Хрупкое восхождение (ЛП) - SenLinYu 2 стр.


Она вздохнула и поставила чистую тарелку на сушилку для посуды.

Ну и почему же она не смогла удержаться от приступа в комнате ожидания?

Ее руки слегка дрожали, когда Гермиона задумывалась об этом. Она и пяти минут в его присутствии не выдерживала.

Она все испортила. А ведь хотела притвориться, что жизнь у нее идет своим чередом, помочь ему освоиться. Убедиться, что он приходит в себя. Если бы она это сделала, думалось ей, то, возможно, смогла бы жить дальше.

Только чтобы у него все стало хорошо — единственное, чего Гермиона желала. И может, если бы так случилось, у нее тоже все стало бы хорошо. Может, если бы она больше не переживала за него, ее разум перестал бы избегать реальности.

Теперь все было потеряно. Драко беспокоился за нее. Он был в ярости. Наверняка решил, что несет за нее ответственность снова. Что она притащила его к себе домой специально, чтобы заставить заботиться о ней. И использовала его чувства как рычаг.

Гермиона и подумать не могла, что все к тому приведет. Она просто хотела увидеть его еще один раз. Убедиться, что он не страдает.

Она продолжала начищать его тарелку. Снова и снова.

Пока он был зол, она могла бы убедить его переехать. У нее были рекламки апартаментов Косого Переулка. Она могла бы просмотреть их. В шаговой доступности там все самое важное — Драко не нужна была бы ее помощь в перемещении.

Да, так будет лучше.

Он перестанет ощущать себя запертым в ее клетке.

Глупо было надеяться, что один взгляд на него сможет что-то восстановить внутри нее.

Настало время принять, какова ее реальность. Какова она сама в этой реальности.

Гермиона с грустью подумала об Ильверморни. О степени Мастера зелий. О стажировке в Шварцвальде. Обо всех этих вещах, недоступных для того, кто обладал привычкой часами тонуть в собственном разуме.

Она едва не сожгла квартиру Гарри, когда попыталась сварить зелье. Сработали защитные чары, Гарри ворвался в дом и обнаружил ее застывшую, как статуя, на кухне в шаге от котла с воспламенившимся бодроперцовым зельем, которое взорвалось бы спустя пару секунд.

Пять часов потребовалось, чтобы вернуть ее в реальность. Больше Гермиона не притрагивалась к котлам для зелий.

Не страшно.

Нормально. В конце концов, она была жива.

И чувствовала себя счастливо в Уэльсе. Она могла читать. И гулять у океана. Краны, душ и плита были зачарованы, отключаясь сами собой через пятнадцать минут. Гарри и Рон часто навещали ее. Жизнь была намного лучше, чем могла бы, окажись Гермиона в Палате Януса Тупия*. Когда она теряла реальность в коттедже, никто не отслеживал это. Никто не трясся над ней.

[*Палата Януса Тупия — одна из палат больницы святого Мунго, предназначенная для паллиативной помощи пациентам, которые пострадали от необратимых проклятий или неверно наложенных заклинаний. Алиса и Френк Лонгботтомы, Златопуст Локонс лежат именно там.]

Надо бы аппарировать с Драко в Косой Переулок, прежде чем ее разум снова закрутится по спирали.

И пускай она не сможет видеться с ним… само знание, что он больше не в тюрьме, приносит огромное облегчение. Наверняка какие-то подробности будущей жизни Драко разнюхают газеты. Да и Гарри будет навещать его и делиться с ней новостями.

Когда у Драко все будет хорошо, она перестанет переживать. Если она перестанет переживать, она не будет зацикливаться на деталях. И не будет больше попадать в спираль. И тогда, возможно, она сможет жить дальше. И не будет терять реальность, а будет хозяйкой своего разума. И все будет хорошо.

Так и будет.

Она и есть хозяйка…

Гермиона моргнула.

И почувствовала, что Драко целует ее.

========== Глава 1. Часть 2 ==========

Гермиона моргнула.

И почувствовала, что Драко целует ее.

Еще секунду назад она мыла тарелки в кухне. Теперь они сидели на диване. Ладонь Драко придерживала ее шею, а длинные пальцы нежно скользили по волосам. Его губы были прохладными, сладковатыми на вкус и такими чертовски знакомыми.

Гермиона тут же притянула его к себе, со всей возможной силой отвечая на поцелуй, сминая его губы и не позволяя себе плакать. Запустила руку в его волосы, прижалась ближе, ощущая, как его ладонь скользит по талии.

А потом пришла в себя.

Она отстранилась и чуть ли не отпрыгнула назад.

— Прости, — еле слышно прошептала она и смущенно отвернулась. Ее руки были сухими, но кончики пальцев морщились так, словно долгое время были погружены в воду. Гермиона огляделась и заметила, что небо окрасилось в алый под последними лучами закатного солнца. Прошли часы.

— Прости, — повторила она и сжала губы, стараясь удержать слезы разочарования.

Драко молчал. Только смотрел на нее с печальным, задумчивым выражением лица.

— Я тут подумала… — поспешила она заполнить тишину слегка хрипловатым голосом, — комната в Косом Переулке — лучший вариант. Не знаю, почему мы здесь, вряд ли этот котедж можно назвать для тебя комфортным. В Косом Переулке ты легко сможешь перемещаться, куда захочешь, и перестанешь беспокоиться… Да и вообще я не буду, ну… Сразу нужно было попросить Гарри, просто я не ожидала, что получится…

Голос подвел ее, и Гермиона всхлипнула. Затем вскочила.

— Гарри подобрал для тебя парочку вариантов. — Она порылась в бумагах на своем столе и собрала стопку буклетов с предложениями аренды в Косом Переулке: — Вот. Просмотри их, выбери что-нибудь. Аппарируешь с моей помощью. Гринготтс уже закрыт, но я подкину денег на пару дней. Захочешь вернуть — можешь послать совой или банковским переводом, просто напомни потом, чтобы я дала тебе номер своего счета.

Она бросила стопку рекламок на кофейный столик, развернулась и ринулась вон из комнаты. Схватила с крючка в прихожей тяжелый шерстяной свитер, распахнула дверь и зашагала прочь от коттеджа, на пляж.

Чуть не обмочив ноги волной, Гермиона остановилась и принялась бесцельно разглядывать мусор, выброшенный на берег океаном. Сломанные ракушки, коряги, сухие пучки водорослей тут и там. Она повернулась волнам, разбивающимся о берег, и прижала пальцы ко рту, чтобы не закричать. По щекам текли слезы.

Губы Драко на ее губах приволокли все тщательно похороненные чувства назад и обрушили на нее, словно волна на берег. Разбили вдребезги всю ложь, которую она повторяла себе.

Ложь о том, что ей нужно увидеть его один раз, убедиться, что он в порядке, и все.

Но ее приступы не были спровоцированы одним лишь беспокойством — Гермиона скучала по нему, отчаянно скучала. И не понимала, как остро жаждет его, пока не почувствовала его прикосновение. А затем, поцеловав, в полной мере ощутила болезненную привязанность к нему, которой она нескончаемо горела.

А она думала, что сможет запереть эти чувства на замок и забыть о них.

Гермиона вспомнила, как ощущались ласка его ладоней, мягкость губ. Теплые объятия. И в тот момент — в тот восхитительный момент — она почувствовала, что снова жива.

Она забыла уже, каково это: чувствовать, что ты жива.

Всего на секунду — а затем жестокая реальность обрушилась на нее.

Он целовал ее только потому, что Гермиона снова застыла, чтобы привести в чувство. Что-то оборвалось внутри, когда она вывернулась из его объятий. Он не сделал попытки удержать ее, и в тот миг Гермиону настигло понимание, что дыра, раздираемая в ней когтями, была болью его отсутствия.

Словно много месяцев назад их сердца слились воедино. И когда Драко покинул ее, его словно вырвали из ее груди.

И с тех пор она истекала кровью.

Гермиона смахнула непрошеные слезы и двинулась вдоль линии берега.

Что же такое существовало между ними? “Лютая хрень”, как он выразился. Так бесповоротно привязавшая их друг к другу.

Любовного зелья больше не существовало, Гермиона была уверена. Она ощутила, как противоядие разрушило ту наркотическую преданность — бесконечное, непреодолимое принуждение сделать все, что угодно, чтобы защитить Драко. Прошла отчаянная одержимость, которая заставляла ее предавать и убивать друзей, пока разум разрывался на куски от ужаса вины. Противоядие справилось.

Но когда ее сознание наконец обрело контроль, ее отношение к Драко Малфою не изменилось.

Любовное зелье не ослепляло, не внушало ей, что Драко идеален. А просто вынуждало любить его в точности такого, каким он и был. Вынуждало даже умереть за него — костьми лечь ради его благополучия.

В дни, когда Драко ехидничал или злорадствовал. В дни, когда постепенно его охватывали вина и беспокойство. В дни, когда он медленно открывался ей, становился уязвимым и глубоко привязанным. И в последние дни — когда его переполняло любование ею.

Она была свидетелем этой перемены: сначала тотальное игнорирование, а в конце зеркальное отображение ее заботы о нем.

И когда любовное зелье исчезло, а Гермиона смогла проанализировать произошедшее, она обнаружила, что по-настоящему полюбила его. Не с безумной собачьей преданностью, а с радостью от самого факта его существования.

Это откровение никому не пришлось по душе.

Стокгольмский синдром — следствие любовного зелья. Еще один факт в ее коллекцию признаков психического расстройства. Не реальное чувство.

Определенно, не реальное.

Они продолжили поить ее противоядием. Бесполезно, Гермиона была неуклонна.

Почти год она провела в больнице, напичканная разнообразыми зельями, и все думали, что она придет в ярость, когда излечится. Гермиона выпила антидот, и в ту же минуту авроры арестовали Драко, опасаясь, что она уничтожит его, как только ее розовые очки разобьются.

Но вопреки всему она продолжала любить его.

Казалось, это дурная шутка судьбы. Рон не сдержал слез, узнав об этом. Единственным, кто не выглядел удивленным, был Гарри Поттер.

Практически любой другой мужчина во всем мире был бы ей достойным партнером.

Любой, но не Драко Малфой.

Искренне полюбить кого-то, кого раньше тебя вынуждали любить, — что за извращение. Полюбить своего надзирателя — это уму непостижимо. Человека, ради которого она убивала и мучила своих друзей. Так просто не могло случиться.

Но Гермионе было плевать. Плевать, звучало ли это безумно. Плевать, что ее чувства были обречены. Драко был нужен ей.

Она мечтала, что он посмотрит на нее без вины во взгляде. Поцелует исключительно потому, что так захотел, а вовсе не чтобы вернуть в реальность. И не потому что извинялся.

Но ее мечты ничего не значили.

Все было чушью.

Если бы Драко и остался с ней, то только мучимый чувством вины и личной ответственности. Гермиона могла допустить, что он любил ее. Но не любовь была бы причиной тому, что он остался бы рядом.

Он заслуживал жить собственной жизнью.

В отличие от нее, Драко не погряз во всем этом. Он не был сломлен, он мог жить дальше, испытывать счастье. Время стирало все. Он влюбился бы в девушку, которая сделала бы его счастливым. В девушку, которая могла что-то дать ему.

Ведь Драко не отвечал за нее, и ее состояние не являлось его провалом. Он сделал все, что было в его силах, чтобы сохранить ее разум неповрежденным, поделился с ней каждой частичкой счастья, которой мог — даже после войны. Он не воспользовался шансом сбежать, а остался заботиться о ней. Провел в больнице бок о бок с ней почти год, помогая выздороветь. И дал ей противоядие, будучи уверенным, что она возненавидит его и попытается убить.

В раздробленности ее сознания не было ни капли его вины. Так что если Драко положит свою жизнь на алтарь ее душевной стабильности, это ничего не изменит. Только добавит еще одну бессмысленную жертву безнадежному существованию Гермионы Грейнджер.

Таких жертв скопился уже целый список.

Драко заслуживал жить своей жизнью.

Она обязана была отпустить его. Убедить, что все в порядке, чтобы он смог двигаться дальше и забыть ее.

Но Гермиона не понимала как. Не в силах была притвориться достаточно убедительно, что с ней все хорошо. Она толком и не знала уже, как это, когда у тебя все в порядке.

Она пыталась, честно пыталась, но каждый раз…

Гермиона резко остановилась и разрыдалась.

Шли минуты. Когда, наконец, слезы закончились, она вытерла лицо и увидела, что солнце уже опустилось за горизонт. Она постояла чуть-чуть, успокаивая дыхание. Собралась было вернуться в коттедж, обернулась и увидела, что в нескольких футах позади нее стоит Драко.

Ее сердце рухнуло в пятки. Как долго он стоял там?

— Что ты здесь делаешь? — первой нарушила молчание Гермиона.

— Я беспокоился, — ответил Драко и сделал к ней пару шагов.

— Не нужно, — Гермиона добавила жесткости в голос. — Я в состоянии позаботиться о себе. Я никогда не захожу в воду, на случай, если я… — ее голос дрогнул. Она всегда старалась избегать слова “диссоциирую”. — На случай, если я немного потеряюсь.

Она смахнула последние слезы с глаз и выпрямилась.

— Ты подобрал подходящее жилье?

Гермиона смотрела на него в надежде, что выглядит менее отчаянно, чем чувствует себя. Вероятно, она видела его в последний раз.

Так глупо и безответственно с ее стороны было устраивать им встречу, надеясь, что это решит все проблемы. Гермиона только усложнила им обоим жизнь. Разрушила иллюзию. Если бы она держалась в стороне, он спокойно отпустил бы ее. Думая, что она в порядке. Зная, что ее состояние больше не его забота.

А она уничтожила для него эту возможность.

— Грейнджер, у меня и в мыслях не было оставлять тебя здесь в одиночестве, — ответил он.

В горле встал ком. Судя по всему, запасы слез, которые рвались из нее наружу, были поистине безграничны. Она моргнула, пытаясь убрать их.

— Ты не ответственен за меня. И я не одинока — Гарри и Рон постоянно приходят в гости. Ты мне не нужен, — ровным голосом возразила Гермиона, переведя взгляд на темнеющий океан.

— Почему ты вызвалась стать моим попечителем? — неожиданно спросил он. Его глаза внимательно изучали ее.

Она пожала плечами, чувствуя тупую ноющую боль.

— Я подумала, может… увижу тебя и что ты в порядке, и станет легче. Нам ведь так и не удалось поговорить. Я попросила тебя остаться и… затем тебя арестовали, вот я и подумала… Помогу тебе — и навсегда закрою этот вопрос.

— То есть это было прощание.

— Да. Именно так. — Она рассматривала свои ладони.

— Грейнджер, я не оставлю тебя здесь одну, — повторил он.

— А стоило бы! Правда, стоило. Не хочу, чтобы ты оставался, потому что считаешь, что несешь ответственность за меня! — полувскрикнула она, и ее лицо исказилось от боли.

Драко молча смотрел на нее несколько минут.

— Грейнджер, когда ты приняла противоядие, почему попросила меня остаться?

Внутри нее что-то оборвалось. И она ухватилась за ответ, который содержал достаточно правды, чтобы он поверил.

— Я…я видела, как ты изменился, когда мы были вместе. Амортенция не исказила мое восприятие — просто заставила любить тебя. Ты был очень грубым, ненавидел меня. Желал, чтобы Волдеморт убил меня. Был жестоким. И я знала все это, просто продолжала любить тебя, — начала Гермиона, наблюдая, как волны ласкают берег. — Но позже ты перестал ненавидеть меня и начал ощущать вину. Я видела. Ты был добр ко мне, перестал обвинять. И становился все печальнее, когда я начала терять разум — беспокоясь не о себе, а обо мне. А потом ты начал заботиться обо мне. Сначала я думала, что выдумала все это, слишком сильно желая. Но позже поняла, что это было по-настоящему.

Начался прилив. Шипящая волна вздыбилась над остальными и разбилась о скалы всего в нескольких футах от них, а затем сползла обратно в океан.

— Ты мог бы накачать меня наркотиками, — продолжила Гермиона. — Существуют десятки темных зелий, которые ты мог бы давать мне, чтобы защитить себя. Уверена, ты знал о них. Ты мог бы подсадить меня на одно из них, а затем давать дозу, чтобы сохранить мне жизнь. Использовал бы мою жизненную силу, чтобы погрузить разум в стазис, сберечь от разрушения. И это могло длиться сколь угодно долго, когда бы война ни закончилась. Если бы ты когда-нибудь предложил мне наркотики, я бы не сопротивлялась. Попроси — и я бы даже изготовила их сама.

Назад Дальше