— Ты боишься щекотки, — сказала она, глядя на меня с удивлением. Я не боялся, но, когда она касалась меня вот так, мои мышцы сокращались, поэтому я пожал плечами и позволил ей думать, что будто бы боялся. Мне не хотелось торопить ее, поэтому позволил ей полностью раздеть меня. Позволил ей взять на себя инициативу и решить, что будет дальше.
— Ты красивый, — вздохнула она, когда я стоял перед ней голый. Ее рука потянулась и схватила мой член, и он подпрыгнул в ее руках. Я застонал, кусая губу и откидывая голову назад, прося всех богов, пожалуйста, дать мне достаточно терпения, чтобы не кончить в ее руки, когда она поглаживала меня вот так. Моему контролю пришел конец, и я шагнул вперед, потянувшись за подолом ее рубашки. Я наблюдал за ней и ждал ее согласия, на что она одобрительно кивнула. Сняв рубашку, я уставился на ее голую грудь. Я представлял миллион раз, как она выглядела, и ни один из них не совпадал с реальностью. Она была просто…идеальной. Я расстегнул ее юбку и позволил ей плавно упасть возле каблуков, которые были на ней. Затем я опустил голову и поцеловал ее медленным и неторопливым поцелуем, постепенно углубляясь по мере того, как мои руки касались ее тела. Мои губы оставили ее и спустились к шее, ключице, ложбинке между грудей… затем я втянул каждый сосок в рот. Она схватилась за мои волосы с глубоким стоном одобрения, поэтому я продолжал оставлять поцелуи по ее телу и над трусиками, которые я стянул зубами, а потом снял каждую туфлю.
Я все еще был на коленях, поднимаясь выше, когда всплеск желания ударил меня, как десятифутовая волна. Я остановился и посмотрел ей в глаза, дотянувшись до ее бедер, чтобы раздвинуть их. Она пристально смотрела на меня, как будто я был загадкой, которую ей нужно было разгадать.
— Кровать? — спросил я, когда мои руки поглаживали ее бедра. Она кивнула, губы раскрылись. Я встал и отнес ее на кровать, как невесту. Никто из нас не говорил, когда я снова двигался по ее телу, мой рот целовал, дразнил, сообщал, как сильно я хотел ее. Тело Элли сотрясалось против моих влажных губ, и она тянула меня за волосы, произнося мое имя снова и снова. ''«Оливер, о, Оливер»''. Я никогда не слышал такой красивой мелодии.
Мои пальцы заменили мой рот, когда я вернулся к ее груди, щипая ее соски и слегка сжимая их.
— Так хорошо, — захныкала она, и я улыбнулась. Мне хотелось, чтобы она чувствовала себя хорошо. Встав между ее ног, я сделал паузу. Никогда мне не приходилось останавливаться. Я всегда находил презерватив, надевал его и продолжал. Я никогда не останавливался и не думал, что смогу войти без презерватива. Я никогда не останавливался и не хотел, чтобы между нами не было барьера. Но это была Элли. Моя Элли.
Ее руки двинулись вниз по моей груди и к моему члену, который она снова сжала.
— Я на таблетках, — тихо сказала она.
— Ты делаешь это часто? Без презерватива? — спросил я, соответствуя ее тону. Мое сердце разрывалось в ожидании. Почему я задал этот вопрос? Это имело значение? С каких пор меня волнует, что мои любовницы делают с другими партнерами?
Она покачала головой.
— Никогда.
Я вздохнул с облегчением, почувствовав кайф. Никогда. Я мог бы дать ей то, чего у нее никогда не было. Я не был тем, кто лишил ее девственности. Я не единственный, кто получил ее первый поцелуй, но это я ей мог дать. Наклонившись к ней, я подразнил ее складки своим членом.
— Пожалуйста, Оливер, — сказала она, двигаясь подо мной. — Пожалуйста.
Я опустил голову и поцеловал ее снова, позволяя ей попробовать себя на моих губах, простонав, когда она потянула меня за волосы, чтобы приблизить меня к себе.
— Мы начнем медленно, — прошептал я ей.
— Нет. Я не хочу медленно, — сказала она, широко раскрыв глаза. Она подняла бедра вверх.
Я ухмыльнулся.
— Я хочу медленно, — сказал я, заполняя ее одним глубоким толчком. Ее тело вжалось в кровать с визгом. Я вышел, и она вздохнула, опять вошел, она снова завизжала. — Ты все еще хочешь быстро? — спросил со стоном, когда она сжималась вокруг меня.
— Я все еще хочу быстро, — задыхалась она, насаживаясь на мои толчки. Я полностью вышел, затем медленно вошел и улыбнулся, когда она зарычала на меня. Мои толчки были длинными и тяжелыми. Я наслаждался тем, как она чувствовалась, пытался поглотить ее тепло, ее влагу – все, что мог – поэтому я не торопился. Пока она не протянула руку вниз по своему плоскому животу к месту, где наши тела были соединены, и начала поглаживать клитор, а затем я потерялся. Я поднял ее ноги и начал двигаться, действительно двигаться. Она закричала мое имя, а я застонал ее. Она царапала меня, и это заставляло двигаться быстрее. Затем она начала хныкать ''«Оливер, Оливер, я не могу, я не могу»'', когда ее голова качалась из стороны в сторону. Я вышел из нее, она ахнула и выглядела так, будто собиралась убить меня, поэтому я откинулся назад, сел, подняв ее и расположив на моих бедрах. Мы никогда не теряли зрительный контакт, и когда она взяла меня и начала двигаться, у меня снесло крышу.
То, как ее глаза искали мои, говоря: ''«Ты чувствуешь это? Ты тоже это чувствуешь? Я выдумываю?»'' Слова никогда не были озвучены. Они говорили нашими языками. ''«Ты все еще ищешь? Ты все еще веришь, что кто-то другой лучше для тебя?»'' Мы держали лица друг друга, пока не достигли оргазма. Я упал прямо за ней. Сначала это было медленно, затем всепоглощающим и мощным. Мы смотрели друг на друга, переводя дыхание, продолжая поиски вопросов… размышляя о вещах, которые мы не осмеливались спросить.
Глава 23
Настоящее…
— Это новое платье? — спрашивает Вик, сидя передо мной за столом.
— Я купила его вчера с мамой. С мамой и Беттиной.
Вик стонет.
— Боже, какая пара. И им удалось подобрать придурка для твоего свидания, пока вы ходили по магазинам.
Я смеюсь, потому что он не совсем ошибается. Зак приходил вчера вечером укрепить мое убеждение, что свиданий у него сейчас намного меньше, чем говорится. Он красивый, обаятельный и говорит о себе девяносто процентов времени. Он использовал остальные десять процентов, чтобы сказать мне, сколько он может получить от моих калейдоскопических сердец. К тому времени, как Виктор добрался, я была готова заснуть, но я осталась, потому что он был так взволнован. По дороге в дом наших родителей у него спустило колесо, и Оливер забрал его, потому что он уже использовал свое запасное. Это привело к тому, что смущенный Оливер стоял в столовой, переводя недоумевающий взгляд с Зака на меня. Я не была уверена: ревновал он или его просто поразило то, как много говорил Зак. Во всяком случае, он ушел довольно рано, и как только он ушел, я пошла наверх.
— Все, что он делал, это говорил о себе, — говорю я, качая головой.
— Как настоящий художник, — говорит Виктор и улыбается, когда я хлопаю его по плечу. — Тебе повезло со свиданием, да?
— Ты встречался с ним больше, чем я. Я пошла спать, — говорю я, поднимая брови.
— Все равно. Ты с ним не встречаешься. Он бабник и мошенник, и я уверен, что он замешан в каком-то странном дерьме.
— Ты говоришь так обо всех. «Я почти уверен, что он вовлечен в какое-то странное дерьмо», — я имитирую его, закатывая глаза.
Он пожимает плечами.
— Обычно я прав.
— Ты хуже, чем папа. Ты никогда не одобришь того, с кем я встречаюсь.
— Это неправда, — говорит он, нахмурив брови. Он смотрит на закрывающуюся за мной дверь и, прежде чем я обернусь, смотрит мне в глаза. — Пока он хороший парень, а не игрок, участвующий в странном дерьме, я одобряю.
— Одобряешь что? — спрашивает Оливер, голос которого заставляет меня дрожать. Я встаю и направляюсь на кухню, оглядываясь назад и приветствуя его улыбкой.
— Вик говорит мне: с кем я могу и не могу встречаться. Не волнуйся, пока тебя нет в списке претендентов.
Вик громко смеется и бормочет что-то о том, что «еще не день». В то время как Оливер просто смотрит на меня, как будто он не может поверить, что я только что сказала это. Вместо этого я переключаю свое внимание на кладовку и сортирую хлопья. Я не знаю, из-за чего я так злюсь, но кажется, что каждый раз, когда мое сердце откликается на Оливера, все внутри меня сходит с ума. Я и так уже схожу с ума. Мое и без того сомнительное суждение исчезает. И, наконец, собственническая фишка, о которой я никогда не подозревала, – на поверхности. Единственное, что я помню, это то, что Бобби упомянул «ночь Грейс» и этого достаточно, чтобы я захотела бросить что-то в человека, который даже не мой.
— У мамы здесь только здоровые зерновые, — кричу я. — Какого черта! — кричу я, когда дверь кладовой захлопывается передо мной, и я вижу, что Оливер смотрит на меня. Я хмурюсь. — Что?
— Кто в списке? — он спрашивает, и мне нужно пару секунд, чтобы понять, о каком списке идет речь. Я смеюсь.
— Какое это имеет значение?
— Имеет, — настаивает он.
Я поднимаю бровь.
— Как «ночь Грейс»?
Глаза Оливера расширяются от шока.
— Что?
Я снова открываю кладовую, фактически заставляя его уйти с моего пути.
— Нет никакой ночи Грейс, — громко шепчет он. Я чувствую, как его глаза прожигают меня, когда он смотрит на меня через дверь кладовки. — Есть только ночь Мэй, ночь Дэнни, ночь Патрика, ночь Джастина…ты хочешь, чтобы я продолжил? Потому что я провожу большую часть своих ночей в больнице, если только мне не повезет, а потом ночь Эстель. — Его слова оживляют мое сердце, но я отказываюсь смотреть на него. — Теперь скажи мне, кто в списке претендентов?
— Ты действительно хочешь знать? — тихим голосом спрашиваю я, закрывая кладовку. Он скрестил руки на груди. Он не в своем халате, но в футболке, обтягивающей его руки, и в идеально сидящих джинсах. Его волосы мокрые и зачесаны назад, а лицо выбрито. Он выглядит, как чертова модель, и я ненавижу это. Глупый мальчик. Глупый милый мальчик.
— Я спрашиваю.
— Иди спроси моего брата, — говорю я, кивая в том направлении.
— Я спрашиваю у тебя.
Я скрестила руки на груди и встала перед ним.
— И я говорю тебе пойти спросить его, потому что я не знаю, кто находится в утвержденном списке. Есть причина, по которой ты закрываешь кладовку у меня перед носом, или ты здесь, чтобы раздражать, Бин?
Он открывает рот и закрывает его, затем снова открывает.
— Мне нужен твой список. Мне плевать на список Виктора. Я знаю, что никогда не доберусь до него. Мне нужен тобой утвержденный список.
Я не могу придумать ответ, поэтому рада, когда мой отец приходит и прочищает горло. Отрываю глаза от настойчивого взгляда Оливера. Папины карие глаза метались между нами, а его приподнятые брови выражали сомнение.
— Не помешал?
— Нет, — сказали мы одновременно с Оливером.
— Я слышал, что это твоя последняя неделя в больнице, — говорит мой отец, используя свой восторженный голос, когда он заходит за угол и раскрывает руки, чтобы обнять Оливера. — Поздравляю, мой мальчик. Я знал, что у тебя получится, несмотря на поздние ночи.
Я стону и пытаюсь быть бесшумной. Люди в этом доме не могут перестать говорить о прошлом этого парня? Иисус.
— Спасибо, — смеясь, говорит Оливер. — Пришло время для реального мира.
— Ты знаешь, где будешь работать? — спрашивает мой папа, открывая холодильник.
Оливер отвечает, поворачивая лицо в мою сторону.
— Я получил несколько звонков, но я держусь за один, — говорит он. Я смеюсь, как грубая школьница, и оборачиваюсь.
— Папа, что случилось с Лаки Чармс?
— Твоя мама больше не покупает их.
— Что? Почему? — спрашиваю я, открывая морозильник. — Нам, ребята, нечего есть!
Смех моей мамы раздается по всему дому.
— У нас нет того, чтобы вы хотели съесть, но у нас есть много другого. Присядь, я приготовлю тебе яйца.
— Я ненавижу яйца, — бормочу я. Когда стою спиной к стойке, пальцы Оливера хватают мои, и я чувствую толчок, который заставляет мои глаза посмотреть на него.
— Ты любишь яйца, — говорит он.
Я качаю головой.
— Нет.
— С козьим сыром? — спрашивает он, а его пальцы переплетаются с моими.
— Я люблю их немного, если есть козий сыр, — шепчу я, пытаясь вытащить свою руку из его, но он делает это невозможным. — Что ты делаешь?
— Я хочу быть в этом списке, — тихо говорит он, чтобы только я могла услышать, но мои глаза автоматически сканируют комнату, убедившись в том, что никто не обращает внимания.
— Тогда займись этим.
— Твой список или его? — спрашивает он, кивнув в направлении, где находится Виктор.
— Какой для тебя важнее.
Я протягиваю руку, чтобы убрать его волосы с лица, от чего его глаза закрываются, и мое сердце бешено колотится от нашей близости. Мой отец снова прочищает горло, и я отталкиваюсь от Оливера, давая нам достаточное расстояние, чтобы выглядеть так, будто ничего не происходит. Потому что ничего не происходит. Вообще.
— Ты хочешь кофе, Оливер? — спрашивает мой папа.
— Да, пожалуйста.
Когда я прохожу мимо, папа улыбается.
— Твой брат убьет его. Ты ведь знаешь это, правда?
Я хватаюсь за край прилавка.
— У него нет причин.
Он смеется.
— Ты уверена насчет этого?
Я иду к столу и сажусь перед своим братом. Оливер сидит рядом со мной, как обычно, и мои мама с папой – также на своих местах. Мама раскладывает посреди стола омлет, яйца-пашот, тосты, желе и масло. Я тянусь за тостом. Оливер берет на себя смелость подать мне омлет с козьим сыром и беконом. Я благодарю его и ем одной рукой, а другой ерзаю с салфеткой на коленях. Мой отец смотрит на нас так, будто мы собираемся объявить о моей беременности, от чего весь завтрак я чувствую себя неловко.
— Мне нравится это платье на тебе, — шепчет Оливер, и мое лицо начинает гореть.
— Оливер, Том говорит, что ты скоро закончишь ординатуру. Ты будешь придерживаться педиатрии? — спрашивает моя мама.
— Определенно. Я люблю работать с детьми, поэтому пытаюсь найти небольшую практику, чтобы с чего-то начать.
— Ты, должно быть, так много видишь в больнице, — грустно говорит моя мама.
— Это нелегко, — говорит Оливер, протягивая руку к моей под столом. — Это действительно заставляет задуматься о том, что у тебя есть и как нам повезло быть здоровыми.
— Так и есть. Я уверен, что это проливает другой свет на твою жизнь, — комментирует мой отец.
— Да, — отвечает Оливер, сжимая мою руку. Я чувствую, как он сжимает мое сердце. — Это заставило меня ясно посмотреть на многие вещи.
— Я думаю, что этот год открыл нам глаза на многие вещи, — начинает моя мама, пока Виктор не прерывает.
— Я не слышал о том, что это праздничный завтрак?
Я кусаю губу, стараясь не засмеяться, и смотрю на Оливера, который, по-видимому, делает то же самое. Наши руки крепче сжимаются.
— Это не должен быть День Благодарения, чтобы быть благодарными, — говорит моя мама.
— Вик просто расстроен, потому что та девушка, с которой он встречался, не появлялась пару дней, — говорю я, высовывая язык, когда он корчит лицо.
— Все равно. По крайней мере, я не нуждаюсь в маме-свахе.
— Я тоже не нуждаюсь! — говорю я, бросая взгляд на маму.
— Докажи это, — говорит Вик. — Докажи это. Сходи сегодня вечером на свидание.
Я смеюсь.
— Судя по всему, ты имеешь в виду клуб, и это последнее место, где я хочу провести свидание. Кроме того, с каких пор ты хочешь, чтобы я встречалась?
— С тех пор, как ты начала указывать на мою жизнь, когда у тебя ее нет.
Я закатываю глаза.
— Я счастлива одна, большое спасибо.
— Я просто говорю, что у меня нет проблем с поиском женщин, желающих встречаться со мной.
— У меня нет проблем с поиском парней, желающих встречаться со мной.
Он приподнимает бровь, но больше не комментирует.
— Я серьезно, Виктор.
Он поднимает руки вверх.
— Прекращай это, Элли. Мы все еще собираемся отпраздновать мое закрытие этого дела?
— Полагаю, что да? — говорю я, пожимая плечами.
— Может быть, ты договоришься там о свидании.
— Ты так бесишь.
— Никогда не знаешь наверняка. Может быть, ты найдешь любовь в безнадежном месте, — говорит он, посмеиваясь.
— Мам, ты ничего не собираешься сказать своему идиоту сыну?
— Эстель!
— Что Эстель? Он придурок!
— Я думаю, твой брат просто хочет, чтобы ты продолжила жить своей жизнью, — заключает мой отец. — У него просто странный способ показывать свои чувства. Кроме того, кто сказал, что она не двигается с кем-то прямо у нас под носом?