— Да кому ты веришь, Лагрим?! — возмутился Бельвер. — Такие прыткие и бойкие…
— Вы сейчас скажите лишнего, — высокомерно произнесла лаисса Ренваль. — Прекратите обсуждать то, что уже тысячу раз обсудили на всех перекрестках, в тавернах и трапезных залах. У меня давно ощущение, что весь Валимар побывал в моей опочивальне, когда меня там не было, раз уж знают то, чего не знаю я сама.
Эргольд отпустил поводья лошади лаиссы, снова потер лоб и возмутился:
— Но подобное недостойно благородного мужа!
Лиаль промолчала, лицо ее теперь казалось каменным, и от былой живости не осталось и следа. Девушка сожалела, что заговорила с похитителями. Она знала, что рано или поздно, но грязные слухи сорвутся с их языков. Впрочем, нет, Лиаль желала этого разговора, опасаясь, что мужчины, наслушавшись о ней гадости, решат, что им дозволено грубое и непочтительное обращение с ней. Теперь лаисса Ренваль увидела, кого стоит опасаться, а в ком искать защиты. С этой минуты она старалась держаться ближе к Лагриму Эргольду.
Нет, Лиаль не доверяла ему, как не доверяла бы любому человеку, посмевшему похитить ее. Но мужчина показался ей более благородным, чем этот хриплый ласс с пронзительным взглядом светло-карих глаз, с которым она только что сцепилась. Выяснив о похитителях немного больше, Лиаль вернулась к прежним размышлениям. Сбежать ей, конечно, не позволят, да и куда бежать, когда ты слабая женщина в мужском платье? Встречные путники скорей примут ее за доступную женщину, чем решат помочь. К тому же, куда ей возвращаться? К мужу-безумцу, который, если и не задушит, то непременно однажды свернет шею собственной супруге.
Но позади был Гаэрд Дальвейг. Так сказали ей похитители. А если они ошиблись, и благородный ласс не спешит за ними? Эта мысль и порадовала, и огорчила Лиаль. Было невероятно приятно думать, что Гаэрд не оставил ее и следовал позади все это время, стало быть, искал возможность помочь. И это могло означать, что он не остался равнодушен к лаиссе Ренваль… или же только к ее судьбе. Впрочем, и первое, и второе, несомненно, радовало Лиаль. К тому же, оказавшись за стенами замка Ренваль, Гаэрд мог услышать досужие сплетни, однако все равно идет по следу… Сердечко Лиаль, если и не ликовало, то сладко сжималось от сознания, что не ошиблась в зеленоглазом лассе. Однако беспокоила мысль, что сейчас его заманивают в ловушку, и ласс Дальвейг подвергается опасности, а она, Лиаль, ведет его к краю пропасти.
— Это ведь вы напали на ласса Дальвейга? — снова заговорила девушка, глядя теперь исключительно на Эргольда.
Тот промолчал, но все-таки кивнул. После скосил глаза и увидел, что лаисса глядит на него с осуждением.
— У сего благородного ласса находится вещь, которая нужна нам, — нехотя пояснил Лагрим.
— Что вы сделаете с ним, когда он будет в вашей власти? — беспокойство в голосе Лие скрыть не удалось.
— Сдохнет, — криво усмехнулся Бельвер. — Как и должен был сделать еще тогда, когда пал весь его отряд.
— Никто не выжил? — почти шепотом спросила лаисса Ренваль.
Мужчины не ответили. Лиаль прижала руку к груди, где у нее висел оберег.
— Примите их души, Святые Защитники, — прошептала девушка.
— Как это мило, — усмехнулся Офур Бельвер. — Лаисса просит за тех, кого в глазах не видела. И отчего вы готовы оплакать призраков? Чем так задела вашу душу смерть людей, про которых вы и знали-то всего лишь, что они составляли отряд спасенного вами ласса? Вы знаете хотя бы одного павшего по имени?
Лиаль непонимающе взглянула на ласса, которого отныне собиралась не замечать, посчитав разговоры с ним опасными. К тому же он был склонен верить навету наместника, а это уже принижало мужчину в глазах лаиссы Ренваль. Офур Бельвер ей не нравился, как и Лиаль Ренваль, похоже, не нравилась сему лассу.
— Вас изумляет, почему я оплакиваю смерть неизвестных мне людей, убитых в пределах Валимара? — сухо спросила девушка. — Воины погибли не на войне, они погибли от рук подлых убийц, напавших вероломно. Законы Святых учат нас состраданию, и я сострадаю.
— Дорогая моя лаисса, будьте осторожны в высказываниях, — предупреждающе начал ласс Эргольд.
— А кто вам сказал, дорогая моя лаисса, что они погибли не на войне? — не менее сухо перебил товарища ласс Бельвер. — Вы разве знаете обо всем, что творится на свете? Наша война столь же древняя, как религия, опутавшая своими мерзкими щупальцами мир, — лицо мужчины исказилось в брезгливой гримасе. — Законы Святых… Тьфу! Плевал я на ваших Святых, лаисса Ренваль, как и на их законы. Я верю в моего Господина и Повелителя, и только его законы истинны.
Лиаль нахмурилась, пытаясь понять, о чем говорит ей похититель. О каком Повелителе он толкует? Если о государе, то его законы созвучны законы Святых. Иных господ лаисса Ренваль не знала. Да и что это за законы, которые не позволяют сожалеть о прервавшейся жизни? Если кто-то оборвал путь, которым шел человек, то разве же не стоит оплакать его преждевременную кончину?
Лаисса переместила взгляд на ласса Эргольда, он казался невозмутим. Чуть приподняв брови, мужчина вопросительно взглянул на Лиаль, и она решила, что, пожалуй, поторопилась, решив, что из двоих благороден именно этот ласс. Похоже, оба похитителя были далеки от благородства.
— Вы считаете так же? — спросила Лиа.
— Мы одной веры с Офуром, — пожал плечами Лагрим. — И я разделяю его удивление. Вы молитесь за пустое место, разве не так?
— За людей! — воскликнула благородная лаисса.
— Которых не видели в глаза, вы не знаете их имен, даже не можете поручиться, что они существовали на самом деле, — спокойно возразил Эргольд. — Все, что вы о них знаете, что они сопровождали Дальвейга. Его вы видели, а его люди нет. Стало быть, вы оплакиваете то, чего нет.
Лиаль мотнула головой, готовая вступить в спор, но Лагрим указал рукой вперед.
— Дом фермера. Пожалуй, мы остановимся у него на отдых. К тому же скоро начнет смеркаться, и нам нужно найти место для ночлега, не вижу ничего дурного в этом доме.
— Кроме окружения, — буркнула Лиаль.
Мужчины сделали вид, что не расслышали ее слов, и все трое повернули в сторону фермы. Лаисса Ренваль скользнула взглядом по лесу, начинавшемуся вскоре за фермой, она полюбовалась белым покрывалом, укрывшим колючие ели и голые ветви деревьев. Затем прикрыла глаза и представила, как должно быть здесь хорошо летом. Сразу вспомнился родной замок и Ригнард, когда они ускользали из-под строго ока родителя и бежали на ключ, черпали ладонями воду, ломившую от холода зубы. Поили друг друга, брызгались и хохотали, играли в догонялки, набрав полные кувшины воды.
А теплыми летними вечерами брат и сестра забирались на смотровую башню, у которой уже несколько лет не было крыши, усаживались на покрывало, прихваченное Ригнардом, прижимались спиной к спине, задирали головы и смотрели на звезды.
— Смотри, это созвездие похоже на нашего кухаря, — говорил Ригн, указывая рукой вверх. — Вон, гляди, какое брюхо, точно кухарь.
— У кухаря нет бороды, а у этого есть, видишь те звезды? — возражала Лиа. — Это наш конюх.
— Нет, вон конюх, — рука брата смещалось в сторону, — а это кухарь!
— Ригн, ты балда, — наставительно произносила лаисса Магинбьорн, оборачивалась и несильно стучала брата по макушке кулачком. — Кухаря тут вообще нет, он внизу потому, что отрастил большой живот, и утроба удерживает его на земле.
— Значит, это я балда? — возмущался Ригнард, оборачиваясь к сестре.
— Ты, — уверенно кивала Лиа.
— Ну держись, моя дорогая лаисса, сейчас ты заберешь свои слова обратно, — и он щекотал сестру, громко хохоча над похрюкивающей от смеха и повизгивающей Лиаль, корчившейся на покрывале, когда пальцы брата пересчитывали ей ребра.
Лиаль невольно улыбнулась, открыла глаза, и действительность вернула ее в лошадиное седло. Девушка тяжело вздохнула. Ей помогли спуститься на землю и повели в дом фермера, уже появившегося на пороге. Мужчина внимательно рассматривал незнакомцев, пытаясь понять, ждать ли от них бед.
— Прими на постой, хозяин, — заговорил Офур. — Мы заплатим звонкой монетой. Нам бы поесть и переночевать под крышей, о большем не просим.
— Заходите, — кивнул фермер, с интересом рассматривая Лиаль. — А ведь не парень это, — заметил мужчина.
— Жена это моя, — буркнул Бельвер. — Вопросы остались?
— Нет, господин, — поклонился фермер, пробуя на зуб, полученную монету.
Вскоре путников накормили и выделили комнату под крышей с двумя кроватями. Здесь жили хозяйские дети, но сейчас они спустились вниз к родителям. Лиаль заняла одну из кроватей и пристально наблюдала, как оба ласса укладываются на вторую. Лишь когда они затихли, девушка повернулась на спину, устремив взгляд в потолок, все более скрывавшийся в темноте наступающей ночи. Она некоторое время следила за лунным бликом, но вскоре мысли благородной лаиссы унеслись туда, где сейчас шел Ветер, неся на своей спине одинокого всадника.
Лиа так живо себе представила, как ветер треплет плащ Гаэрда, взметая его полы, закидывает снежными хлопьями, как мужчина щурится, пытаясь разглядеть в начинающейся метели дорогу. Вокруг него трещат скованные морозом деревья, но горячее сердце согревает благородного ласса, не давая ему предаться отчаянию и унынию. Интересно, о чем он думает сейчас? Быть может о теплом крове и сытной трапезе? Или же вспоминает о своем доме и тех, кто там остался? А вдруг он все-таки женат? И сейчас, спеша отдать долг чести своей спасительнице, он думает о той, что ждет его под крышей родного замка. Быть может, она носит под сердцем ребенка Гаэрда, и молодой ласс мечтает скорей увидеть его, взять в руки, прижать к своему сердцу…
От этих мыслей Лиаль почувствовала неприятное жжение в груди. Она вдруг возненавидела и ту счастливицу, которую так ярко нарисовало воображение лаиссы, и большой живот жены Дальвейга. А потом разозлилась, нещадно ругая себя за дурные и злые чувства. Уж ей ли ненавидеть ту, на чьем месте хотелось оказаться самой Лиаль? Отныне и навсегда она лаисса Ренваль, и быть ей супругой того, кого ее душа презирает так исступленно, что сложно даже представить, что когда-нибудь девушке все же придется вынашивать дитя Ландара Ренваля.
«Я влюблен в вас», — вспомнила Лиа. Святые, какая чудовищная ложь! Неужто супруг уверен, что она ему поверила хоть на мгновение? Тогда пусть катится к Нечистому, там ему самое место. Нет-нет, уж коли не дано ей, Лиаль, стать счастливой с тем, о ком печалится ее сердце, то тогда она изберет иную стезю. Обитель добродетельных сестер! Да! Ну, конечно же!!! Это же выход для всех. Когда Лиа присоединится к сестрам, то наместник уже не сможет вернуть ее. А посвятив свою жизнь служению Святым Защитникам, лаисса сможет очистить свое имя и имя рода, что позволит Ригнарду взять в жены достойную девушку. Род Магинбьорн не угаснет.
Эта мысль настолько захватила Лиаль, что она встала с постели и прошлась по маленькой комнатке под потолком, лихорадочно обдумывая, как ей исполнить задуманное. Теперь идея побега от похитителей не казалась ей столь уж неудачной. Нужно только дождаться, когда они приблизятся к любой из обителей, и тогда Лиа помчится к воротам. На крик о помощи сестры не смогут не отозваться. И как только ворота за ней закроются, ее спутники уже не смогут вернуть лаиссу. Гаэрду более не придется идти по ее следу, подвергая себя опасности.
После Лиаль попросит о благословении Святых, которое позволит ей остаться в обители, и тогда известие о том, что лаисса Ренваль стала одной из добродетельных сестер, будет отправлено наместнику и в ее родовой замок. И пусть молодость угаснет среди серых стен, но Лиаль сможет заниматься тем, что ей всегда так нравилось — помогать людям. Ригн летом сыграет свадьбу, Ландар пусть кусает кулаки, а Гаэрд… Гаэрд вернется к своей семье. Он уже в тех годах, когда редкий ласс остается в одиночестве.
— Да будет так, — шепнула Лиаль и вернулась в постель.
Спустя несколько мгновений она уже крепко спала, наконец, найдя успокоение в будущем.
Глава 17
На смену утреннему сумраку пришел белый день. Узкая дорога, более напоминающая широкую тропу, петляла между сугробами, уводя маленький отряд ласса Магинбьорна в сторону Йорди. Лошади задевали сугробы, возвышавшиеся по обеим сторонам дороги, и под копыта им сыпались пушистые комки свежего, еще не слежавшегося снега. Глядя на деревья, убеленные снежными сединами, не верилось, что однажды все это великолепие обернется водой, и на благословенную землю Валимара придет весна.
Солнце, сейчас казавшееся далеким и холодным, согреет землю, подсушит грязь, и земля покроется свежей сочной зеленью, такой же яркой, как глаза Гаэрда Дальвейга, в задумчивости взиравшего перед собой. Глаза ласса не отрывались от узкой белой ленты дороги, едва припорошенной выпавшим на рассвете снегом, скрывшим редкие следы тех, кто успел проехать ранее.
Ригнард Магинбьорн поглядывал на друга, пытаясь понять, чем сейчас заняты его мысли. Сам же Ригн с тревогой думал о своей сестре, оказавшейся в руках совершенно неизвестного ему врага. И пусть похитителям нужен был Гаэрд, но отныне враги Дальвейга стали и его врагами. Уже не единожды убедившись в том, что в чести и благородстве нового товарища сомневаться не приходится, молодой Магинбьорн еще больше озаботился личностями неизвестных, скакавших где-то впереди его отряда.
— Кто они? — спросил Ригн, поглядывая на Гаэрда. — Кто те люди, что похитили Лиаль?
— Охотники, — машинально ответил Дальвейг, останавливая коня.
Ветер фыркнул, тряхнул головой, звякнув сбруей, и застыл в неподвижности, ожидая, когда хозяин тронет поводья, и он сможет продолжить путь. Гаэрд спешился, все так же машинально потрепав верного скакуна по шее, и присел на корточки, разглядывая дорогу. Ригнард последовал его примеру. Он спрыгнул на землю и замер за спиной друга, так же глядя на дорогу. Однако молчать было выше сил молодого ласса.
— Охотники за чем? — задал Ригн новый вопрос.
— На этот вопрос я не могу ответить, — сказал Дальвейг выпрямляясь. Он виновато улыбнулся и хлопнул друга по плечу. — Прости, но это не моя тайна, и я дал обет молчания. Поверь, они хотят заполучить то, что сможет уничтожить мир.
Ригнард нахмурился. Он не сводил взгляда с Гаэрда, но тот, словно не замечая взгляда своего товарища, прошелся еще вперед и снова присел. Магинбьорн упрямо поджал губы и снова подошел к Дальвейгу.
— У них моя сестра, — произнес благородный ласс.
Гаэрд кивнул и снова обернулся к Ригнарду. Ему хотелось ответить, что охотники увезли с собой не только сестру Магинбьорна, но и душу самого Дальвейга. Гаэрд мог добавить, что его тревога за судьбу лаиссы Ренваль, едва ли не сильней тревоги ее брата, потому что хранитель меча Святого Хальдура знал тех, за кем они сейчас шли, и опасаться всякой мерзости имело смысл. Но ласс Дальвейг промолчал, потому что лаисса Ренваль была чужой супругой, пусть и нелюбимого, но мужа, и открывать своего отношения к ней, Гаэрд не стал.
— Ригн, — Дальвейг скрестил руки на широкой груди, — мне понятна твоя тревога, поверь, я тревожусь не менее твоего, но я не в праве до конца открыть тебе всего, что знаю. На моих устах лежит печать молчания. Скажу лишь, что мы имеем дело не с простыми разбойниками, не с заносчивым наместником и даже не с врагами Валимара. Эти люди опасней всех, кого я назвал, они враги не только мне и моему роду, но и самому этому свету. И все же, они не причинят вреда лаиссе Лиаль, пока не причинят. Лишь заполучив меня, они могут использовать ее, чтобы развязать мне язык и дознаться, где находится та вещь, которую они ищут уже не одно столетие.
— Столетие? — переспросил Ригнард. Затем округлил глаза и воскликнул. — Кто же ты, Гаэрд Дальвейг? И в чьих руках, Нечистый тебя задери, сейчас находится моя сестра?!
— Я не могу ответить, — Гаэрд отвернулся от друга, взглянул на дорогу и отчеканил. — Поворачиваем назад.
— Там Лиаль! — возмутился Магинбьорн.