У меня начал дергаться правый неповрежденный уголок губ. Савелий ничего не говорил, и я никак не мог понять, что он хочет, чтобы я сказал или сделал. И эта ситуация была мне почти что физически неприятна.
Я снял доставляющую неудобство мокрую одежду, даже и перчатку заодно, и тоже лег в постель, рядом с Савой. Он еще мелко дрожал, но уже согреваясь. Сам слегка пододвинулся ко мне, и я с большим облегчением и удовольствием его обнял.
— Слушай, Лисенок, — тихо и вкрадчиво произнес я, едва касаясь губами его лба, — ведь если скажешь, что сам не хотел этого, — соврешь.
— Не скажу. Просто… я не думал, что…
— Знаю. Ну, прости, не позаботился о тебе как следует.
На меня вдруг нахлынула запоздавшая нежность. Он же еще совсем мальчик, такой нежный, податливый. Как я мог его обидеть?
Я уложил Лисенка на спину, спустил одеяло до пояса и припал губами к бьющейся голубой жилке на шее, провел языком вдоль ключицы. Он задышал чаще, на бледных щеках начал проступать румянец. Ему нравилось, как я мягко и неторопливо ласкал его, я чувствовал, как он постепенно расслабляется в моих объятиях. Только когда я провел ладонью по его вздрагивающему гладкому животу и опустил руку ниже, заодно откинув мешающее одеяло, Сава дернулся, опять испугавшись, запищал протестующе.
— Тише, тише, не бойся, — успокаивающе зашептал я, — больше не будет больно. Я только хочу сделать приятное.
Я замолчал и принялся увлеченно показывать Саве, каким еще способом можно предаваться богопротивному разврату. Лисенок в процессе демонстрации стонал в голос, сдержаться не мог.
Ну, пусть. Дачу специально выбирали чуть в стороне от других построек, на всякий случай.
Часть 4
Мы встречались в номере одной московской гостиницы полным составом — я, Б.Н., Леопольд, Ирина и Лисенок.
— Вести наблюдение могу и я, и Ирина, если это будет необходимо. Здесь никакой проблемы нет, — говорил Б.Н. — Но для покушения на генерал-губернатора нужны как минимум двое метальщиков.
— Первая бомба мне, — живо отозвался Леопольд.
— Конечно, не обсуждается.
— Может быть, Ирине отдадим вторую? — подал голос я, чтобы хоть как-то поучаствовать в беседе.
— Почему бы нет? Что, женщина — не человек, что ли? — усмехнулся Леопольд.
— Я читал пару лет назад одну немецкую статью, там убедительно доказывалось, что женщина, безусловно, человек, — в тон ему весело отозвался я и обернулся к Ирине.
Она обвела контур губ кончиком мундштука и после непродолжительного раздумья ответила:
— Что ж, я не вижу веских препятствий тому, чтобы мне быть метальщицей. Думаю, логично отвести эту роль человеку, который уже убивал. Из всех здесь присутствующих, — она выразительно обвела нас взглядом, — это только Леопольд и я.
— В твоей решимости никто не сомневается, — заверил Б.Н. — Однако не стоит все-таки сбрасывать со счетов то обстоятельство, что женщина физически слабее мужчины, а в нашем деле этот фактор может оказаться определяющим. Бросать снаряд ведь придется с некоторого расстояния, здесь нужно не только везение, но и сила. И вдруг кто вздумает помешать, схватит за руку или преградит дорогу в решающий момент. Не говоря уже о том, что ты, дорогая Ирина, не сможешь убежать после взрыва.
— Если у меня кроме бомбы будет револьвер, то бежать не будет надобности.
— Нет, мне это не нравится, — возразил Б.Н. — У нас ведь есть более приемлемый вариант. Товарищ Савелий, ты как?
Мне на секунду показалось, что у меня воздух вышибло из легких от такого поворота. А вот мой мальчишка живо подскочил:
— Я… я готов.
Леопольд скептически посмотрел на него:
— Я вижу здесь те же сложности, которые ты только что определил Ирине.
— Он… Лисенок ведь мой помощник в мастерской, — напомнил я.
— И что?
— Он техник!
Общепризнанным в террористическом подполье был тот факт, что техник и метальщик не могут быть одним и тем же лицом. Хотя, по правде, достаточно веских обоснований этому убеждению не было. Вот и Б.Н. состроил ироничную мину, как бы говоря мне, что таких «техников», как Сава, он достанет за месяц дюжину.
— Есть возможность выписать метальщика из регионов? — спросил Леопольд.
— Если бы была, я бы так и сделал, — отрезал Б.Н. — Боевики на местах заняты в своих группах, если кто и освобождается, то сразу едет в Питер — там сейчас больше работы и больше возможностей. Приходится выбирать — извините! — из того, чем располагаем.
— Раз так, то и моя кандидатура ничем не хуже предложенных, — заявил я, разумеется, не подумав.
— Хочешь быть метальщиком? — удивился Леопольд.
— Почему нет?
— Вы же сами только что сказали, что эта работа не для техника, — зачем-то влез Лисенок, и мне захотелось отвесить ему оплеуху.
— А если тебя арестуют, кто нам организует новую мастерскую? — воззвал к моей партийной совести Б.Н.
— Николай, будем объективны: из всех нас ты более всего возбуждаешь подозрение не только у жандармов и филеров, но и у простых прохожих, — заметила Ирина. И совершенно справедливо, вынужден был я признать. — Извини меня, конечно, но у тебя буквально на лице написано, что ты работаешь с взрывчатыми веществами.
— Скоро похолодает, я замотаю нижнюю часть лица шарфом, только и всего, — отмахнулся я.
— Так, хватит! — повысил голос Б.Н., уже доведенный до раздражения нашими пререканиями. — Сделайте на минуту тишину, товарищи, я подумаю.
Я тоже воспользовался передышкой, чтобы все как следует взвесить и оценить. Б.Н. руководствуется соображениями пользы для дружины, поэтому мою кандидатуру на роль метальщика он вряд ли одобрит — ведь я единственный опытный техник в группе. Значит, остаются Ирина и Сава, и наш руководитель явно склоняется к решению в пользу Лисенка. Лучше всего как-то вынести этот вопрос на общее голосование — тогда бы Леопольд меня поддержал. Он больше настроен видеть в качестве своего напарника Ирину или даже меня — ведь мы проверенные товарищи, а Лисенка он вовсе не знает и не уверен в нем.
— Вот как мы поступим, товарищи, — произнес наконец Б.Н. — Каждый из нас пока сосредоточится на выполнении тех задач, что уже были определены. Мы с Ириной будем прогуливаться по бульвару и заходить в лавки и кафе, товарищ Савелий будет торговать сушеными фруктами на Тверской площади, Леопольд — извоз. А ты, Николай, делай свое дело техника: самое главное, следи, чтобы динамит, который мы привезли, не испортился. А на счет метальщиков… еще решим. Не забывайте сверять часы и будьте вовремя на явках. На сегодня, пожалуй, хватит. Пора по домам.
И мы разъехались. Б.Н. — в меблированные комнаты недалеко от Никитских ворот, где он поселился под видом иностранца, Ирина — в квартиру, которую снимала у одной генеральши (точного адреса обоих я не знал), Леопольд — в кишащий крысами ночлежный дом для извозчиков за четыре рубля в месяц. А мы с Лисенком в мастерскую.
Всю дорогу я молчал, но уже на пороге меня прорвало. Я впихнул Саву в сени, с силой захлопнул дверь.
— Ну и какого черта ты вызвался?!
— А почему нет? — спросил он тем же тоном, каким я ответил на удивленную реплику Леопольда. Савелий отступил на несколько шагов, и так как уже давно стемнело, я не мог разглядеть его лицо в тени. Но мне почему-то показалось, что он улыбается. С трудом сдерживая возмущение, я прошел в главную комнату и зажег лампы. Савелий уселся за стол напротив меня.
— Потому что, во-первых, это опасно, а у тебя нет опыта, — начал я. — А во-вторых, потому что ты — техник, как и я, и твоя работа заключается в том, чтобы помогать мне здесь, в мастерской. Кроме этого ты, конечно, можешь вести конспиративную работу, но лишь по мере надобности.
— Вы же полгода обходились без помощников. А без второго метальщика, Б.Н. говорит, покушения не устроить.
— Ирина может быть метальщицей. Я знаю массу случаев, когда женщины бросали бомбы. И она больше к этому готова, чем ты. К тому же она меньше тебя рискует — даже если ее схватят, то, скорее всего, не повесят — потому что девица, дворянка и страдает душевной болезнью.
— А Б.Н. считает, что я подхожу лучше Ирины, — упрямо возразил Сава.
— Нет, не считает, просто ему тебя не жалко, — вырвалось у меня то, что я не собирался озвучивать.
— А вам почему жалко? — спросил Савелий, как-то незнакомо, иронично наклонив голову и изучающее глядя на меня.
И мне второй раз за день захотелось его ударить. Я вскочил, с шумом отодвинув стул, и вышел из комнаты. В спальне долго лежал без сна, заложив руки за голову, кусал губы и трясся от злости. Злился на Саву за то, что он так себя ведет; на Б.Н. за то, что он сам ни разу на моей памяти даже не прикоснулся к снаряду, а больше всего — на себя за то, что не умею ничего сделать с этой ситуацией.
А правда, почему мне Лисенка жалко, а Леопольда — нет? Только потому, что Леопольд кажется в свои двадцать шесть лет взрослым мужчиной, который вполне может принимать осознанные решения и идти на риск, понимая все последствия? Потому что он — опытный боевик, провернувший не одну «эксу» и два успешных покушения? Или все-таки потому, что с Леопольдом я не спал и нас ничего, помимо террора, не связывает?
Где-то около полуночи Сава тихонько приоткрыл дверь в спальню, лег, не раздеваясь, на свою половину постели, прильнул ко мне, положив голову мне на плечо.
— Николай… — протянул негромко, заискивающе, — все хорошо будет.
Я повернулся к нему, обнял покрепче. Руки у меня почему-то дрожали.
Через неделю снова был полный сбор. Б.Н. решил перестраховаться и взять сразу трех метальщиков — Леопольда, Ирину и Лисенка.
***
В следующие три недели я оказался как бы на периферии деятельности нашей боевой дружины. Все, кроме меня, были задействованы в городе, ведя внешнее наблюдение за дворцом генерал-губернатора и подъездами к нему, мне же оставалось только сидеть в своей мастерской и следить за сохранностью динамита, привезенного товарищами из Гельсингфорса. Кроме заводского динамита и гремучего студня Б.Н. также раздобыл нам целый ворох финских паспортов на выбор.
Отсутствие активной деятельности тяготило меня. Мне даже было противно пить в одиночестве, как я уже привык. Вместо этого я пошел в книжную лавку и купил полдюжины книг различного содержания — от Золя до записок немецкого путешественника. Чтение помогало мне на время отвлечься от неприятных мыслей и скрашивало скуку и одиночество днем.
Лисенок убегал рано утром торговать на площади и возвращался уже ближе к вечеру, в пятом часу, переодевался и отправлялся на явки, которые наш руководитель назначал почти каждый день. Меня на них звали лишь изредка. Главным вопросом, который надлежало решить, было назначение точной даты покушения. Это решение беспрекословно оставалось за Б.Н. Помнится, в самом начале деятельности нашей боевой дружины начальник Главного военно-судного управления остался в живых лишь потому, что мы так и не смогли прийти на голосовании к единому мнению касательно даты предполагавшейся акции. Тогда мы и условились, что впредь право устанавливать дату покушения принадлежит руководителю группы.
Нервное ожидание и постоянный риск разоблачения действовали на всех нас, особенно на Ирину, неблагоприятно. К такому внутреннему испытанию и крайнему напряжению всех сил нельзя было привыкнуть. Савелий переносил это состояние лучше, чем я мог ожидать. Он был вполне спокоен, даже весел, и сидя вечером на кухне и уплетая то, что я умудрился приготовить на ужин, взахлеб рассказывал мне, что видел за день — куда ездил генерал-губернатор, кто из охраны его сопровождал и так далее.
— Сначала шпик достает платочек и делает вид, что чихает, — говорил он. — Только после этого пристав дает команду кучеру ехать. Это делается только если едет сам генерал-губернатор. Два дня назад, например, ехала его жена с какой-то девицей, для них такого сигнала не было, и кучер был другой…