— Эй, красавица! — кричит он, и я только сейчас осознаю, как попал.
Накрываюсь одеялом с головой, и меня начинает трясти. Ненавижу всех. Пусть они все сдохнут или лучше убьют меня скорее!
========== 6. Меченый ==========
Сосед мой этой ночью не объявился. Я лежал под одеялом, накрывшись с головой, и прислушивался к каждому шороху. В какой-то момент начал засыпать, но сразу же и раскрыл глаза: в соседней камере что-то происходило. Вскочил с постели и, хоть и было страшно, попытался разглядеть происходящее через решетку. Увидел только охранников: один стоял у дверей и на моё появление отреагировал мерзкой улыбкой, второй вошёл в камеру.
Я отскочил в угол, боясь, что они передумают и зайдут ко мне. Ноги задрожали, я был готов зареветь от страха. А через мгновение услышал удары, затем звяканье пряжки ремня на штанах охранника и звук разрываемой ткани комбинезона. Заключенный заорал. Он умолял пощадить его, простить за что-то, а после ему заткнули рот.
— Если ты укусишь меня, сука, я застрелю тебя, понял?! — проговорил охранник довольно тихо, но я расслышал. Это слышали и находившиеся по другую сторону от камеры, а некоторые даже видели: из камер на другой стороне открывался отличный вид.
Все наблюдатели, слушатели, включая меня, молчали. Я прекрасно понял, почему за меня никто не заступился в туалете, почему не помогли Кириллу. Верно он сказал — нас здесь выебут, а потом убьют.
Но… Если они придут, я не дамся! Если придут ко мне, я убью себя!
*
На руках нет часов, отобрали вместе с одеждой. Не знаю, сколько сейчас времени, но предполагаю, что раннее утро: охраны в коридоре прибавилось, заключенные потихоньку просыпались. Я сидел на кровати, поджав под себя ноги, и рассматривал людей на противоположной стороне. Никак не мог найти того мужика, который ночью намекнул на наше с ним скорое знакомство. Пидорас он ёбаный. Вообще не могу понять: если мы тут все пленники, нас держат, как зверей, как шлюх — как выразился начальник лагеря, то какого хуя устраивать войну между собой, между заключенными?
Может, конечно, я ошибаюсь? Надеюсь, что ошибаюсь. Возможно, стоит просто навести справки, поговорить с тем, кто давно здесь! Объединиться, что ли, устроить протест! И сбежать…
Спрыгиваю с кровати, подхожу к решетке. Толстые прутья, большой промежуток между ними. Даже если пролезу боком, то застряну головой. Не смогу вылезти — точно. Прижимаюсь к решетке плотнее и оглядываю помещение. Множество камер, они уходят влево — коридор такой длинный, что конца не вижу. И всё же народу мало, слишком мало. Если в течение трёх лет точно сюда свозят всех педиков, то, блядь, где они все? Пересчитываю людей, получается всего восемьдесят один вместе со мной. Даже сотни нет… Значит, есть и другое помещение, да…
*
Завтрак. Не хотел выходить из камеры, но голод оказался сильнее. Съесть мне, к сожалению, ничего не удалось: когда сел за стол, подошёл какой-то кретин и плюнул мне в тарелку. Он сказал, что бабам тут не место. Я НЕ БАБА!
*
Пью остывший чай из пластикового стакана — притащил его в камеру. Нормальная посуда здесь запрещена; вилки, ложки и ножи — тоже пластиковые. Но при особом старании вилкой можно выцарапать кому-нибудь глаза. Когда думаю об этом, боюсь сам себя. Надеюсь, не сойду с ума тут.
*
Когда все пошли обедать, я остался в камере — её попросту не открыли. Ну и похуй, посижу голодным. Когда голоден, в голове почти все мысли о еде, и некогда думать о том, что может случиться. Понимаю, что днём всё кажется не таким страшным. Наверно, все ужасы происходят ночью. А потом слышу разговор двух мужиков в соседней камере о том, что в выходные будут проходить игры. Они говорят, что выбирать будут из новичков, и им, вроде как, не особо посчастливится, потому что в играх в этот раз будет участвовать охрана. Ничего хорошего эти игры не принесут, я уверен.
Как же хочется домой! Я устал, боюсь и хочу к маме! Наверное, я и правда баба.
*
В течение дня немного вздремнул. Поссал один раз. Хочу есть и пить больше, чем умереть. С удовольствием сейчас бы придушил кого-нибудь за еду. Думаю, несмотря на голод, сил бы хватило.
Злость потихоньку просыпается, но я держусь. В этом месте нельзя показывать характер. Да и какой к чертовой бабушке у меня характер?
На эмоциях показал фак какому-то парню из камеры напротив. Он нахмурился и отвернулся. То-то же!
*
Было бы здорово выйти на улицу. Я знаю, что мы в горах. Хотелось бы увидеть их, но тут даже окон нет. Продолжаю валяться в кровати, надеясь, что камеру откроют к ужину. С удовольствием выплеснул бы горячий чай или кофе в морду тому, кто держит меня в этой клетке! Ноги, руки затекают от бездействия.
Через какое-то время слышу тяжелые шаги охранников. Они приближаются, и я инстинктивно прячусь под одеяло, буквально укутываюсь им. Открывают дверь ключом, я слышу её скрип.
— Эй, говна кусок, знакомься с меченым! — громко говорит один и сдёргивает с меня одеяло.
Я зажмурил глаза, прямо чувствуют, как мне в лицо сейчас прилетит кулак. Но удара нет. Я приоткрываю один глаз и вижу Максима, того парня, которого под руки вытащили из актового зала. Он сильно избит — всё лицо опухшее, с подтёками. Голова перемотана, но кровь сочится. Комбинезон весь в пыли, крови.
Охрана запирает дверь и, переговариваясь о чем-то, уходит. Я смотрю на Макса, а он — сквозь меня.
— Они тебя избили? — спрашиваю тихо-тихо и, свешивая ноги с кровати, спускаюсь. Максим продолжает стоять и смотреть в стену. Слышу, как он дышит — часто и хрипло. Сильно они его…
— Уступи верхнюю койку, — вдруг говорит он и переводит взгляд на меня. — Я лягу и усну. Не буду тебе мешаться. А ты не будешь мешаться мне.
— Ладно, — пожимаю плечами. Разницы нет никакой. — А почему они назвали тебя меченым?
Не удержался. Спросил. Не надо, наверное, было.
Макс смотрит на меня, как на чудовище. Но взгляд его быстро становится таким же отчуждённым. Он начинает раздеваться, медленно и аккуратно стягивать с себя верх комбинезона. Он не морщится от боли и, не стесняясь, стаскивает его с себя. Полностью вижу его тело спереди — никогда не мог подумать, что можно так избить человека. На Максиме живого места нет.
— Пиздец, — шепчу так тихо, что сам себя еле слышу. А он поворачивает ко мне спиной, и тогда понимаю, почему его назвали меченым.
Клеймо на пояснице — надпись «Выеби меня в жопу!» Вырезали ножом и как будто прижгли чем-то. Невольно тяну руку к надписи, дотрагиваюсь до неё. Максим даже не шевелится. Ему не больно?
— Они что-то вкололи мне, — спокойно произносит парень и разворачивается. — Может, героин. Я даже не чувствовал, как они…
— Что? — понимаю, что меня сейчас вывернет наизнанку. Пытаюсь держаться.
— Три охранника, лиц я не запомнил, — продолжает Макс. Поднимает с пола комбинезон и начинает одеваться. — Они трахали меня по очереди, а мне даже не было больно. Но я отойду. Совсем скоро отойду. Знаю, что буду делать. Я убью! — он странно улыбается, глядя на людей в камерах напротив. — Я убью себя.
Потом он переводит взгляд на меня, подходит ближе и берет за плечи.
— Сегодня ночью они за тобой придут.
— Как это — за мной?
У меня подгибаются колени, и я сажусь на кровать.
— Дадут тебе наркотик и будут трахать, как меня.
— Заткнись!
— Заставят сосать члены, а потом…
— Заткни свой рот! — кричу на Макса, подскакиваю и толкаю его с такой силой, что он отлетает и садится на унитаз.
— А потом вырежут на спине «шлюха»…
========== 7. Костя. ==========
Ночь.
Вторая ночь, и я опять не могу нормально спать. Живот скручивает до слёз – есть хочется. И страшно. Жду момента, когда за мной придут. Хочется верить в то, что этого не случится. Хочется надеяться.
Блядь, это же Город Надежды! Вспоминаю слова ведущего и осознаю, что всё это хуйня. Нет никакой надежды, как, впрочем, и города. Если бы знала мама, где я! Если бы она только знала…
А с другой стороны хорошо, что не знает – она бы сошла с ума от горя, ведь так любит меня. Пытаюсь зареветь: утыкаюсь лицом в подушку, выдавливаю слёзы - безрезультатно. Меня просто трясёт до ломоты в суставах. В голове прокручиваю варианты, как себя убить, но все они – нереальны. Повеситься не на чем, захлебнуться в унитазе тоже не получится. Отравиться? Нет. Если только сдохнуть от голода. Перерезать вены? Чем, блядь? Пластиковым ножом лишь расцарапаю кожу.
Максим спит, даже не ворочается. Дрыхнет умиротворённо, как будто с ним больше ничего не произойдёт. А может, действительно, вытворив один раз с человеком такое, охрана отвязывается? Размышляю, получится ли у меня вытерпеть подобное, и прихожу к выводу, что нет. Не получится. Я не дамся.
Поднимаюсь с кровати. В коридорах какие-то перешёптывания. Вслушиваюсь. Недалеко, наверно, на лестнице – я не могу видеть её из камеры – переговариваются охранники. Кто-то шепчется слева; заключенные справа, видимо, спят. Мужик напротив так же, как я, прижался к прутьям, и сейчас смотрит на меня. Это он, сраный гандон! Он вчера…
- Как настроение, красавица? – спрашивает он и ухмыляется.
- Пошёл ты на хуй! – отвечаю удивлённо. Как я мог сказать это? Я же трус!
- Так я с удовольствием! Трахнешь меня?
- Чего? – понимаю смысл его слов, но совершенно обескуражен. Он предлагает мне трахнуть его? - Да ты ебанутый!
Начинаю смеяться. Вот это да: взрослый мужик, готовый раздвинуть свои булки перед подростком.
Просмеявшись, сразу злюсь: как нас могут держать в одном помещении – взрослых и подростков? И когда меня, наконец, накормят?
***
Хожу по камере. Два шага вперёд, разворот и снова два шага. Места мало, занять себя нечем. Вновь принимаюсь разглядывать заключенных. Два старика на первом этаже о чём-то беседуют. Парни, на вид которым лет по двадцать, пытаются уснуть. Они находятся рядом со стариками и периодически пытаются их заткнуть. Но те не обращают внимания.
Вижу охранника. Он идёт по пролёту второго этажа на противоположной стороне, заходит в одну из камер. Заключенные – двое подростков – поднимаются и встают перед ним как по команде «Смирно!»
Отворачиваюсь, не хочу видеть то, что сейчас будет происходить там. Прыгаю на койку, затыкаю уши и всё же слышу:
- Сейчас ты трахнешь его! – приказной тон и омерзительное хихиканье. – Дай телефон, я на камеру сниму, выложим потом.
Несколько минут слышу тихие всхлипывания, после – стоны одного из парней. Не выдерживаю, поднимаю голову и смотрю, как один подросток трахает другого.
Отвратительно. Меня тошнит. Бросаюсь к унитазу, но блевать нечем – желудок пустой. Только рвотные спазмы. Чувства облегчения нет, ощущение, что умру сейчас.
Но смерть далека – понимаю это, когда меня с силой хватают за волосы. Почему я не слышал, как они вошли? Двое охранников, чтоб они сдохли! Один держит меня за волосы, другой стоит рядом, улыбается самодовольно. Вот и всё…
***
Когда они вытаскивали меня из камеры, аудитория гудела. Кто-то кричал им вслед проклятия, кто-то наоборот – подначивал сделать со мной всё, что взбредёт им в голову. Я же мог думать только о боли. Держали меня, с силой стискивая шею. Мужик практически нёс меня, я только успевал дрыгать ногами.
Тёмный коридор, здесь я уже был.
Потом актовый зал, туалет, душевые. Везде воняло, как на кладбище, в котором раскопали могилы со свежими трупами. В какой-то момент я понял, что ориентироваться уже не могу – слишком много было помещений, коридоров, лестниц.
- Ваш зверёк! – говорит охранник, вталкивая меня в какую-то комнату.
Он отшвыривает меня. Падаю на пол и сразу пытаюсь подняться, но на плечо опускается кроссовок. Задираю голову и вижу начальника тюрьмы. Константин-как-его-там. Он улыбается, но как-то безэмоционально. Смотрит на меня и жестом даёт знак охране покинуть комнату. Мужчины уходят. Мы остаёмся с ним вдвоём. Его нога всё ещё на моем плече. Не могу пошевелиться, боюсь. Вновь трясёт, как будто на улице без одежды в дикий мороз.
- Ты сегодня ел? – спрашивает он. Отрицательно мотаю головой, не разрывая взгляда. – Это хорошо.
Почему хорошо? В смысле?
- Я хочу есть! – говорю ему. – И пить хочу!
- Потом, - он машет рукой куда-то, и в комнату входит мужчина, одетый в форму официанта. Подходит к столику на колёсиках, ставит туда поднос и сразу уходит. - Снимай одежду! – приказывает… Костя.
- Что?
- Ты тупой? – он наклоняется и, схватив меня за горло, поднимает на ноги. Я не могу стоять, упаду сейчас. – Снимай одежду, говорю!
- Я не могу.
Я правда не могу. Просто смотрю на него и не могу пошевелиться. Я боюсь. Боюсь этого человека, хоть злости в его глазах и нет.
- Твой друг – в пыточной, - говорит он. – Если я не ошибаюсь, его Кирилл зовут, так?
Что?
- Отпустите его! – хватаюсь за ворот его поло. Мне кажется, я готов на всё, чтобы Кирю отпустили. Пыточная - страшное слово. Бросает в дрожь, но продолжаю смотреть на начальника лагеря. – Я прошу вас, отпустите его! Я сделаю всё, что нужно!
- Ложись туда, - он мотнул головой в сторону кровати.
Я только сейчас замечаю её. Огромная, с красным шёлковым покрывалом и двумя подушками в белоснежных наволочках. Именно здесь, видимо, я лишусь девственности…
========== 8. Киря ==========
Мужчина тянет в сторону дверь шкафа, ковыряется внутри – ищет что-то. Я оглядываюсь. Да, это спальня. Странно. Я в лагере чуть больше суток, а, кажется, что другую жизнь уже забыл. На доли секунды возникает ощущение, что Костя не сделает мне больно. Надеюсь, смогу договориться с ним и Кирю отпустят.
Послушно иду к кровати, сажусь на неё и продолжаю наблюдать за Костей. Он под стать своей охране – такой же высокий и крепкий. Стрижка короткая, но не обычный ёж – затылок и виски выбриты. Он загорелый, и белая футболка ещё больше подчёркивает это. Сколько ему лет? Около тридцати, наверно.
Он достал, что нужно. Смотрит на меня, довольно улыбаясь. Какого хрена…
- Комбинезон спусти до колен.
Нет, не спущу! Пытаюсь мотать головой, но только трясусь и пугливо прижимаю задницу к кровати.
- Дважды не повторяю.
Его интонация не даёт мне выбора. То, что Кирилл у него, не даёт мне выбора. Да даже если бы и не было этого ничего, был бы я здесь – один, большой и сильный? Мне так же, как Максиму, вкололи наркоту и поимели бы во все щели.
- Я не гей, - зачем-то говорю ему. Он только презрительно хмыкает.
- Ага, я тоже.
Не понимаю, шутит он или нет, в любой момент ожидаю, что Костя разозлится. Я не забыл его глаза, прекрасно помню пощёчину. Ну ничего, я еще отомщу ему. Стаскиваю комбинезон с плеч, тяну вниз.
- До колен, - снова его резкий голос. Теперь он звучит тише. Ухмылки на лице нет. Чувствую себя инопланетянином, которого разглядывает человек. – И раком встань.
Борюсь с собой, краснею – чувствую, как пылают щёки. Преодолеваю желание убежать, да бежать-то и некуда. Везде охрана.
Спускаю комбинезон, встаю на колени. Упираюсь руками в постель. Покрывало мягкое, прохладное. Сердце колотится в груди, но я должен слушаться. Иначе Кире несдобровать. Я понимаю, что сейчас Костя затолкает эту хреновину мне в задницу. Вроде надо бы радоваться – не бьют, не насилуют. И всё же радости никакой.
- Анальная пробка, - вещает он и добавляет. – Походишь с ней пару дней…
Значит, два дня меня точно не тронут, зато потом оторвутся на все сто. Как раз в выходные будут игры – вспоминаю разговор двух мужиков. Начинает скручивать живот от страха. Тошнит от голода и от картин в моей голове, в которых меня ебут большой толпой по очереди.
Костя смазывает пробку чем-то, приставляет ко мне и начинает довольно быстро вводить. Я забиваю на голод и жажду, ору. Мужчина отвешивает мне такой подзатыльник, что падаю на кровать грудью. В такой позе пробка входит легче, но больнее. Он вводит её до конца, и я понимаю, что даже не смогу сидеть. Сколько мне с ней ходить? Два дня – это же пиздец. Зачем ему это? Ах, ну да, готовит меня к играм…