— Нет, благородный ласс, — с достоинством ответил управляющий. — Господин уезжал, завершив все дела.
Посетитель выпятил грудь, выставил вперед правую ногу и воскликнул:
— Стало быть, мое дело и не дело вовсе?!
— Ничего не могу сказать, добрый господин, но ласс Ренваль не оставлял посланий…
— Так пойди и поищи! — возопил дворянчик. — Или же мне задать тебе трепку?!
Управляющий сделал шаг назад и нервно потер руки.
— Благородный ласс, ежели бы господин что-то оставлял, я бы непременно знал об этом, — с нажимом ответил мужчина и сделал еще шаг назад.
Посетитель сузил глаза и сжал рукоять своего меча.
— Стало быть, ты хочешь сказать, что наместник плюнул на весь мой род?! Ты хочешь сказать, что мои славные предки зря проливали кровь за честь Валимара?! — взревел молодой ласс. — Я мчался сюда всю ночь, и что ж?! Для меня даже не удосужились оставить послания?! Я буду жаловаться Его Величеству! Пусть узнает, как блюдет интересы его подданных наместник Ренваль.
— Да что же вы так гневаетесь, добрый господин?! — возмущенно воскликнул управляющий. — Ласс Ренваль, да не оставят его своей милостью Святые, прекрасный хозяин и господин. Ежели ваше дело было таким спешным, что же вы сами не явились, а отправляли послание?! Кто хотел, тот увиделся с господином.
Ласс мотнул головой, из ноздрей его едва не шел пар, таким он казался взбешенным дерзостью управляющего. Меч неприятно звякнул, когда молодой господин вытащил его из ножен.
— Что? — прошипел он. — Ты, пес, хочешь сказать, что я недостоин того, чтобы помнить о моей просьбе? Ты хочешь сказать, что я не достоин того, чтобы обо мне помнить?!
Управляющий отскочил подальше и воскликнул:
— Да до вас ли было господину, когда супруга его была при смерти?! Он сам выхаживал ее, сидел рядом, пока госпоже не стало лучше. И как окрепла она, так и вовсе отправился к королю. Или же вы хотите сказать, что ради вас наместник должен был забыть о государе?!
— И все же…
— Супруги и так повздорили за день до отъезда. Господин ходил мрачнее тучи, до него уже ни один проситель добраться не смог. А по утру высокородная чета продолжила путь. Хотите увидеться в лассом Ренвалем, спешите в сторону Фасгерда, еще нагоните, — закончил управляющий.
— Я так и сделаю, — рявкнул ласс и стремительно покинул дворец.
Уже на улице Гаэрд выдохнул, поднял лицо к небу, с которого пошел снежок, и легко рассмеялся. Живая! Уже не обращая внимания на стража, настороженно следящего за крикливым посетителем, ласс Дальвейг вскочил в седло и поспешил в харчевню, обрадовать брата вестями о том, что его сестра вновь в добром здравии.
Глава 14
Отряд наместника покинул пределы Неста. До Фасгерда оставалось еще семь дней, и ласс Ренваль стал увеличивать переходы, сокращая время остановок и ночевок. Он спешил, потому что задержка вышла слишком долгой, все допустимые сроки прошли, а Его Величество так еще не имел чести лицезреть своего наместника. Осознание того, что заслужил неудовольствие государя, вызывало раздражение высокородного ласса, и он изливал желчь на всех, кто попадался под руку. На всех, кроме благородной лаиссы Ренваль, своей супруги и пленницы.
Что касается Лиаль, то с ней Ландар перекинулся с того дня, когда бежал от собственного исступления из пиршественной залы дворца в Илви, перемолвился едва ли несколькими словами. Общались супруги через посыльных, которыми стали один из ратников и бард. Впрочем, Лиот появлялся крайне редко, да и ратник не был слишком утружден тем, что передавал устные послания между мужем и женой.
Настолько сильное охлаждение было заметно всем, кто ехал в отряде, и не могло не вызывать интереса. Никто, кроме служанки из дворца наместника, дрожавшей от ужаса под дверями пиршественной залы, не знал, что же случилось меж господами, коли они даже не желают смотреть в сторону друг друга. Но служанка, встретившись с тяжелым взглядом наместника, заметившим ее, поклялась себе, что проглотит собственный язык раньше, чем посмеет кому-то поведать о том, что учудил господин. Она же помогла лаиссе, чьи ноги ослабели от пережитого страха, вернуться в покои, куда Ландар Ренваль так и не заглянул до отъезда.
И вот уже три дня ласс и лаисса Ренваль будто не замечали друг друга. Ночевали они теперь порознь, трапезничали тоже. Из возка госпоже помогал выходить Лиот, забираться в него он же. Господин время от времени посылал спросить, не мерзнет ли его супруга, каково ее самочувствие, и нет ли у нее каких-либо нужд. Если же наместник заговаривал с лаиссой сам, то сцеживал слова сквозь зубы, не глядя на супругу. Она отвечала ему ледяным тоном, так же минуя ласса взглядом.
Все это вызывало тихие толки, но, конечно же, никто не смел лезть с расспросами. Полагали, что барду что-то известно, потому что после Илви он почти не покидал возка госпожи, чем был не особо доволен господин, но молчал и по-прежнему делал вид, что не замечает того, что творится за его спиной. Впрочем, продлилось такое затишье всего два дня, на третий ласс Ренваль велел Лиоту вернуться на его лошадь, взятую на первой же стоянке отряда, и развлекать лаиссу Ренваль только на остановках.
Лиаль подобное решение не сильно понравилось. Бард давал ей некоторое тепло, которого так отчаянно не хватало девушке. Его преданный взгляд дарил веру в то, что все-таки есть еще на свете люди, которым она дорога. К тому же молодой мужчина изо всех сил старался угодить печальной хозяйке, потому складывал для нее веселые песни, желая развеселить. Но лаисса лишь слабо улыбалась и просила иных песен.
Кроме того, бард рассказывал госпоже много историй, которые она слушала с удовольствием, иногда отзываясь негромким смехом, и тогда глаза Лиота сияли. Это умиляло лаиссу Ренваль, и взгляд ее становился теплей. Бард вдохновлялся, заливаясь, словно соловей летней ночью, стараясь вновь услышать смех своей хозяйки. И если ему это удавалось, и госпожа начинала весело смеяться, служанка кашляла, напоминая, что у них есть слушатели. После одного такого взрыва смеха Лиот и был возвращен на лошадь.
Лиаль хотела было высказаться, что супруга делают счастливей ее печали, ибо, когда его жена улыбается, ласс Ренваль приходит в ярость, но сдержалась. Лаиссу радовало то, что муж оставил ее в покое, не стремясь к общению. Эта отчужденность давала необходимое отдохновение, и уже не верилось, что совсем недавно она могла улыбаться мужу, слушая его рассказ о наглом торговце. Не верилось, что в нем отыскалась малая толика благородства. Все это казалось сном в бреду и не более.
А вот равнодушие наместника было совсем иного рода, он просто не знал, как вести себя с собственной женой после того, что наговорил ей и едва не натворил. Так же помнил он и ее слова, в которых Лиаль желала супругу смерти, и это не просто задевало. Ландар чувствовал себя уязвленным. Он понимал, что лаисса Ренваль не питает к нему добрых чувств, они и не были нужны наместнику… наверное. В любом случае, он сделал все, чтобы не позволить своей супруге проникнуться к нему даже дружеским расположением, не говоря уже об уважении, и уж тем более о любви. Стремясь обезопасить себя от новой боли, Ландар сжигал за собой мосты, не опасаясь, что придется возвращаться. А теперь в растерянности смотрел на разверзшуюся пропасть, не зная, что делать дальше.
Ночь его самозаточения была сущим кошмаром наяву. Ландар так и не сомкнул глаз. Конец дня и первую половину ночи он пил, сидя в кабинете, из которого изгнал любовницу, велев объявить, чтобы просителей к нему не допускали. Самым обидным было то, что хмель наместника не брал, сколько бы он не вливал в себя. Воспоминания, словно взбесившиеся вороны, накидывались на Ренваля, нещадно атакуя его.
Ближе к ночи ласс потребовал привести к нему барда, велев тому петь, все равно что, лишь бы заглушить голоса прошлого и настоящего, странным образом нашедшие отклик друг в друге. Лиот пел песню за песней, Ренваль пил кубок за кубком, даже не слыша слов баллад, не понимая их смысла. Он смотрел в черноту ночи за окном, и она казалась ему бездонной пропастью, в которую высокородный ласс все падал, падал и падал. Ландар искал опору, искал, за что можно ухватиться, но так и не найдя, продолжал свой стремительный полет в бездну воспоминаний…
Тогда был великолепный весенний день. Снег уже совсем сошел, оставив после себя воспоминания и грязь, разъевшую дороги. Но в тот год солнце было щедрым на свое тепло, и земля быстро подсыхала. Набухли и распустились почки, зачирикали, как оголтелые, птицы. Раскрыли свои хрупкие чашечки смилеварны, навевая мечты о том, что через год Анибэль достигнет брачного возраста, и молодой наместник Ландар Ренваль сможет, наконец, привести ее в свой замок…
Да, чудесная пора, дававшая веру и надежду на счастливое будущее. Он почти дождался, почти… Омрачало безоблачную жизнь молодого ласса лишь то, что его нежная Ани все реже вспоминала о дорогом ее сердцу друге. Все чаще его посланник возвращался с пустыми руками, виновато глядя на господина, в чьих глазах горела надежда. Наконец не выдержав, Ландар отправился к Эскильдам.
Его встретили, склонившись в почтительном поклоне. В замке находились только ласс и лаисса Эскильд. Они были заметно рады высокородному лассу, старались угождать, чем могли, но Ландар приехал не за тем, чтобы выслушивать витиеватые речи и выражения вечной преданности, он хотел видеть Анибэль.
— А где же малышка Ани? — с заметным безразличием спросил молодой Ренваль. — Должно быть, она сильно выросла и похорошела?
— О-о, — расплылась в улыбке лаисса Эскильд. — Вы так добры к нам, ласс Ренваль. Ани стала совсем невестой. Еще немного, и благородные лассы не дадут ей прохода. В следующем году, наша дочь покинет родной замок. Мысль об этом навевает столько грусти, что мое материнское сердце молит Святых еще хоть немного отсрочить время прощания.
— Но где же она сама?
— Гуляет со своей нянюшкой, — ответил ласс Эскильд. — Погода стоит чудесная, мир наполнен ароматами возрождающейся жизни, и юная лаисса Эскильд стала подолгу пропадать за пределами родового замка.
Ландар тогда едва выдержал, чтобы не броситься на ее поиски, но смирил душевный порыв и скопившуюся тоску, заставив себе еще какое-то время вести беседу с благородным лассом и его супругой. Он уже изрядно утомился и подумывал, что теперь можно и покинуть замок, отправившись на поиски Ани, когда за дверями приемных покоев раздались звуки легких бегущих ножек, и к ним ворвалась юная лаисса Эскильд.
— Ах, матушка, батюшка, до чего чудесный нынче день! — воскликнула она и рассмеялась, заставив Ландара тяжело сглотнуть.
Он вдруг вновь почувствовал себя взволнованным мальчишкой в период своей первой любви, робким и восторженным юношей. Наместник не сводил восхищенных глаз с Анибэль. Она зажмурилась, прижала к груди руки, в которых была сжата охапка смилеварнов, и кружилась, продолжая счастливо смеяться.
— Ани, — строго одернул ее отец, и Ландар разозлился на него за то, что не дал и дальше любоваться этим чудным видением самой Весны. — У нас важный гость.
Анибэль остановилась, охнула и зарделась, став еще прелестней. Затем вдруг спрятала за спину свой букет смилеварнов и сдержано кивнула, но вновь охнула, тут же склоняясь в почтительном поклоне, как того требовал свод правил поведения. Ландару хотелось крикнуть: «Нет! Не кланяйся, лучше улыбнись так же радостно, как ты всегда это делала!». Но, конечно, он этого не сделал, ответив церемонным поклоном на приветствие юной лаиссы Эскильд.
— Простите меня, ласс Ренваль, — смущенно произнесла Ани, — я не знала, что вы почтили наш замок своим вниманием. Дозвольте мне привести себя в порядок.
— Это ни к чему, лаисса Анибэль, — улыбнулся ей Ландар. — Вы и так очаровательны.
— Мои волосы растрепались, а платье предназначено для прогулок, — возразила девушка, дождалась кивка наместника и исчезла за дверями, словно сон.
Увидеться с ней снова Ренвалю удалось лишь за вечерней трапезой. Ани была скована, казалось чужой и незнакомой, будто они вовсе не были друзьями, и будто Ландар не стал наперсником девушки в ее шалостях. Сейчас она вела себя так, как и подобало благородной лаиссе, замок которой посетил сам наместник. Даже встреча наедине, когда Ландар сумел поймать свою возлюбленную, ничего не изменила. Она была холодна и невероятно далека от него.
— Что происходит, Ани? — с тревогой спросил молодой наместник. — Почему ты так прохладна со мной?
— Игры и шалости закончились, ласс Ландар, — ответила она. — Я уже взрослая, а вы хозяин целой провинции. Нам не стоит продолжать наших игр.
Анибэль обошла его и исчезла за дверями своих покоев, оставив стоять оглушенным. Игры? Какие игры, к Нечистому?! Он столько сил положил на то, чтобы сблизиться с ней, а Ани говорит — довольно? Но почему? Да, она уже не дитя, и игры уходят в прошлое, но ведь взрослые отношения подразумевают не только поклоны и церемонии! Почему юная лаисса так резко перечеркнула любую возможность их дальнейшего общения?
Ландар покинул замок Эскильд в тот же вечер, передумав оставаться на ночь, чем сильно огорчил хозяев. Но перед тем, как окончательно скрыться из вида, наместник развернул лошадь и вернулся к лассу Эскильду.
— Мы могли бы поговорить наедине? — спросил Ренваль.
— Безусловно, высокородный ласс, — поклонился несколько удивленный мужчина.
Наместник спешился, и они отошли туда, где их никто не слышал, возвращаться в замок Ландар не хотел. Решив не откладывать далее важного для себя дела, он обратился к отцу Ани:
— Ласс Эскильд, вы считаете меня достойным мужем? Скажите откровенно, я не буду гневаться, — с неожиданной горячностью произнес Ландар. — Благороден ли я? Честен? Достоин ли имени своего рода?
— Да, господин, — ласс Эскильд уверенно кивнул, но в глазах его мелькнуло изумление.
— Ежели я благороден, честен и не опозорил имени своего рода, ни словом, ни делом, то хотели бы вы видеть меня своим зятем? — он нервничал, и чем дальше, тем больше.
Глаза Ландара лихорадочно сияли в свете факелов, лицо горело, словно у Ренваля началась горячка, но он не отводил взгляда, ожидая ответа.
— Это стало бы великой честью для всего нашего рода, — Ландару показалось, что отец Ани с облегчением выдохнул и улыбнулся. — Я ждал вашего предложения через год, но коли уж вы хотите знать мой ответ немедля… Да, я был бы счастлив иметь такого зятя.
— Быть по сему, — кивнул Ландар.
Затем вскочил обратно в седло, подстегнул лошадь и умчался прочь, спеша охладить пылающую кожу. Ренваль мчался впереди отряда, только почему-то не было ликования, не было счастливой улыбки и чувства сладостного предвкушения. Была лихорадка, растерянность и боль, едва заметная, тупая, но она не давала покоя, терзала и мучила. Ландару до безумия хотелось узнать, что случилось с его маленькой Ани. Отчего она стала вдруг такой далекой и недружелюбной, хоть он никак не задел и не обидел ее.
Ругая себя и стыдясь, наместник отправил своего человека последить за поместьем Эскильдов. А вскоре его закружили дела, и Ландару пришлось на некоторое время покинуть провинцию, спеша на призыв короля. Его Величество желал видеть младшего Ренваля, уже достигшего возраста мужчины, и старший брат повез младшего представлять ко двору, где тот и остался. Так повелось еще от Галена Бесстрашного — младшие отпрыски высоких родов служили Валимару, исполняя обязанности при дворе, или же отправляясь с посольствами в другие королевства…
— Господин, Алгид, — голос старшего ратника вывел наместника из задумчивости. — Господин, Алгид, — повторил воин. — Вы хотели остановиться здесь на ночлег.
— Да, хотел, — рассеянно ответил Ландар и повернул коня в сторону города.
Отряд въехал в городские ворота, проследовал до богатого постоялого двора, где останавливалась знать, и наместник впервые за эти дни сам подал руку своей супруге. Она, не глядя, шагнула мимо, даже не тронув протянутой руки. Ренваль чуть поморщился, но догнал и пристроился рядом.
— Что вам угодно, ласс Ренваль? — неприязненным тоном спросила Лиаль.
— Мне угодно, чтобы моя супруга была рядом со мной, — ответил наместник, завладевая рукой лаиссы и укладывая ее поверх своей.
— К великому прискорбию, ваша супруга никогда не сможет уже этого сделать, — Лиа отняла руку. — Она мертва уже много лет. Я же всего лишь одна из многих, кого вы бы с радостью променяли вместе с вашими любовницами, на ту, которой не стало.