— А у тебя какие причины? — спросил я.
— Я, наверное… я чувствую, что в этом мой долг, — ответил он.
***
Савелий уже знал по опыту работы в тайной типографии, что ни в одном секретном месте нельзя появляться так запросто, не проверив сперва, нет ли за зданием полицейского наблюдения. К этому делу я и привлек Саву, к вящей его радости. Уже второй раз за столь короткое время я замечал, что у нашего Лисенка есть талант к конспиративной работе. Во всяком случае, эта часть его привлекает гораздо больше, чем непосредственно относящаяся к террору. Что же ему, в таком случае, не сиделось в типографии у Евгения Михайловича?
Несмотря ни на что, моя мастерская не могла не произвести на него впечатление. Специально для этой цели на деньги партии была снята дача у одного лица, о котором было доподлинно известно, что оно совершенно не интересуется тем, как съемщики распоряжаются его собственностью, лишь бы была регулярная оплата. Дача была небольшой — всего три комнаты, не считая крошечной кладовой. Одну из комнат — первоначально бывшую столовой — я использовал для работы, одну для сна и отдыха, в третьей — самой большой — вся мебель и вещи оставались нетронутыми, ввиду ненадобности этого помещения.
В своей мастерской я чувствовал себя уверенно и спокойно, как ни в каком другом месте. Здесь я первый раз интимно притронулся к Саве, приобняв его за плечи, и спросил, что он думает о моем рабочем месте.
— И никто не знает об этой даче? — спросил он.
— Кому нужно, те знают. Полиция — нет.
— Вы всегда здесь работаете один?
— Раньше у меня были двое помощников, но их арестовали в марте, — сказал я. Их арестовали, как раз когда я залечивал свои ожоги в тепле и безопасности.
— И они не выдали это место полиции? — удивился Сава. Я посерьезнел, не убирая рук с его плеч, развернул к себе, требовательно заглянул в глаза.
— Конечно, не выдали. От тебя, в случае чего, ожидается то же. Независимо от того, чем тебе будут грозить и что предлагать, это ясно?
Он испуганно закивал.
— Хорошо, — я небрежно потрепал его по волосам и отпустил.
Я устроил Савелию обстоятельную экскурсию по мастерской, показал свои инструменты, объяснил, для чего нужен каждый, и весь процесс изготовления снаряда в общих чертах. В общем-то, он настолько прост, что вполне достаточно для этого одного человека. Хотя, конечно, помощник существенно облегчает жизнь и позволяет экономить время. Выслушав всю мою длинную лекцию о запальных трубках, патронах, крышках, оболочках и об опасностях процесса изготовления бомбы, Савелий вдруг спросил:
— А такое… часто случается? — и провел рукой по щеке. Я машинально прислонил ладонь к лицу, прикрыв шрамы.
— Нет, такое — не часто. Чаще сразу насмерть.
И чтобы перевести разговор с темы моих уродств в более конструктивное русло, я принялся объяснять то, что он наверняка не поймет, и что ему в принципе вряд ли понадобится: какие меры предосторожности следует соблюдать, чтобы не допустить возгорание термитной смеси…
— А когда мы будем делать бомбы? — спросил Савелий.
Мне оставалось только головой покачать. Всегда они задают этот вопрос в первый же день.
— Не скоро. Б.Н. и товарищам нужно время, чтобы выбрать очередную цель, согласовать ее с Центральным Комитетом и спланировать покушение. Это несколько недель, как минимум. Правда, мастерская работает не только для боевой дружины, но и для всех остальных, кому нужны наши услуги.
Он слушал внимательно, не перебивая комментариями, и я решил рассказать ему, как работает наша проверенная, всему революционному подполью известная схема:
— Для начала дается в газету объявление о продаже угля первоклассного качества. Указывается адрес и к кому обратиться, чтобы уточнить цену. По этому адресу находится один наш проверенный товарищ, который принимает заказы на изготовление снарядов и берет деньги на покупку динамита, а после передает их мне. Здесь не подобраться, поскольку он действительно, помимо всего прочего, торгует углем. Я изготавливаю снаряды, сколько необходимо, или же на сколько хватило динамита, передаю заказчикам, а дальше все происходит без моего участия. Денег за работу я, разумеется, не беру — только на покупку сырья или инструментов.
После всех, затянувшихся почти до вечера, объяснений, я дал Лисенку учебник химии с моими пометками и велел заняться самым привычным для него делом, то есть изучением теории. Пока он читал, я украдкой любовался его сосредоточенным выражением лица, влажными завитками волос на лбу, и тем, как Сава слегка щурится, пытаясь разобрать мой почерк, — у него, наверное, легкая близорукость, но в нашем деле это не проблема.
Меня совсем не часто посещают подобные спонтанные симпатии, основанные на физическом влечении. Большей частью я вполне нормально существую совершенно автономно в этом смысле, не обременяясь ни отношениями, ни переживаниями по поводу отсутствия оных. За последние месяцы, особенно после пожара в мастерской, я и вовсе ни с кем не сближался и не ощущал потребности. Но если мне случается испытывать любовный интерес к кому-либо, то я обычно становлюсь крепко зависим от этого человека, от его присутствия.
Когда стемнело, я зажег лампы и оторвал Саву от книги, чтобы не портил еще сильнее зрение.
— Если не понимаешь еще половины, то это нормально. Я тебе все объясню на практике, когда возьмемся за дело. Опыт, пожалуй, даже важнее теории, приобретается быстро.
Он сел со мной за стол, я предложил налить ему коньяка, коего в наших запасах было предостаточно.
— Я… я обычно хмельного не пью, — попытался отказаться Савелий, но в конце концов уступил. Пить он не умел, а так, цедил по капельке, по-детски морщась при этом.
— А вы много бомб сделали? — спросил он после первой рюмки.
— Много. Только большая часть так и не была использована. А что?
— Просто подумал вдруг…
— Ну, договаривай, — я плеснул ему еще коньяка, и он послушно выпил, на этот раз залпом.
— А много людей от ваших бомб пострадало?
— Не знаю точно. Я не каждого снаряда судьбу могу достоверно проследить, — уклончиво ответил я и прибавил с усмешкой: — Пусть это охранка выясняет.
Что я должен был сказать? Перечислить всех поименно? И кучера, которому взрывом оторвало ногу, и девушку-анархистку, у которой мой снаряд сдетонировал прямо в руках, и всех раненых или погибших метальщиков, и это не считая тех, кому, собственно, бомбы и предназначались…
Я встал из-за стола, одну руку положил Саве на плечо, а другой бесцеремонно потрепал по мягким волосам.
— Ну, друг мой… ты сам еще ни одной бомбы не собрал, а уже озаботился вопросами морали и всего прочего?
И хоть я придал своей реплике оттенок насмешливого пренебрежения, я понимал, что о каждом поступке следует думать наперед и примерять на себя так, чтобы не было потом тоски и раскаяния.
Часть 2
От полного безделья начал учить Саву паять трубки для запалов. Работа эта легкая, даже девушки и подростки могут ее быстро освоить. Я показал ему расчеты соотношений размеров запальных трубок и оболочек снаряда, между делом обмолвившись, что при обыске за такую бумажечку можно получить десять лет каторги. К серной кислоте и ртути я его, естественно, пока не подпускал, доверяя только делать пустые заготовки. Пока он работал, я сидел или стоял рядом, хвалил или поправлял, и будто невзначай поглаживал его по спине. Он вздрагивал иногда от моих прикосновений, но никак не возражал и от манипуляций с трубками не отвлекался.
Я часто дотрагивался до него, но всегда таким образом, чтобы это не выходило за рамки дружеского жеста. Хотел, чтобы Сава сначала приучился мне доверять и стерлась напряженность между нами. Лечь со мной на одной кровати он все-таки отказался, предпочтя спать на диване в той комнате, которая раньше не использовалась. Пару раз я вставал ночью и тихо шел в соседнюю комнату посмотреть на Саву. Спал он спокойным крепким сном, как и все молодые здоровые люди, которых никогда не будили среди ночи обыском.
Так бы я и маялся дальше по ночам от одиночества, а днем от отсутствия деятельности, если бы к концу первой недели со мной не связались анархисты. Обычно эсеровские организации предпочитали не вести дел с анархистами, потому что те были плохо организованы, не имели понятия о внутрипартийной дисциплине и порою творили вещи, позорящие в глазах общества все революционное движение в целом. Но эти анархисты производили впечатление вполне сознательных, идейно зрелых и способных молодых людей. Они не ставили перед собой фантастические и заведомо невыполнимые цели, не пренебрегали длительным внешним наблюдением за выбранным объектом покушения, уже имели четкий план действий и готовы были ждать. Для их акции им требовалось три снаряда плоской формы, по четыре килограмма динамита на каждый. Я взялся их изготовить.
Вариантов дальнейших действий было три. Можно было отправить Савелия в Финляндию закупить динамит, но ведь у него еще не было опыта в перевозке взрывчатых веществ и, что более существенно, его еще не знали наши финские товарищи. Можно было ехать, как обычно, самому и оставить Саву в мастерской — это было бы для меня удобнее всего. Но я решил взять его в этот раз с собою, с тем, чтобы потом можно было без опасений поручать ему это дело.
Надо сказать, что отношение финнов к русским революционерам было в высшей степени дружественным. Хорошо помню случай, произошедший в самом начале моей работы в боевой дружине, который сильно поразил мое воображение. Мы с Леопольдом приобрели около двадцати килограммов первоклассного заводского динамита и готовились выехать с этим грузом в Петербург, но в Выборге мой товарищ заметил за нами полицейскую слежку. Вопреки моему намеренью бросить чемодан с динамитом и спасаться бегством, Леопольд выхватил браунинг и подстрелил одного из агентов, когда тот неосторожно зашел за нами в неосвещенный фонарями безлюдный проулок. Уходя от преследования, мы спустя несколько минут буквально столкнулись с финским патрульным полицейским, привлеченным звуком выстрела.
«Мы русские бомбисты», — сказал ему Леопольд и велел мне приоткрыть чемодан.
К моему величайшему изумлению, финн не только не попытался задержать нас, но даже указал место, где мы с Леопольдом смогли укрыться до утра от агентов охранки и решить, как действовать дальше.
За эту готовность, даже рискуя собственной свободой и положением, привечать русских революционеров, а также за качество их динамита я и люблю финнов.
Лисенку, как я и надеялся, эти люди тоже понравились. На деньги, взятые с анархистов, мы приобрели в Гельсингфорсе двадцать килограммов динамита с запасом и выехали экспрессом в Петербург. Из соображений удобства и конспирации, во всех поездках мы, техники, обычно пользовались I классом. Во-первых, в толпе представительных пассажиров скорых поездов хорошо одетому революционеру было легче затеряться, во-вторых, совершенно немыслимо было везти груз взрывчатых веществ в докучливой тесноте III класса.
Полностью избежать неприятностей, связанных с досмотром, однако, не удалось. На границе таможенный офицер, зашедший в наше купе, спросил документы, а после поинтересовался, чем это так пахнет из чемодана. Динамит имеет специфический, довольно сильный аптекарский запах. Сава опомнился даже быстрей меня. Он лениво привстал, открыл чемодан и сказал:
— Масло бабассу везем. Для приготовления женских кремов.
— Гадость-то какая… — поморщился офицер.
— Запах-то скверный, а продается по 16 целковых за фунт, — подал голос я.
— Господи… — таможенник даже глаза выкатил от изумления, — так закрывайте скорее, а то еще выветрится, не дай Бог…
Когда он наконец вышел, я выждал полминуты и сгреб Лисенка в объятья, тесно прижал к себе.
— Умница. Сходу это придумал? — и сам же не дал ему ответить, заняв рот поцелуем. Я уже неделю тихо мечтал об этом, глядя на его полные розовые губы, а сейчас, под влиянием пережитой только что опасности разоблачения, поддался внезапному порыву. Сава растерялся настолько, что даже не попытался меня оттолкнуть, а я, совсем одурев от вседозволенности, продолжал крепко и жадно целовать его, по-настоящему, проникая языком в рот, как мне того хотелось. Когда я наконец оторвался от него, давая вздохнуть, он ошалело посмотрел на меня и коснулся пальцами влажных губ, будто не веря.