— А-а, Таум! Ты уже долго ждешь? Прости, мой доктор совсем замучил меня своими лечебными процедурами. Представляешь, неуемный Рик нашел у меня пару мимических морщин. Катастрофа!
Галантный марионец осторожно коснулся губами моей протянутой руки:
— Ты прекрасна, Соня. Спешу сообщить, что вчера я видел готовыми твои новые расписные шкатулки. В тебе огромный потенциал, моя дорогая. Масштабы твоего воображения поражают даже опытных специалистов. Твоя информационная сфера играет всеми цветами спектра. Ты чувственная и нежна как ребенок, в то же время строга к себе и снисходительна к слабостям окружающих. В тебе зреет огромная мудрость, позволяющая манипулировать тончайшими оттенками ощущений. Ты способна…
— Таум… Мой милый и добрый Таум, я сейчас растаю от твоих изящных похвал, ну что ты меня смущаешь! Пойдем уже в столовую, я угощу тебя холодненьким квасом. Ты вообще, знаешь, что это за напиток? А вот и нет! Но Рин быстро смекнула, чего мне требуется на этот раз. Сегодня такая жара.
Мне искренне нравилось играть роль радушной хозяйки большого дома.
— Вот как же странно устроены люди — стоит пойти ледяному ливню, мы молим о солнышке и благодатном тепле, а чуть только пару недель постоит засуха и немилосердно палит Антарес, как уже хочется погоды гораздо свежее. Мы всегда найдем к чему придраться, верно? Ты пришел за модификатором?
Таум кивнул, усаживаясь на диван.
— Нужно отвезти его обратно в Эмпоцентр. Ты же знаешь, мне выдали прибор под личную ответственность, все очень серьезно. Да и тебе нужно отдохнуть.
— Конечно, конечно! Самое время заняться своей фигурой, я немного поправилась, Рик уже ворчит.
— Зато, полагаю, твой супруг не может нарадоваться на твои аппетитные формы. Соня… скажи мне правду, у вас все хорошо?
Я усмехнулась, присаживаясь поближе к инспектору. Мне даже не нужно ничего сочинять, только поделюсь "наболевшим".
— Таум, у нас, кажется, начался медовый месяц. Но мне так стыдно, так стыдно порой…
— Отчего же, дорогая? Разве это не самое приятное занятие — наслаждаться вниманием и заботой любимого человека?
— Таум! Второй мой любимый человек сейчас неизвестно где… Послушай, я вовсе не жалуюсь, но иногда… Таум, у меня душа не на месте, все это очень не честно построено. Я даже не могу отправить ему письмо, хоть какую-то новость узнать о нем. С Лоутом бесполезно разговаривать. Он хороший, он добрый, чуткий. Но он как каменная скала, мне не достучаться до его сердца. Его душа — это запутанный лабиринт.
Переведя дыхание после бурной тирады, я вскоре продолжила исповедальный монолог.
— Таум, мне порой кажется, что я тону в каком-то розовом благоухающем болоте — все эти тряпки и сумки меня засасывают, понимаешь? Кручусь, как белка в колесе, составляю планы и графики, выцеживаю себя по капле, сюжет за сюжетом — чего-то придумываю и мастерю, а сама считаю дни до прибытия Гордаса. Мне бывает порой так страшно. Мне кажется, что потом жизнь может резко остановиться. Вот он вернется, кивнет мне, словно старой знакомой и пойдет дальше. А я уже не смогу заниматься своими рисунками и тряпками как прежде… Не смогу… не смогу…
Ласкон внимательно слушал меня, не перебивая, и ободренная его молчанием я снова начала говорить.
— Прости мне нытье, но я же ни с кем больше не смогу так откровенничать. У Рин на уме только соусы и подливки, Рик — это ходячий список спа-процедур, хочешь, я тебе его каморку покажу? Кабинет средневекового алхимика! Стоит мне забраться в мансарду, у меня глаза разбегаются, вот это арсенал: горные соли, очищенные эфирные масла, эффективные грязевые массы, экстракты глубоководных водорослей, вытяжки из плаценты животных, ферментные комплексы и фитогормоны, уникальные сыворотки и восстанавливающие эликсиры…
Таум, я погрязла в самосовершенствовании, я устала быть красивой, я — загнанный ослик в розовой попоне. Мне надоело делать вид, что все хорошо. Прости…
Ласкон только озадаченно развел холеными руками.
— Мне нечего тебе прощать. Буду думать, что можно исправить. А ведь я когда-то тебя предупреждал не связываться с военным. Ты всегда поступаешь по- своему?
— Ни о чем не жалею, ни секунды, ни поцелуя, — скороговоркой выдохнула я, опустив глаза.
Мы оба замолчали, Рин принесла охлажденный фильтрованный квас, и Ласкон утолил жажду, похвалив сытный напиток. А потом неуверенно произнес, не глядя в мою сторону, словно сомневаясь в своих словах:
— Возможно, больше всего тебя печалит неопределенность… Знай ты, что с мальчиком все в порядке, было бы проще. А ведь это можно устроить…
— Таум, о чем ты? — я даже боялась надеяться.
Ласкон подсел поближе, зачем-то с опаской оглянувшись на замершего у порога Истукана. Робот обладал хладнокровием истинного индейца, впрочем, правая рука его неизменно покоилась на рукояти маленького портативного пистолета. Порой меня жутко нервировал этот «железный рыцарь», весь интеллект которого был направлен на охрану единственного живого существа — своей хозяйки.
С Риком можно было хотя бы поболтать и поругаться всласть… Доктор Рик весь из себя немножко гламурный и чувствительность не совсем уж на нуле, а этот громила двух слов со мной не может связать, зато перед Лоутом шпарит, как по писанному: «За время вашего отсутствия происшествий, угрожающих безопасности Сони не было». Охо-хо!
— Таум, прошу тебя, говори! Нас никто не услышит.
— Помнишь симулятор ощущений? Ты еще жаловалась, что второй сеанс тебя испугал.
— Забудешь такое! Но при чем здесь это чудо марионской техники на стыке магии и науки?
Ласкон с улыбкой откинулся на спинку софы:
— Ты не можешь получить от Гордаса личное сообщение, но можешь узнать, как его самочувствие и настроение в данный момент.
Я сжала ладонями виски — как же все просто! Почему я не додумалась сама.
— Таум, мы можем поехать в город прямо сейчас?
— Сегодня поздно, к тому же скоро вернется Шалок. Полагаю, ему не понравится, что я увез тебя куда-то под вечер. Опять же твой… темнокожий охранник давно смотрит на меня с подозрением.
— Придется взять его с собой, что ж поделать… Таум, когда?
— Соня, только не в этот раз. Я начинаю жалеть, что подал тебе идею, Шалок будет недоволен. Это все может кончиться скверно. Жаль, что я потревожил тебя своими домыслами…
— Тише. Все в порядке, я уже контролирую эмоции и все придумала, как нельзя лучше. Через три дня Лоут улетает в командировку, наверно, опять патрули, они не уточнял. И мы с тобой навестим Эмпоцентр, тот комплекс, где расположен Симулятор. Таум, скажи, что мой план хорош?
Мужчина с сомнением крутил на указательном пальце массивный перстень.
— Зря я тебе сказал. Ты будешь очень огорчена. И Шалок устроит скандал. Соня, почему бы тебе не поделиться тревогами с мужем, может, вы вместе с ним посетите Симулятор и там… Ох, я слишком пристрастен к тебе, дорогая, но я перешел границы дозволенного, не хочу впутываться в ваши отношения с мужем. Мне пора, Соня!
— Уже уходишь… До встречи, Таум! Я и не предполагала, что ты такой трус.
Ласкон засопел как разгневанный бык и, сорвав с пальца перстень, бросил мне его на сомкнутые колени.
— Это пропуск-маркер. Приложишь к идентификационному клапану и окажешься в Центре. Денег на счете у тебя предостаточно, не забудь захватить именной браслет для списания данных. Свяжусь с ними заранее, тебя будут ждать. Это все, что я могу.
— Спасибо. И еще раз прости за мою несдержанность.
— Не стоит, — сухо промолвил инспектор, застегивая френч на все пуговицы, — ты добилась всего, чего хотела. Только как бы не пожалеть потом. Иногда лучше неведение.
— До встречи, Таум! Передавай привет Джемме. Скажи, что эти дни я буду занята.
— Я уже понял. И даже не удивлен.
Глава 42. "О, Маракх…"
Маракх. Венец первый. Жара
Гордас нарочно остановил летмобиль еще до полного расхода топлива. Мужчина находился в воздухе уже почти сутки и теперь хотел размять ноги на твердой поверхности. Полет был запрограммирован инструкторами заранее, выбирать свой маршрут возможности не было. Остались доступны лишь функции снижения и остановка. Четко заданная цель неминуема. До нее можно не добраться, но изменить вектор полета нет ни единого шанса. Впрочем, можно выбраться из летательного аппарата и идти пешком. Вот только куда?
Гордас разблокировал люк и спрыгнул на сухую глинистую почву, покрытую редкой выжженной светилом травой. Теперь нужно хорошенько размять все тело, одеревеневшее за долгое время путешествия к новому этапу испытаний. Насколько хватало обзора, вокруг расстилалась степь. Вечерело. А, может, Антарес просто скрылся в туманной дымке и на самом деле еще разгар дня.
Гордас по давней привычке хотел было сверить свои биологические часы с цифрами на дисплее, но вспомнил, что отдал все ручные браслеты на заправочном блоке посреди болота. Четыре браслета один за другим легли в отсек оплаты и бесшумно провалились внутрь невысокой колонны с цифровым монитором, зато показатель энергии летмобиля плавно вырос до весьма высокой отметки. Можно было смело отправляться в путь, похоже, остальные курсанты уже опередили его.
И вот Гордас один посреди бескрайней степи, запасы воды в особом контейнере летмобиля исчерпаны, пакет концентрата разорван зубами и его скудное содержимое едва ли насытило пустой желудок. Впереди неизвестность, хотя кое-какие догадки у Шалока имелись. Нужно пересечь пустыню и добраться до горного кряжа, миновать его, выйти к леднику и там… Заключительный этап испытаний представлялся Гордасу смутно. Но зачем загадывать наперед, нужно обустроиться здесь и сейчас. Нужно просто двигаться вперед.
Итак, для начала неплохо бы найти источник пресной воды, раздобыть пищу. Гордас не случайно выбрал для остановки именно это квадрат. Пролетая над равниной на высоте птичьего полета, мужчина заметил узкую неровную полосу, похожую на тропу, ведущую к водоему. Но теперь пришлось убедиться, что маленькое озеро пересохло, а на растрескавшемся буром дне скопились кристаллики соли.
Разочаровавшись в своей бесполезной находке, Гордас уныло побрел обратно к машине, как вдруг мощный порыв ветра заставил его согнуться чуть ли не до земли. Приподняв голову, мужчина обратил внимание на черно-багровую тучу на горизонте. Единственным верным решением было укрыться в летмобиле и переждать бурю в относительной безопасности. Так мужчина и поступил, но уже через полчаса его довольно тяжелое убежище начало кататься по неровному грунту, как яйцо на наклонной плоскости.
Пристегнутый к сидению, Шалок старался побороть мучительную тошноту и нарастающую панику. Казалось, что обладающая разумом дикая стихия сознательно желает раздавить его как хрупкий кристалл, случайно занесенный в ее владения. Мужчина пытался открыть глаза, но сквозь плотное полимерное стекло машины видел только песок, землю, ветки и обрывки материи, оторванные полуистлевшие конечности человеческого тела, перья и скорлупу.
Сколько продолжалась это безумие, Гордас не знал, хотя мозг отчаянно пытался сосредоточить внимание на обстановке внутри капсулы летмобиля, цеплялся за детали пульта управления, за обшивку кресла, за колени и сведенные судорогой пальцы, ухватившиеся за поручни. Наконец наступила желанная тишина, и аппарат Шалока замер, тихо покачиваясь, в поисках точек равновесия.
Неверными руками мужчина привел в действие очистители обзора и заказал панорамный вид. Зрелище, открывшееся Гордасу, заставило путешественника зайтись нервным смехом. Летмобиль завис на краю расщелины в огромных каменных валунах, падение вряд ли могло сильно повредить машине, но потребовался бы полноценный ремонт, а Шалок даже при наличии навыков, не располагал необходимыми инструментами.
Оставалось только запустить режим взлета, и через пару секунд аппарат уже медленно поднялся в воздух, заскользив в ему лишь ведомом направлении. Шалоку оставалось смириться, но внутри мужчины разгорались отголоски прошедшей бури. «Почему я должен быть крысой в мышеловке… Забавы ради она вытащила меня из болота, так теперь решила потрясти как погремушку. Что за детские игрища?!
Лучше дай мне оружие и покажи врага, но я и с голыми руками с ним управлюсь, я загрызу его, я буду пить его кровь… Стоп! Надо успокоиться. Надо вернуться к себе. Мариона испытывает на прочность не только мое тело, но и мой дух. Это предсказуемо и понятно. А, если я это понимаю, то значит, я выдержу все».
Миновав окраину пустыни, Гордас заинтересованно всматривался в песчано-холмистый пейзаж внизу. В любой момент машина может спикировать вниз, уровень заряда батарей почти на нуле. А что это за низменность ровной треугольной формы, будто созданная по воле разума человека…
Три высоких, причудливо изъеденных ветрами каменных столба по углам, будто разметка с воздуха. Заблудиться невозможно — летмобиль Гордаса опустился точно в центре площадки. Чтобы остаться здесь навсегда — как только Шалок покинул кабину, летмобиль начал медленно проваливаться сквозь толщу песчаника. Вскоре на поверхности торчала лишь глянцево- гладкая верхушка машины.
Но Гордасу некогда было переживать о судьбе бесполезного средства передвижения, вокруг и без того имелось слишком много объектов, притягивающих взгляд. Долина оказалась усеяна останками животных — то там, то здесь виднелись сухие покореженные кости копытных и хищников, словно нарочно собранные в этот природный паноптикум.
Новый порыв ветра голосами сотни свирелей играл в остовах древних ящеров, перекликаясь со свистом флейты, доносившимся из пустых глазниц чудовища, некогда имевшего бивни. Гордас был поражен и восхищен масштабом зрелища, но волнение только усилилось, когда вдалеке послышался равномерный звон колокольчика.
Пойдя на зов, курсант вскоре обнаружил еще один могильник, но теперь уже собранный из скелетов разумных обитателей планеты. Человеческие останки не в пример звериным находились здесь в строгом порядке, надежно укрепленные каменными и металлическими опорами. С трудом сглотнув голодную слюну, Гордас хрипло откашлялся и на мгновение зажмурил глаза, отгоняя наваждение.
«Сад костей… Так вот ты каков на самом деле… Музей человеческих смертей под открытым небом пустыни… Тебе нужен новый экземпляр, да? Не хватает моего остова? Не дождешься…»
С холодеющей кровью, на ватных ногах мужчина проходил мимо скрюченных и расправленных силуэтов. Одни скелеты лежали на земле, раскинувшись в самых немыслимых позах, другие стояли, выпрямившись и горделиво «оглядывая» горизонт. Чьи-то берцовые кости были перебиты, их острые обломки почти засыпал песок, чьи-то запястья и щиколотки срослись с цепями, они-то и позвякивали от порывов ветра. «Костяные колокольца…».
Особенно жутко выглядели сами черепа, некогда вместилища дум и желаний их владельцев. Оскалившиеся и непримиримые в ярости последней схватки, некоторые из них, казалось, все еще хранили в себе пыл минувшей борьбы и не желали сдаваться даже после гибели тела. А вот другие выглядели истинными мучениками, безвинно пострадавшими по прихоти более сильного и безжалостного соперника.
Один из остовов был прикован к опоре, вырубленной из камня наподобие креста. Высохшие колени скелета подогнуты к ребрам, будто человек долго мучился от невыносимой боли, пока еще был жив. Раскинутые в стороны руки походили на крылья, лишенные оперенья, шейные позвонки искривлены, а челюсть задрана вверх и приоткрыта в безмолвном вопле.
«К кому же ты взывал, бедняга… и нашел ли утешение…»
Гордас втянул голову в плечи и присел в тени каменного столба, ветер опять усилился — неподалеку раздавалось побрякивания и скрип цепей, сами кости терлись друг о друга, издавая зловещее шуршание. Казалось, сад оживал на глазах — его обитатели двигались, вращали истончившимися суставами, скрежетали и стонали, создавая одну общую заунывную симфонию, способную лишить разума живого гостя, случайно забредшего в их обитель.
Шершавыми ладонями Гордас стиснул уши, спрятал голову в коленях, но уже вскоре заметил, что различает слова заунывной песни:
О, Маракх, дети твои, стебли для жатвы скорби,
О, Маракх, вспомни живых, кто теперь мертвых вспомнит,
О, Маракх, плачь матерей, их сыновья — где же,
О, Маракх, ветром сухим пустыня уста смежит… (с)
Тонкой ядовитой змейкой заползало в душу отчаяние и одиночество, он прошел лес, пролетел степь, пережил бурю, но как выбраться из этого склепа, Гордас не имел ни малейшего представления. Повалившись на бок, под рваный мотив костяного оркестра мужчина забылся тяжелым сном.