Гермиона бросила на него взгляд украдкой и хотела отвести глаза, но поняла, что не может. Она знала его черты вдоль и поперек, но всегда хотела посмотреть еще.
Он был единственным, что стояло перед ее глазами, когда она закрывала их. Даже в кошмарах — он всегда был рядом.
Заключение наложило на него свой отпечаток. Тонкая, словно бумага, кожа, обтягивающая кости. Драко выглядел измученным, хоть и пытался скрыть. В сумерках его бледные кожа и волосы, казалось, сияли, а в глазах отражалась гермионина грусть. Так, словно за эти месяцы они стали зеркалами друг для друга.
— У тебя было множество способов защитить себя, если бы тебе было на меня плевать, — сказала она. — Только когда ты дал мне противоядие, я наконец поняла, что произошло. Но это не отменило всю твою заботу. И знаешь, мои действия… Я ведь думала, что мои чувства реальны. Но ты — ты начал заботиться обо мне, хотя знал, что я такая только из-за зелья.
— То есть все это жалость, — подытожил он, разглядывая океан.
Ее сердце разбилось.
Гермиона закрыла глаза.
Она должна отпустить его. Он мог жить дальше и заслуживал этого. Она вздохнула и послала ему твердый взгляд.
— Да, — солгала она. — Ты не заслуживаешь думать, что я ненавижу тебя.
— И на этом все? — Драко пристально взглянул на нее. Серебро его глаз блестело и мерцало, словно лунный свет.
— На этом все, — подтвердила она. — Просто хотела удостовериться, что ты в порядке, чтобы мы оба могли жить дальше.
— И как именно ты планируешь жить дальше?
— Я… — она запнулась.
Он приблизился к ней с вызовом, опасно сузив глаза. Гермиона отступила, борясь со слезами. Снова. Она попыталась отвести глаза.
— Ты не собираешься, — обвинил он. — Просто будешь прятаться здесь до конца жизни. Где “никто не увидит”. Пока остальной мир приходит в себя после войны и делает вид, что все закончилось счастливо.
— Люди достойны счастливой жизни! — она разозлилась на ехидство и иронию, которые читались в его тоне. — Я бы с радостью жила, как обычный человек, и пусть подавятся все те, кто против. Но я только сломаю чужие жизни — людей, которые будут пытаться мне помочь.
Она тяжело дышала.
— Так вот что я, по-твоему, должен сделать — забыть все это и двигаться дальше? — Драко сдерживался, но вспыхнувшие глаза выдавали эмоции.
— Тебе нужно забыть все это, — рыдала Гермиона, — ты заслужил! Тебя использовали почти так же, как и меня, и я не хочу снова оказаться под твоей опекой…
— Ну а я не хочу снова оказаться под твоей защитой, Грейнджер! — огрызнулся он.
Она послала ему умоляющий взгляд.
— Драко, — ее голос прерывался всхлипами, — просто позволь мне сделать это…
Он подошел совсем близко, так, что ей пришлось задрать голову, чтобы смотреть ему в глаза. Ветер бросил волосы ему в лицо, и и Гермионе пришлось перебороть желание откинуть их. Пришлось перебороть желание прижаться к нему, уткнуться в грудь и надеяться, что он обнимет ее так, как прежде.
— Если это просто жалость, — внезапно сказал он, — если это было прощанием, почему ты ответила на поцелуй? Любовное зелье больше не действует. У тебя не было ни одной причины.
Гермиона открыла рот, пытаясь придумать достойное объяснение.
Драко не ждал ответа:
— Откуда такое непреодолимое желание, чтобы я ушел? Зачем убегать на пляж и рыдать полчаса? Почему…
Он внезапно замолчал, словно боясь того, что собирался сказать дальше.
— Почему, — начал он дрожащим голосом, — почему ты все еще смотришь на меня так, как тогда, до противоядия?
— Я… — Гермиона задохнулась и изо всех сил попыталась придумать ложь. Но не смогла. — Пожалуйста, уходи. Мне больно оттого, что ты здесь.
— Почему? — Не вопрос, а требование.
— Потому что… — она заревела, словно раненное животное, — я хочу, чтобы ты остался, и ненавижу себя за это!
— Почему тебя так пугает, что я останусь? Скажи правду.
— Потому что я люблю тебя! — воскликнула Гермиона.
Лицо Драко исказилось от ужаса, и он отступил от нее на несколько шагов.
— Вот именно… — ее грудь тяжело вздымалась в попытках набрать воздуха. Гермиона усилием воли заставила себя перестать плакать, перетерпеть боль, которая возникла от его отвержения, — именно поэтому я не хотела говорить это.
— Но как…
— Я говорила, что видела перемены в тебе. К моменту смерти Волдеморта я по-настоящему любила тебя и поэтому… Поэтому попросила остаться.
— Это просто побочный эффект, — в отчаянии возразил он, — или дозировка противоядия была неверной.
— Орден тоже так решил. Они вливали его в меня снова и снова, пока целители не забили тревогу, потому что зелье стало мешать работе моих внутренних органов.
Драко открыл рот, собираясь предложить другую версию, но она перебила его:
— Затем они предположили, что это Стокгольмский синдром. Но диагностика показала, что у меня его нет. Я была влюблена в тебя до освобождения. В итоге они заключили: или мои чувства реальны, или эта вера проникла слишком глубоко, чтобы я могла от нее отказаться. Многие придерживались второго варианта, особенно после твоего ухода, когда мои приступы вернулись. Тогда большинство орденцев решили, что я банально сошла с ума. Некоторые настаивали на том, чтобы меня отправили на постоянное лечение в палату Януса Тупия. По их мнению, это было бы гуманно по отношению ко мне. Но Гарри и Уизли не желали ничего слышать. Они помогли мне сдать психологические тесты. Было решено, что я ни для кого не представляю опасности, и поэтому, пока я не пытаюсь избавиться от следящих чар, меня не могут принудительно отправить на лечение. Нет закона, который регулирует, кого тебе позволено любить. Или который запрещал бы диссоциации.
Драко выглядел так, словно был на грани нервного срыва. Многие люди смотрели на нее подобным образом.
— Скажи, куда тебя переместить в Косом Переулке, и я это сделаю, — сказала она упавшим голосом.
Гермиона чувствовала себя на грани приступа. И теперь она хотела этого. В бездну, в бездну… Забыться. Туда, где она перестанет думать. Перестанет чувствовать.
Ей просто нужно было как-то заставить его исчезнуть. Если бы он ушел, то уже бы не вернулся. По крайней мере, в течение трех месяцев. И тогда она смогла бы просто…
Идти дальше.
— Грейнджер, я не брошу тебя здесь. — Его лицо снова приобрело печальное и задумчивое выражение. И это сломало что-то внутри Гермионы.
— Ну а я не хочу, чтобы ты был со мной! — яростно заорала она. — Не хочу, чтобы это было из чувства вины и твоей якобы ответственности за меня. Я отказываюсь быть искуплением для тебя! И не желаю, чтобы меня целовали, только чтобы привести в чувство. И чтобы ты притворялся, будто веришь мне, хотя сам думал бы, что я просто разрушена и сошла с ума, и ненавидел себя за это! Я устала от этого. И я лучше буду одна!
Комментарий к Глава 1. Часть 2
Долгожданная главааа~
========== Глава 2. Часть 1 ==========
— Теперь скажи мне, куда тебя переместить. Потому что если ты этого не сделаешь, я аппарирую тебя в Мэнор, — Гермиона сердито дышала, сжимая палочку. Она решилась.
— Грейнджер, ты же понимаешь, что я буду думать только о тебе, если уйду, и не важно, кого еще ты пошлешь ко мне с очередной порцией лжи.
Пару секунд Гермиона продолжала сохранять уверенную позу. Затем ее плечи поникли, и она отвернулась. Растерянная и запутавшаяся.
Драко приблизился и развернул ее к себе лицом холодными от ветра пальцами. Затем легонько приподнял ей голову, чтобы посмотреть в глаза.
— Позволь мне остаться с тобой, — попросил он тихо. — Я ничего не сделаю против твоей воли. Просто позволь остаться, чтобы я знал, что ты в порядке.
— И все-таки тебе лучше пожить в другом месте, — жалобно пробормотала Гермиона и отвернулась от его прикосновения.
— Например?
Она задумалась. Все его друзья или лежали в могилах, или отбывали заключение.
— Где угодно. Где угодно, но не здесь.
— Ты правда так думаешь? У меня возникали мысли бросить Мэнор даже до того, как война окончилась. Там осталось только несколько комнат, в которых было комфортно. Наверняка сейчас их еще меньше. Что до съемного жилья, сомневаюсь, что тебе бы удалось найти мне комнату, не дергая за ниточки. Или же меня выставили бы за дверь сразу после твоего ухода. Везде, разве что кроме Лютного переулка.
Это был грязный ход. Гермиона действительно не ожидала, что Драко не захочет вернуться в поместье. Хотя, если задуматься, в этом был смысл. Последний проведенный день там — день смерти Волдеморта. Ее одежда, вероятно, все еще лежала в их спальне.
— Тогда… можешь остаться, — неохотно согласилась она. — Но пообещай: если захочешь уйти, то скажешь мне. Не хочу, чтобы ты оставался из жалости. И еще если я… если у меня случится приступ, то просто не трогай меня. Не целуй меня. Я больше не хочу, чтобы ты… целовал меня.
Он кивнул в знак согласия:
— Договорились.
— Договорились, — эхом отозвалась Гермиона, отстранилась и направилась к коттеджу.
***
Время стало тягучим.
Гермиона нервничала. Пребывание Драко бок о бок с ней занимало все ее мысли.
Когда они находились в одной комнате, все, о чем она могла думать, так это о нем, сидящем рядом. А когда в разных — о нем, сидящем в другой комнате.
Она накручивала себя.
Беспокоилась, что прекратит эту ежедневную борьбу и потянется к нему инстинктивно. Станет умолять поверить ей и не считать сумасшедшей, дать им еще один шанс. Гермиона боялась обнаружить в его глазах скрываемую жалость и вину. Она жила в постоянном страхе, что когда-нибудь Драко решит уйти, и она не вынесет этого. Будет умолять его остаться — и сама мысль о том, что в итоге он останется, ужасала ее в той же степени, как и другая мысль — о том, что в итоге он уйдет.
Гермиона измучила себя переживаниями. Эти мысли стали навязчивыми. А когда появлялись навязчивые мысли, они закручивали ее разум в спираль, и она падала в бездну. Снова. И снова.
Когда приступ заканчивался, Драко всегда был рядом. Ждал ее.
Иногда он разговаривал с ней. Но чаще всего она приходила в себя на диване рядом, пока он читал книгу.
И он всегда держал ее за руку.
Драко не был расстроен, обеспокоен. Он просто… был рядом. Всякий раз, когда она теряла реальность, и ждал ее возвращения.
Он едва реагировал, когда замечал, что она пришла в себя. Не выдыхал облегченно, так, словно ему больше не нужно переживать. Просто продолжал читать и держать ее руку.
Драко не смотрел на нее с жалостью во взгляде. Не соглашался во всем и не делал скидки на ее состояние, как семья Уизли. Он возмущался, что она недожаривает картошку. Бурчал, что шерстяные свитеры колются и выдумывал оправдания, когда Гермиона пыталась сподвигнуть его больше заниматься спортом.
Иногда он становился печален и задумчив, но и она тоже. Все происходящее между ними было окрашено грустью.
Но она привыкла к нему. Легко. Это было знакомо.
И со временем Гермиона перестала так сильно волноваться.
Он и вправду не давал ни единого повода для переживаний. Ни разу не дал понять, что их сосуществование казалось ему обязаловкой, а просто был рядом. Знакомился посредством книг с магловской литературой, историей, философией, наукой. Расспрашивал ее об особенностях их культуры, об устойчивых выражениях или религиях, когда не понимал истоков чего-то.
Мало-помалу Гермиона перестала переживать о его возможном уходе. О том, что он расстроится, если она снова потеряет связь с реальностью. Что она причинит себе боль или неудобства ему, когда это опять случится. Она перестала беспокоится, что снова придет в себя в больничной палате или что ее навсегда заключат в палату Януса Тупия.
И когда переживания ушли, Гермиона перестала зацикливаться на мелочах. Ее разум прекратил закручиваться по спирали, и постепенно количество диссоциаций уменьшалось. С нескольких до одного раза в день, а потом и через день.
Гарри и Рон каждый раз навещали ее с новыми книгами или продуктами наперевес. После обмена формальными приветствиями Драко всегда исчезал в своей комнате.
Гермиона хотела бы, чтобы он мог звать и своих друзей или ходить к ним в гости. Как-то раз она предложила ему заглянуть в бар или присоединиться к местной команде по квиддичу. Он молчал с минуту, а затем тихо произнес:
— Я Пожиратель Смерти, Гермиона.
Она больше не поднимала эту тему.
Через несколько месяцев они с Драко попробовали варить зелья вместе. Гермиона разволновалась и на середине процесса снова застыла. Но когда она пришла в себя, зелье было в том же состоянии под стазисом, как будто время остановилось вместе с ней. Драко закрыл книгу и продолжил варить зелье как ни в чем не бывало.
Перестав переживать, что взорвет коттедж, Гермиона нашла процесс изготовления зелий очень успокаивающим. Она столько всего хотела попробовать — столько идей, которые за годы войны пообещала себе воплотить после. А она-то думала, что придется отказаться от всех них.
Драко знал обо всем этом. Он знал все ее мечты. Когда они сблизились в период ее заточения, Гермиона рассказала ему о себе все. Она обнажила перед ним свое сердце.
Через два месяца она чувствовала практически полный покой, и сам факт существования перестал казаться чем-то неподъемным. Иногда, правда, воспоминания о войне врывались в ее жизнь. О Чарли, о Луне или о ком-то еще. Случайные мысль, звук, запах — иногда они заставали ее врасплох. Она застывала.
Но со временем сама жизнь перестала ощущаться как мучительное испытание ее сил.
Гермиона чувствовала себя почти счастливой.
Было приятно не переживать все время. Почти как когда они вместе с Драко жили в больнице святого Мунго.
Правда, все это оказалось ложью.
Все, во что она верила, все, что помогало ей восстанавливаться от заточения, оказалось разрушено. А потом Драко забрали, а Гермиону оставили на осколках всего, что было для нее значимо.
Ее не отпускала мысль о том, что это повторится. Она замирала в ожидании, что все снова развалится.
Но со временем Гермиона поняла, что Драко не собирается уходить. Всем видом он показывал, что планирует остаться с ней навсегда. А значит, задача заставить его когда-то уйти жить своей жизнью целиком ложилась на ее плечи. Гермиона едва могла помыслить об этом.
Он чувствовал себя должным ей. Виновным.
Она не хотела, чтобы он оставался с ней из-за таких чувств.
Она очень хотела, чтобы он был счастлив. Чтобы совесть не толкала его к ней. Чтобы он был рядом не потому, что расплачивался за прошлое. Она ненавидела тот факт, что причина была именно в этом.
И Гермиона попыталась отстраниться. Очертить границу между ними и увеличивать ее. Она больше не варила зелья. Она ела, пока готовила, поэтому не присоединялась к нему за приемами пищи. Она читала в своей комнате. Когда она приходила в себя рядом с ним на диване, Гермиона выдергивала руку из его ладони и молча уходила.
Не прошло и недели, как приступы снова стали ежедневными. Когда она дважды за утро пришла в себя на диване рядом с Драко, ее охватил ужас, и Гермиона сбежала из коттеджа.
Она спустилась к пляжу и принялась со слезами в глазах швырять коряги на берегу обратно в океан. Волны волокли весь этот мусор обратно и оставляли у ее ног, еще более жалкий и потрепанный таким коротким бессмысленным путешествием.
Драко был пойман в ловушку. Гермиона являлась для него мучительной клеткой, из которой не было спасения. Она волокла его на дно вместе с собой, воруя малейший шанс на счастье.
Ей нечего было ему предложить. Она не могла освободиться от собственных пут, чтобы ему больше не пришлось спасать ее. Она даже не могла заставить его уйти. Ее сломленный разум был тюрьмой, в которую вина заперла его, и все попытки Гермионы разрушить ее стены лишь укрепили их.
Она не могла придумать ни единого выхода…
Несколько дней спустя Гермиона очнулась на диване рядом с Драко прямо на середине их спора с Гарри о квиддиче. Гарри был напряжен, хоть и старался говорить спокойно. Драко, напротив, казался совершенно расслабленным с закинутыми на журнальный столик ногами. Он пел хвалебные оды финту Вронского*. Его пальцы были переплетены с гермиониными, и он рассеянно рисовал на ее ладони круги.