.
— Кажется, я тебя понимаю… да… Я могу представить, что ты сейчас чувствуешь. Мне жаль, что все так случилось. Мне безумно жаль, Лоут! Но, что бы ты там себе не напридумывал, разве я виновата? В чем ты можешь упрекнуть меня? Что я сделала? Знаешь, Лоут, я все больше убеждаюсь, что в вашем мире — я всего лишь маленькая зверушка в западне. Я ничего не вправе решать сама. Впрочем, как и каждый на этой земле.
Сначала вынужденное замужество, это волнение и необоснованая спешка, потом только все наладилось — меня схватили за шкирку, словно котенка и утащили ради собственных развлечений. Теперь у тебя какие-то претензии… Послушай, мы все тут как крысы в лабиринте, разве ты еще не понял сам? От нас почти ничего не зависит.
Если бы я могла, я бы жила себе тихо, спокойно в скромном домике, я бы хотела видеть тебя в гостях… И не надо никаких роботов, никаких нарядов. Я пекла бы пирог на выходные, мы гуляли бы по вечерам у реки, слушали шум воды, наблюдали как она скачет по камушкам. Все было бы совсем по-другому. Но не так тревожно, постоянно под каким-то гнетом, в предчувствии скорой беды.
Лоут потер ладонью смуглый лоб, зажмурился, чуть приподняв верхнюю губу в недобрпой гримасе.
— Прости. Соня, прости, я вторые сутки на ногах, я не спал. А потом я увидел тебя. Ты мирно посапывала у него на коленях, будто утомившись от любви.
Его голос вдруг сорвался на крик.
— Ты не понимаешь!!! Я не смог бы делить тебя с ним, Соня!
Он закрыл лицо руками и глухо застонал, словно пытаясь справиться с мучительной болью.
— …С ним бы не смог.
— Лоут, что ты! Я бы на это не пошла … нет… я бы с вами так не поступила.
Торопливо поправляя простыню, я поднялась на колени, а потом подползла к мужу. Сейчас мне отчаянно хотелось успокоить его, утешить, защитить. Я слишком застряла на своих переживаниях, а что все это время происходило с Шалоком? Каждый новый час безуспешных поисков сводил его с ума.
Боже мой! Да что же такое с нами — мы будто через стену разговариваем друг с другом. Разве нельзя иначе, просто обнять друг друга и раскрыть души, выговориться, поделиться своими сомнениями и горестями. Разве мы чужие люди?
— Лоут, я тебя ждала, я так тебя ждала, ты не можешь даже представить…
Наверно, вот так срывается плотина, хлещет через разрушенную дамбу ошалевшая от свободы вода. Нет никаких преград. Лоут схватил меня, крепко прижал к себе. Я осторожно коснулась губами его виска. Вот теперь я по-настоящему дома.
— Ты уже завтракал? Я безумно голодная. Давай поедим вместе.
Его лицо выглядело расслабленным, глаза обрели тот редкий зеленоватый оттенок, что поразил меня еще в нашу первую встречу.
— Да, конечно. Я только приму душ. Может, и ты со мной?
Я замялась, и вместо внятного ответа снова его обняла, положив голову на плечо, чтобы не смотреть на мужа прямо. Лоут погладил меня по растрепанным волосам и начал укачивать как ребенка.
— Хорошо. Мы всегда успеем это сделать вместе. Если ты захочешь. Ведь ты можешь когда-нибудь захотеть, правда?
Я только кивнула, соглашаясь. Если сейчас он будет настаивать на близости, я скажу, что нездорова. Он ведь должен понять. Шалок всегда меня понимал, так случилось и на этот раз. Муж только поцеловал меня в щеку и сказал, что пойдет к себе в комнату, а ко мне пошлет Рика. Да, пожалуй, мне нужно привести себя в порядок и спуститься вниз.
Мы попытаемся начать все заново, но, возможно, сейчас многое пойдет иначе. Я пока не хочу загадывать, у меня может голова разболеться, если я представлю во всей красе нашу запутанную ситуацию. Я с Гордасом и я с Лоутом. Как такое возможно? А потом Гордас уедет больше, чем на год по земным меркам, а я останусь только с Лоутом. Будто ничего и не было у меня с «белокурым синеглазым ангелом».
Нет, я понимаю, что в чужом монастыре надо жить по его законам. Я обязуюсь честно выполнять все обязанность супруги Шалока, их, кстати, не так уж много и они вполне мне по силам. Но делить с ним постель… Лоут мой друг, мой спаситель, защитник, моя опора и надежное плечо. Но я хочу спать только с его сыном. Так как в этом случае можно избежать близости с мужем?
Даже если пожалуюсь инспектору Ласкону, честно все расскажу или выдумаю причину, пожалуюсь на здоровье и нервы… Бессмысленно. Нужного результата не даст. Во-первых, я не хочу позорить Шалока, мол, не мог обеспечить жене хорошие условия. А, во-вторых… Плохо с солдатом? Тогда мне предоставят другого мужа, вероятно, опять через отбор кандидатов. Абсурд! Пройти еще раз через подобное мероприятие я уж точно не желаю.
Как ни крути, остаться с Гордасом у меня нет ни малейшего шанса. По здешним меркам он ни на что прав не имеет пока не пройдет Маракх. С каждым днем я все больше начинаю ненавидеть это слово. Маракх… Мара… Морока… Мрак… Что там ожидает моего «мальчика»…
Я не раз пыталась расспросить Джемму. Но в ответ слышала только пугающие намеки и какой-то жуткий бред, не поймешь, шутит она или пытается меня нарочно запутать. Лоут сам должен будет пытать сына огнем, чтобы проверить его устойчивость к боли. Это ни при каком раскладе не может быть правдой!
Я осторожно начинала разговор с мужем, но ему неприятна сама эта тема. Гордас вроде бы спокоен и, так сказать, рвется в бой. Он ведь не может не знать, какие приключения ждут его на Маракхе. Создается впечатление, что мальчишек с детства обдурили пропагандой о необходимости суровых испытаний. «Не выдержишь — не мужик!»
Гордас хочет показаться смелым и сильным, но в душе он сомневается в себе, я же вижу. А выбора у него нет, так что толку скулить перед неизбежным. Вот парень и держится изо всех сил.
У меня в уме крутится один единственный план — наилучшее решение наших проблем, но иногда оно кажется до боли наивным. Итак, за оставшееся время каникул Гордаса мы с ним «сделаем» мне ребеночка. Потом Гордас уедет, а я стану потихоньку готовиться к материнству. Лоут должен будет в который раз все понять и смириться, при том, он же станет дедушкой. И Лоут сам подталкивал меня к сыну — приласкать, полюбить. Вот я и полюбила!
И не чувствую за собой особой вины. Мы с Шалоком стали мужем и женой по необходимости, а не из-за «нежной страсти». Да, надо признать, иногда что-то такое между нами бывает… И здесь кроется самый сложный момент, самая уязвимая часть моего плана. Если Лоут не захочет видеть во мне только мию для своего сына… Если Гордаса заставят жениться на невесте — вертлявой Кайли…
Нет, нет, не хочу даже думать о таком исходе событий! Малыш сможет нас объединить и решить все формальности. Я готова просить инспектора Ласкона помочь нам. Неужели еще и Мариону придется умолять? Я обозвала ее всевозможными бранными словами вслух и про себя, она может подстроить мне новую каверзу. Боги умеют обижаться на смертных ничтожных людишек?