— Не-е-е, даже не начинай. Мой выбор.
— Я собираюсь сделать кофе, — сказала Хэзер, убирая руку с его лица и вставая. — Я бы предложила тебе что-то покрепче, но здесь Энни, так что не предлагаю.
— Je comprend, catin.
Исчадие потерся головой о стул Данте, мяукнул. Данте поднял его и положил себе на колени.
— Он и правда привязался к тебе, — сказала Хэзер, входя в кухню. — Я думала, что животные опасаются созданий ночи, хищник на хищника, но сейчас Исчадие доказал мне, что это не так.
— Нет, у меня никогда не было проблем с животными, — ответил Данте. — У некоторых созданий ночи они есть, но только у уродов, улавливаешь? Я думаю, это потому что мы часть природы.
Интересная мысль. Вампиры — часть естественного порядка. Хэзер насыпала ложечкой кофе в фильтр, налила воду в кофеварку и включила ее. Вернувшись, она снова села за стол.
Исчадие свернулся у Данте на коленях, мурлыча и закрыв глаза, в то время как Данте левой рукой чесал его под подбородком. В другой руке он держал фото. Хэзер бросила быстрый взгляд — это было фото Шеннон и Джеймса, сидящих на диване цветочной расцветки, как раз перед свадьбой, до того, как она родилась.
Шеннон целовала Джеймса в щеку, рукой с фиолетовыми ногтями сжимая его бедро в джинсах. Длинные рыжие волосы были уложены и начесаны в стиле ретро стриптизерш из девяностых и окаймляли ее лицо. Улыбка играла на губах Джеймса, а за стеклами очков его глаза были закрыты. Прядь цвета медовый-блонд падала на его лоб. Они оба выглядели такими молодыми. Счастливыми.
А если Хэзер спросит отца, помнит ли он хоть одно мгновение радости двадцатилетней давности? Моменты счастья ускользали, мимолетные, как летний ветерок; но боль врезалась в сердца и души, как неизгладимый удар молнии, меняющий жизни за долю секунды…
Твоя мама не вернется домой… никогда.
— Ты так похожа на нее, — пробормотал Данте хриплым голосом.
— Может быть, немного, — согласилась Хэзер. — С тех пор как она умерла, у меня были сны о ее смерти, ночные кошмары, по крайней мере, я так думаю.
Данте кивнул.
— Дело в том, что после Вашингтона сны стали более яркими и подробными, но они не ощущаются, как сны. Словно я вижу все ее глазами. И прошлой ночью казалось, будто я — это Шеннон Уоллес. — Хэзер на мгновение замолчала, а затем добавила: — Это из-за тебя?
Данте осторожно поставил фото ее родителей на стол, затем посмотрел ей в глаза озадачено и задумчиво.
— Может быть, да. Но если и так, то я не специально.
— Знаю, — мягко сказала Хэзер. — Я не стараюсь обвинить тебя. Просто пытаюсь понять. Или, может быть, близость к смерти вызвала скрытую способность.
Данте кивнул:
— Есть вероятность.
Может и так, но она поставила бы годовую зарплату на то, что инициатором изменения в ней был Данте. Хотя на самый важный вопрос: изменил ли он ее, пока спасал — Данте не мог ответить.
— Как насчет тебя? Ты узнал что-нибудь о своей матери?
— Трей искал информацию, — ответил Данте. — Но ничего не нашел. Как будто она никогда не существовала. Они не только убили ее, но и, черт возьми, стерли все ее следы.
— Должно быть что-то, — сказала Хэзер. — Она жила в Новом Орлеане. Кто-нибудь да знал ее. Работал с ней. Хоть что-то. — Она гладила его по руке, чувствуя горящую кожу и сильные мышцы; сетка шелестела под пальцами. — Ты можешь подумать о том, чтобы расспросить ДеНуара.
Мышцы под ладонью Хэзер напряглись.
— Нет, — взгляд Данте тлел, его подбородок напрягся.
— Ты похож на нее, ты знаешь, — мягко сказала Хэзер. — Очень сильно. Она была красивой женщиной: черные волосы, темные лаза, теплая улыбка.
Данте кивнул и отвернулся.
— Да, Люсьен сказал то же самое.
Хэзер хотела бы, чтобы ДеНуар не ломал диск с документаций Плохого Семени о рождении Данте и его адском детстве. Хотела бы, чтобы у нее была фотография Женевьевы Батист, она могла бы отдать ее, как воспоминание, на которое Данте смотрел бы, когда угодно, и хранил. Уэллс и Мур не могли стереть существование Женевьевы. Не полностью. Им нужно было копать немного глубже, вот и все.
Аромат свежего кофе проник в комнату. Отпустив руку Данте, Хэзер встала и пошла на кухню, чтобы налить кофе для них двоих. Когда она обернулась, Данте входил за ней, счищая мех с бархатно-виниловых штанов.
— Я сам могу сделать себе кофе, ты ведь знаешь, — сказал он.
Хэзер подала ему кружку.
— Ага, твой так сложно запомнить. Черный.
Он улыбнулся:
— Merci beaucoup.
— Я хочу поблагодарить тебя за прошлую ночь, — сказала Хэзер.
Данте взглянул на нее, его лицо выражало недоумение.
— За что?
— За то, что помог убрать беспорядок и был так добр к Энни, даже когда она врала о тебе. За это я еще должна извиниться.
— Нет, — произнес Данте. — Ты мне ничего не должна.
— Нет, должна, Данте, должна, — сказала Хэзер. — Я вылила на тебя столько говна за поцелуй сестры, у меня не было права…
— Ш-ш-ш, — Данте прижал пальцы к ее губам. — Забудь.
Наклонившись, он заменил пальцы губами, теплым поцелуем, помедлил. Она обняла его за талию, его земной и хорошо знакомый запах дразнил ее. Жар разгорелся внизу живота, поддерживая пламя, которое, как она поняла, никогда не умрет.
Смотря в ее глаза, он сказал:
— Энни дома.
Хэзер услышала, как входная дверь открылась, а затем закрылась.
— Начинаю любить слух созданий ночи, — пробормотала она. Ее руки соскользнули с его талии, когда она отстранилась и пошла в гостиную. Энни плюхнулась на диван и включила телевизор.
— Хэй, — сказала Хэзер. — Я уже начала беспокоиться.
Энни закатила глаза.
— Нет нужды. Я была хорошей. Не пила и не покупала ничего нелегального, я… — слова внезапно оборвались, ее взгляд скользнул за спину Хэзер. Глаза расширились.
Хэзер почувствовала, как Данте подошел сзади.
— Привет, Энни, — сказал он.
— Матерь божья, — выдохнула Энни. — Это были не текила и окси. Ты правда чертовски хорош.
— Спасибо, мне говорили. Меня это не волнует. Просто, чтобы ты знала.
— Тебя бы волновало, если бы ты не был таким красивым, — заявила Энни, усаживаясь на диван, с сардоническим блеском в глазах. — Тогда каждый комплимент грел бы сердце, и ты бы влюблялся в каждого, кто их говорит.
— Энни… — вздохнула Хэзер.
— Нет, она может быть права, — сказал Данте. — Но скажи мне, Энни, ты знаешь, каково это?
Энни подняла руку и показала ему средний палец. Данте ткнул в надпись на своей футболке — «ОТСОСИ» — и поднял бровь.
— Правда? — Энни с вызовом показала на свою промежность. — Ты первый.
— Это новая игра? — спросила Хэзер, прикидываясь наивной. — И в чем она заключается? Показываешь на части тела, пока кто-то не промахнется и не попадет в глаз?
Энни посмотрела на нее, а затем съязвила:
— Знаешь, это сможет сработать, только если играть в стельку пьяным.
Данте посмотрел на Хэзер, и веселье заблестело в его глазах. Он выглядел счастливым и беззаботным, расслабленным. Ей нравилось видеть его таким и нравилось быть причиной этого. Очень сильно нравилось.
Она поняла, что знает очень много темных и болезненных секретов из жизни Данте, даже больше, чем он сам, но не спросила ни о чем простом типа его любимого цвета, любимой группы, книги или размера футболки. А его день рождения наступит через… оу… двадцать четыре дня.
Данте подошел к столу и поставил чашку на загроможденную поверхность.
— Мне нужно починить окно, прежде чем я отправлюсь в «Весперс», — сказал он, вытаскивая инструменты и оконный затвор из кармана кожаной куртки. Он направился к окну, Исчадие попрыгал за ним, затем Данте наклонился над подоконником, четко поворачивая отвертку.
Хэзер улыбнулась.
— Так ты знаешь, как пользоваться отверткой.
— Отлично подходит, чтобы вскрывать замки.
— Не заставляй меня арестовывать тебя.
Данте рассмеялся:
— Нет, мэм. Уже бывали там, делали это.
— Да, точно.
Несколькими минутами позже он установил новый замок. Исчадие прыгнул на подоконник и одобрительно мяукнул. Усмехнувшись, Данте почесал макушку рыжей кошачьей головы.
— Я бы не справился без твоего надзора, minou, — сказал он и, взглянув на Хэзер, добавил: — Он очень грациозен для кота, у которого три лапы.
— Он такой, и это никогда по-настоящему не замедляло его, — ответила Хэзер. — В приюте, где я его взяла, сказали, что на него напала собака, но он как-то выжил.
— Он точно не медленный, да, minou? — сказал Данте, погладив Исчадие еще раз.
Данте взял толстовку и кожаную куртку со стула, натянул их, звякнув цепями. Затем засунул отвертку в карман. Надел капюшон, скрывая свое красивое лицо. Хэзер понимала, почему он скрывался, но ей было немного грустно от того, что он считал это необходимым. Она подошла ближе.
— Так что ты хочешь на свой день рождения? — спросила она.
— Мой день рождения? — голос Данте был озадаченным, типа «какого черта». Выражение лица соответствующее. — Какой день рождения?
Хэзер уставилась на него.
— У тебя никогда не было вечеринки по случаю дня рождения?
— Нет, из того, что я помню. Я просто думал, что в этом нет ничего значимого, знаешь, как школа и солнечный свет, — его голос был ровным и сухим, «ничего важного».
Гнев вспыхнул в Хэзер, дикий огонь разгорался в венах. Ее сердце так сильно колотилось, что казалось, все тело тряслось от силы его биения. Данте не знал сколько ему лет и когда он родился. Ублюдки даже это у него отняли.
— Хэзер? Ты в порядке? — Данте нахмурился.
Она глубоко вздохнула. Успокоилась.
— Да, я в порядке, — затем добавила, — твой день рождения шестнадцатого апреля.
— Правда? Шестнадцатого апреля. Сколько мне будет?
— Двадцать четыре, Данте, — сказала Хэзер, грудь болела. — Тебе будет двадцать четыре.
— Да? — Его губы растянулись в улыбке, глаза зажглись. — Приятно знать.
— Ты когда-нибудь собираешься использовать входную дверь? — спросила она, когда он открыл окно.
— Не знаю. — Данте вылез в окно. — Может быть. Увидимся в «Весперсе», chérie.
Глава 23
Натянутый канат
Дамаск, Орегон
23 марта
Катерина взломала замок и открыла дверь черного входа. Скользнув внутрь, она прижалась спиной к стене и осмотрела комнату — кухня: холодильник, разделочный стол, настенная духовка и плита. Тихо, не считая гула холодильника. В воздухе запах чили, острого перца и огурцов.
Катерина прошла по выложенному искусственным кирпичом полу к двери. Коридор тянулся в обе стороны. Из дверного проема справа лилась полоса света. Повернув налево, она увидела свет из комнаты в конце коридора.
Катерина остановилась, крепче сжав глок. Холодильник заглох, и внезапно тишина обрушилась на ее чувства, словно неожиданный заряд статического электричества.
Она коснулась передатчика в ухе.
— Здесь, — сказал Бек.
— Оставайся на линии, — ответила она чуть слышно.
Не было сомнений, что Афина Уэллс откуда-то знала, что они с Беком наблюдали с холма. Так же, как и не было сомнений, что Афина Уэллс отключила сигнализацию.
Время выяснить почему.
Сбросив напряжение с плеч, Катерина шагнула в коридор и прислушалась. Слева она уловила слабый шепот, слово шелест листьев среди деревьев поздней ночью: женский голос. Низкий стон, глубокий и мужской, время от времени прорезался сквозь шепот.
Придерживаясь стены, Катерина следовала за шепотом к светлой комнате в конце коридора. По мере приближения она различала равномерный писк медицинского оборудования. Значит, комната Глории Уэллс. Теперь она могла разобрать повторяющиеся снова и снова слова: онаходитпонатянотомуканатуонаходитпонатянотомуканатуонаходитпона тянотомуканату…
Шепот внезапно прекратился, и страх сжался ледяным кулаком в груди Катерины. Натянутый канат? Сделав глубокий вдох, она сосредоточилась и отогнала страх. Завернула в комнату. Пригнулась, подняв глок, и двинулась налево.
Катерина осмотрела комнату за миллисекунды — две кровати на разных сторонах, только одна занята, медицинское оборудование между ними; кресло, мужчина валяющийся на полу, и блондинка в забрызганном кровью халате, сидящая в изножье одной кровати с зажатым копьем в одной руке и с пистолетом или тазером в другой.
Катерина остановилась, направив пистолет на блондинку, и выпрямилась.
— Афина Уэллс?
Та стряхнула бледные волосы с лица и сказала:
— Когда-то. Сейчас я Аид.
Лежа в кровати, худая и изможденная женщина постарше наблюдала за Катериной, глаза ее были подернуты наркотической пеленой, но в них отражалась ясность ума. Трубочки капельницы тянулись к тыльной стороне ладони в кровоподтеках.
— Помоги мне, — прошептала Глория Уэллс. — Моя дочь душевнобольная.
«Мягко сказано», — подумала Катрина.
Она перевела пистолет на мужчину на полу, прицелилась. Стрелки тазера торчали из груди доктора Роберта Уэллса, его голова наклонилась в сторону. Изо рта текла пена. Он застонал глубоким гортанным звуком. Слабый запах мочи и опаленной плоти поднимался от пола. Ей стало интересно, сколько раз Афина стреляла в своего отца?
— Она пришла убить тебя, — сказала Афина отцу. — Но я ей не позволю. Афина ошибалась, но Катерина не видела смысла ее переубеждать. Палец Катерины напрягся на спусковом крючке. Но вместо того, чтобы нажать его, она задала вопрос:
— Как ты узнала, что мы здесь?
— Я знала, что здесь та, которая идет по канату.
Слова Афины повисли в воздухе, напряженные и могущественные. Кожа Катерины покрылась мурашками. Все еще держа палец на курке, она кивнула в сторону Уэллса.
— Зачем?
— Я разогреваю его для Данте.
— Объясни.
— Ксандр поехал в Сиэтл, чтобы схватить Данте и привезти домой. Мы отдадим ему Отца.
Яростные слова Ренаты зазвучали в голове Катерины — Убей его медленно, очень медленно — делая ситуацию еще более сюрреалистичной.
Уэллс погрузил в агонию и изменил невинного младенца, ребенка Истиной крови, убил его мать. Если кто-либо и заслуживал шанса уничтожить мужчину, то это — Данте Батист. А если она позволит ему, то заслужит его доверие. И потом сможет забрать его в Рим к матери. Пульс Катерины ускорился.
Она перевела взгляд на Афину.
— Когда вернется твой брат?
Глаза Афины цвета морской волны в ярком свете выглядели почти прозрачными.
— Сразу, как только получит Данте.
— Помоги мне, пожалуйста, — снова прошептала Глория Уэллс. — Мой муж…
— Монстр, — сказала Катерина, опуская глок.
Но возможно, жена монстра тоже была жертвой. Она подошла к кровати и протянула Глории стакан воды с прикроватной тумбочки. Благодарность вспыхнула в глазах женщины. Взяв соломку в рот, она стала пить.
Если Лайонс не вернется с Данте, Катерина все еще может убить Уэллса и выполнить одну часть задания. Канат под ногами дрожал.
Засунув глок обратно в наплечную кобуру, она подошла к Уэллсу. Наклонившись, обхватила его плечи и посмотрела на Афину.
— Возьмись за ноги. Положим его на кровать.
Не сказав ни слова, Афина прислонила копье к постели матери и плавно встала. Затем побрела в сторону шкафа, беззвучно ступая по ковру грязными босыми ногами. Отодвинув складную дверь, она порылась в содержимом, а мгновение спустя обернулась с девчачьей улыбкой на лице. В ее руках были сдерживающие ремни.
— Он надевал их на меня, когда я все еще была его дочерью.
— Мы используем их, — сказала Катерина.
Повесив ремни через плечо, Афина нагнулась и схватила лодыжки отца. Они с усилием смогли поднять вялое тело Уэллса с пола и перенести на вторую кровать. Еще через несколько мгновений он был привязан за запястья и лодыжки. Катерина вытерла пот со лба.
— Ты не знаешь, получал ли твой отец посылку из Невады где-то неделю назад?
Афина посмотрела на отца, губы изогнулись в темной улыбке.