Позвонил Стас, и пирог тут же был позабыт, как и всё остальное. Растворилось всё, только что ласкавшее девушку и доставлявшее удовольствие, — запах печёной рыбы, яркое море, тёплый ветер…
Стас предложил Стасе покататься завтра на яхте. И она не могла дождаться этого чудесного завтра. Перечистила кастрюли, переписала набело пару текстов, но стрелки часов двигались медленно, словно заговорённые. Бабуля качала головой, глядя на Стасину маету. Внучка слонялась по дому и поминутно вздыхала. Только бабушкин чай с травами хоть как-то успокоил Стасю, благодаря чему ей удалось уснуть после полуночи.
…Они встретились рано, когда зелень была ещё мокрой от росы, но над шоссе уже висело дымное марево миражей горячего дня, а тень деревьев, под которыми проезжала машина, не дарила прохлады.
Только когда дорога вырвалась к морю, задуло свежим ветром. Он ласково коснулся их лиц, взъерошил волосы, но тут же нагрелся на горячем капоте автомобиля.
Потом они долго ехали вдоль побережья до клуба, где у пристани их поджидала небольшая аккуратная яхта. И пристань была новенькая, пахнущая свежими досками, и яхта — беленькая, хорошенькая, такая, какой себе и представляла Стася.
Сначала Стас ставил паруса. Стася села на скамеечку, которую он называл кокпитом, и с восхищением наблюдала, как он проворно управляется с парусами и снастями. Стас напоминал ей сосредоточенное грациозное животное на охоте. Каждое движение было изящным и выверенным. Лицо — собранным и одухотворённым. Он постоянно смахивал длинную светлую чёлку с нахмуренного лба и щурился, принимая решения.
Когда Стас ловко вывел яхту из бухты, Стася звонко зааплодировала. А он только улыбнулся ей, воодушевлённо вдохнув свежий морской воздух. Парень попал в свою стихию. Здесь ему было хорошо и привольно.
Сначала Стас показывал девушке побережье. Они доплыли до Чёрных скал, с которых свешивались старые кривые сосны, и было совершенно непонятно, как они там, среди камней, держатся. А потом Станислав повернул яхту к маленькому необитаемому островку. У самого берега парень бросил якорь и позвал Стасю купаться.
Раздевшись, они прыгнули в воду, отчего подняли большие фонтаны брызг, и поплыли наперегонки до камня, торчавшего из воды. Стася смеялась и не могла плыть быстро, поэтому Стас ловко догнал её, закружил, вспенил воду вокруг и нырнул. Стася нырнула вслед за ним и открыла глаза. Их кожа в воде светилась от мелких пузырьков воздуха. На лице Стаса играли блики солнечных лучей, мягко преломлявшиеся через воду, волосы колыхались, словно водоросли, и она увидела, как он чётко одними губами сказал: «Я люблю тебя». Она ответила: «Я тоже». И вынырнула, вдыхая с воздухом невообразимое необъятное счастье. Оно было видимым, искрящимся, переливающимся вокруг всего радужными отсветами.
Потом они лежали на маленьком пляже островка и загорали. Стася погружала руки поглубже в песок, где он был прохладным, и, приподнимая горсти, наслаждалась тем, как он медленно сыплется между пальцами.
Стас склонился над ней. Она открыла глаза и сквозь мокрые ресницы смотрела на его лицо, которое было близко-близко, так, что она чувствовала, как от него пахнет апельсинами.
— Ты заслонил мне солнце, — ласково сказала она и погладила его по спине, — заслонил мне солнце… И весь мир…
— Это плохо? Что я заслонил весь мир? — спросил Станислав и наклонился ещё ближе, почти коснувшись своими губами её губ.
— Не знаю. Наверное, хорошо. Но только если всё рухнет, у меня не останется мира, — проговорила Стася.
Вместо ответа он поцеловал её.
…Когда они возвращались в Медовую бухту, обгоревшие, но переполненные счастьем, Стася сказала:
— Это был самый счастливый день лета!
— У нас будет ещё много таких дней, — пообещал Станислав.
«Да, — подумала Стася, — у нас ещё вся жизнь впереди!» И от волнения покрылась мурашками…
Только дома за ужином со Старой Ксенией Стася обнаружила, что потеряла кулон с чайкой и жемчужинкой.
— Не расстраивайся ты так, — утешала её бабушка, — море дало, море взяло.
Перед сном она написала об этом Стасу, и он пообещал, что купит ей подвеску ещё лучше и ещё красивее. «Не надо», — отвечала Стася, улыбаясь.
Она откинулась на подушки, с наслаждением потянулась, чувствуя обгоревшие плечи и спину, которым было приятно касание прохладных простыней. Закрыла глаза и перед ней снова встало лицо Станислава. И уже не покидало её до утра. Она прижалась к нему щекой, подумала, что долго не заснёт от жаркой ноющей боли на коже, и тут же, убаюканная длинным днём, утомлённая впечатлениями, провалилась в глубокий сон…
…С утра Стася, нарядившись, отправилась к Лесным ведьмам. Те уже вернулись из пещеры. Лидия с Урсулой собирались на праздник, а Висия пила кофе на веранде. Она предложила Стасе:
— Хочешь, тебе тоже налью, а потом погадаем на гуще?
— Давай! — обрадовалась Стася.
Они чинно сели рядышком и стали медленно, мелкими глоточками пить чёрное варево Висии, которое та называла кофе. Опустошив кружечки, закрыли их блюдцами и перевернули. Потом начали разглядывать замысловатые рисунки.
— Смотри, у меня дорога, — сказала Висия, указывая ноготком на петляющий путь из кофейных остатков. — А что у тебя?
— Не пойму, то ли холм с крестом, то ли цепочка с крестиком… — рассуждала Стася, вглядываясь в свою чашку.
Висия посмотрела и сказала:
— Крест — нехороший знак… Больше похоже на холмик и дерево. А это — к счастью.
Урсула же, заглянув в Стасину чашку, пробормотала еле слышно:
— Вижу и то, и другое…
Но тут на крыльцо вышла Лидия, и они вчетвером отправились в Священную рощу.
Это было красивое светлое место, заросшее старыми берёзами с потрескавшейся белой корой, под которой обнажалось их угольное нутро. У корней одного из деревьев лежал старый жернов. Его использовали как кострище.
Ведьмы разожгли огонь, яркими померанцевыми лентами взвившийся к небу. Женщины приносили дары лесу, бросая в костёр тра́вы, которые он молниеносно пожирал, превращая в хрупкие алые прутики, рассыпа́вшиеся искрами от одного дуновения ветра.
Позже ведьмы гадали по рунам и плели венки из лесных цветов, росших здесь же рядом, в овраге.
Когда солнце начало жмурить глаза и в мире стало темнеть, ведьмы отправились к реке. Петляя среди деревьев, в конце своего пути она вырывалась на свободу в море. В удобном месте ведьмы спустились до самой тёмной её воды. Река медленно бурлила, извиваясь у их ног. Лидия брала каждый венок и читала заклинание на старинном языке. Это был забытый язык жизни, он звучал словно карканье, звериное завывание и птичий свист. Потом Лидия отдавала венок владелице. Один венок — одно желание. Стася сплела для себя два.
— Что ты просишь у духов? — тихо спросила, нагнувшись к девушке, Урсула.
— Любви прошу счастливой, — замерев, ответила Стася, — и ещё… найти слова и достучаться до матери. Чтобы она меня поняла!
Девушка взяла свои венки и опустила их в воду, подтолкнув рукой от берега. Вода зажурчала вокруг них, закружила и понесла полученный дар.
— Ну, теперь следи, — если не утонет венок, то всё исполнится, — сказала Висия.
Оба Стасиных венка накрыла волна, и они исчезли из виду. Девушка обомлела, сердце её упало в пятки. Но река пожалела её: прошёл миг и мокрые венки всё же всплыли, упрямо двинувшись навстречу морю.
— Хоть и через трудности, но получишь ты своё, — кивнула Лидия.
Ведьмы собрались в обратный путь. В тихих сумерках они медленно шли по хвойному лесу, который казался торжественным и печальным из-за островерхих елей, застывших в скорбном молчании. Где-то заухала сова. У Стаси тревожно заныло сердце, и она поспешила догнать подруг, от которых, задумавшись, подотстала.
Девушка прислушалась к мирному разговору Урсулы с Висией и сразу успокоилась. Те говорили о слабостях.
— Стасенька, а ты знаешь, какое самое слабое место в человеческой душе? — неожиданно спросила её Лидия.
— Любовь, наверное, — подумав, ответила Стася.
— Нет, дорогая. Нет, — покачала головой Лидия. — Самое слабое место души — чувство вины и жалости. Именно туда привычно пинают родители, знакомые и даже нищий с кружечкой для подаяний. Сгибаясь под мгновенной болью, гораздо легче уступить, чем сопротивляться. Иначе удары осуждения и критики обрушатся один за другим… И всё же — защищайся. Это очень важно. Чтобы не растратить себя по мелочи, чтобы не раздать без остатка. Чтобы самой выбирать, куда идти, что делать и как жить. Мы сами должны решать, что рисовать на листах своей жизни, в ином случае другие растратят нас, как стопку для заметок…
«Да, — подумала Стася, — как это верно».
Наконец, утомлённые паломничеством, они вышли из леса. У самой развилки дорог, перед тем как попрощаться, каждая ведьма обняла Стасю и что-то ей пожелала.
— Пусть твой путь будет лёгким, а сердце мудрым! — сказала Висия и поцеловала девушку в лоб.
— Пусть любая печаль не сломит тебя, а сделает сильнее, — пожелала Урсула и чмокнула Стасю в левую щёку.
— Будь сильной! — прошептала Лидия и коснулась губами правой Стасиной щеки.
Когда девушка повернула к дому, Лидия ещё раз окликнула её и спросила:
— Хочешь, мы проводим тебя до порога?
— Нет, — улыбнулась Стася.
— Тогда, если что — звони, — ответила ей самая старшая из ведьм и, посмотрев на удивлённую Висию, добавила: — Я знаю про телефоны. Так что, Стася, звони, если будет нужна помощь…
Глава 19
Задумчивая, Стася возвращалась домой, и, только подойдя к лестнице, она вдруг удивлённо увидела, что маяк не зажжён, хотя было уже темно. Она зашла и включила огни. С ноющей в сердце тревогой помчалась домой, и у неё совсем подкосились ноги, когда она не увидела огней ни в одном окне.
Трясущимися руками девушка открыла дверь и шагнула в пугающую темень дома. Нащупала кнопку и включила свет. На полу кухни лежала Старая Ксения. Это была какая-то неестественная, невозможная картина. Стол уютно накрыт к ужину, на тарелках разложена еда… И бабушка на полу. Стася на секунду замерла от ужаса и даже зажмурилась, но потом подскочила и потрогала шею старушки. Она была тёплая, и, хоть слабо, однако чувствовался пульс.
— Бабушка, бабушка! — Стася начала сильно, но аккуратно хлопать Ксению по посеревшему лицу.
Та застонала. Стася принесла ей воды и, приподняв голову, напоила. Потом помогла встать и уложила на диван.
— Что произошло? — испуганно расспрашивала внучка.
— Наверное, я перегрелась. Не волнуйся, — успокаивала её слабым голосом Старая Ксения, — я весь день провела на солнце…
— Бабуля, может, всё же ты тогда слишком сильно ударилась? — настаивала Стася.
— Брось, всё нормально, — отвечала бабушка, — отлежусь, и всё наладится.
— Хорошо, — сказала Стася с твёрдым намерением позвонить матери и вызвать для Старой Ксении врача на дом.
Но, чтобы не волновать бабушку, она ничего ей не сказала. Накормила, дала лекарства, помогла умыться, а потом они сидели в потёмках, и Стася расчесала мягкие длинные седые волосы бабули, заплела их в косу, после чего уложила Ксению спать.
Стася ушла к себе в комнату. Она открыла окно в прохладную ночь. На улице шёл дождь. Он подкрался незаметно, в потёмках, и тихо зашуршал по деревьям, жадно подставившим ему свои листья. Воздух густыми волнами врывался в комнату и в душу девушки. Он впитал пыльцу цветов, дневной крик чаек, запах каждой травинки…
Стася почувствовала благодарность сытой, посвежевшей, напившейся земли, которая давно скучала по небесной влаге. Девушка выставила руки под колючие струи, и ладони быстро стали мокрыми. В угольном мире за окном дождь чуть обозначил силуэты деревьев и каменную дорожку. Она переливалась в темноте, словно живая, напоминая чёрный ручей. Стася вспомнила свои венки. Сейчас они плыли где-то в море. А возможно, русалки давно утащили их к себе. «Какая же я эгоистка! — отчаянно подумала она. — Надо было попросить для бабушки здоровья!»
Чувствуя себя виноватой, Стася позвонила матери и попросила помочь. Они договорились, что завтра к Старой Ксении приедет врач.
Ночью Стася много работала. Из редакции ей прислали макет книги, и надо было его проверить. Она вносила правки в тексты до самого утра, пытаясь игнорировать смятение сердца. Пока не почувствовала, что ногам стало зябко. Стася оглянулась — по комнате в предрассветной мгле гулял сквозняк. Он поднимал лёгкие шторы, шевелил страницы книги, раскачивал рукава шёлковой кофточки, накинутой на Люси. Девушка посмотрела на манекен, и ей стало совсем холодно. Она закрыла окно. Дождь давно прекратился, смыв ночь с неба, но окрасил его и море в тревожный безжизненный цвет. Даже рассветное зарево сегодня было мутным и блёклым.
Стася тихо, стараясь не шуметь, спустилась на кухню. Ей было так холодно, что она решила сделать себе чаю, каким обычно грелась бабушка. На плите она вскипятила старый чайник. В кладовке в кружку отсыпала щепотку чёрного чая, нашла мясистый корень имбиря и срезала с него пару сочных пластин, которые сразу ударили в нос ядрёным запахом. Потом тоненькой спиралькой отрезала кружок лимона, плеснула ложечку коньяка и залила всё это кипятком. Когда чай подостыл, она добавила туда липового мёда и, замотавшись в плед так, что торчала только её взъерошенная макушка, села у окна, глядеть на светлеющее небо. Напиток моментально согрел её и даже немного унял внутренний озноб.
Стася сбегала на маяк выключить огни, потом быстро приготовила завтрак. Она разбудила бабушку и, когда та спустилась, робко сказала:
— Бабуль, ты не злись, но скоро приедет доктор.
— Ну вот к чему это? — рассердилась Ксения. — Со мной всё хорошо.
Они ещё минут сорок припирались и даже почти поссорились, но обе вздрогнули, услышав стук калитки. Это пришёл врач.
Он был достаточно молодым русоволосым мужчиной с гладко выбритым лицом и серьёзными глазами. На нём был твидовый пиджак, а в руках он нёс саквояж.
— Здравствуйте, доктор Петер, — поздоровалась с ним Старая Ксения, — вот не надо было вас беспокоить! Со мной всё хорошо! Это внучка забила тревогу!
— Здравствуйте. Я Стася, — решительно протянула врачу руку девушка, — не слушайте её. Вчера она упала в обморок. И я за неё очень волнуюсь!
— Правильно сделали, — спокойно ответил доктор Петер, раздеваясь.
Он привычно пошёл помыть руки, было видно, что врач здесь не впервые и хорошо ориентируется.
— Пойдёмте хотя бы наверх, — ворчливо сказала ему Ксения. — А ты, Стася, пока приготовь доктору кофе.
Петер и Ксения удалились.
Девушка накрыла стол и начала ждать, когда спустится врач. От страха она грызла ноготь и в попытке отвлечься от роя назойливых мыслей сосредоточенно смотрела, как за окном, сопротивляясь порывам, балансирует в воздухе чайка. Белая с чёрным крылом.
Стася, задумавшись, не заметила, что Петер уже спустился. Он тронул её за плечо.
— Ой, садитесь. Вот ваш кофе, — вскочила девушка.
Врач присел и отхлебнул из кружки.
— Знаете, — сказал он, — Ксения долго меня упрашивала никому ничего не говорить, обещая, что расскажет сама. Но это уже слишком затянулось, — он помолчал. — У вашей бабушки рак. Она умирает. И знает она это с зимы.
Стася осела, вглядываясь в лицо доктора. Она не могла понять, что именно он сейчас ей сказал. Его слова слиплись в чёрный противный кусок и не помещались в её голове.
— Ей надо в больницу. Я давно настаиваю. Но теперь ситуация ухудшилась, и я не могу больше ждать, когда она скажет вам всем сама.
— Ей надо в больницу, — словно заворожённая, медленно повторила Стася, пытаясь вникнуть, почувствовать на вкус то, что он говорил. Но вкус у этих слов был горьким и противным.
Слова врача проникали в душу Стаси, словно тяжёлые глыбы падали в море и медленно шли ко дну, поднимая облака взвеси, делая мир мутным. Бабушка умирает… Как это уложить в голове?
Стася закрыла глаза и отчего-то вспомнила себя в шесть лет. Она стоит, схватившись за край этого самого стола, и зачарованно смотрит на молодую бабулю. Та улыбается, поправляя косынку на голове, и убирает под неё светлые пряди. Ксения подхватывает мягкое упругое тесто и, подбросив его, кидает на столешницу, покрытую мукой. Белые облака взлетают, бабушка хохочет, показывая ровные влажные зубы, и у её глаз расходятся светлые лёгкие морщинки. Стася протягивает пальчик и вдавливает его в тёплое живое тесто. Она смотрит на доброе лицо Ксении и думает, какая та красивая в льняном переднике с вышитыми цветами…