Брат покачал головой и сказал:
«Любой может заблуждаться – но не ты. Ты – права не имеешь. Неужели ты думаешь, что он или кто-то из нас способен увидеть в тебе юношу для утех? Ты наш вождь не только по праву рождения – мы воспринимаем тебя, как вождя. И это притом, что многие из нас сами – вожди по натуре. Наверно, мужчины не способны захотеть обладать тем, кого они воспринимают, как вождя. Он просто смотрит на тебя так, как будто хочет тебе принадлежать, понимаешь? Такое бывает между мужчинами, и этот взгляд ни с чем не перепутаешь».
В следующий момент мне показалось, что окружающий мир начал рушиться. Впервые в жизни, меня, можно сказать, не удержали собственные ноги – со всего маху я опустился на землю. Дело в том, что я совершенно четко осознал: если я сделаю со своим другом… это – как на мужчину, на него можно будет возложить могильную плиту. Никогда я не напьюсь у него на свадьбе, никогда не посажу на колени его детей – никогда… Обычно друзья если и чувствуют, что они любят друг друга, то разве что – в каких-то критических ситуациях. У нас же с ним было не так. Даже не знаю, как объяснить. Вот представь себе – смотришь на человека, наблюдаешь за его мимикой, за тем, как он улыбается, смеешься над его шутками, и ощущаешь при этом прилив тепла, прилив любви в душе. И думаешь – как же это здорово, что он есть в твоей жизни. Примерно так – у нас с ним и было. И если мне придется сделать с ним то, чего ему, по непонятной для меня причине, от меня захотелось – он станет моим душой и телом. Только моим. Сила предвечная, как же мне было мерзко! Но с другой стороны, если я оставлю все, как есть – не за горами тот день, когда мне придется положить монеты ему на глаза, потому что он просто зачахнет от этого. Если уже сейчас его желудок не воспринимает пищу – что будет дальше? Да гори все огнем! Пусть лучше станет моим – но будет при этом живым. Все что угодно – лишь бы не эти проклятые монеты на глазах. В конце концов, когда-то мне удалось свой член опустить. Значит, сейчас придется каким-то образом поднять – только и всего. Кажется, до меня начинало доходить, что имел в виду отец, когда сказал, что любовью нельзя запятнать.
Не могу сказать, что я раскис тогда перед братом, но, тем не менее – выдал себя с головой. И мое истинное отношение к мужеложству стало для него очевидным, и многое другое. Правда, виду он не подал, не сказал ни слова – молча протянул мне руку, помогая подняться.
«Не вини себя в том, что случилось. В том, что он тебя возжелал – нет ничего удивительного. Удивительно другое – что этого не случилось раньше».
Когда мы с братом вернулись к костру, наше появление заметили не сразу. В это время там происходил такой диалог – один из наших товарищей говорил, обращаясь к моему другу:
«Послушай, это никуда не годится – что он сейчас в таком состоянии. Нам скоро предстоят жаркие деньки, и только от него зависит – вернемся ли мы оттуда живыми. Ну, поверь, пусть и не часто, но бывает так – что у мужика не стоит на мужиков. Его сейчас надо любыми средствами успокоить, а для этого нужно сделать так, чтобы полегчало тебе. У меня небольшой опыт по этой части – так, попробовал однажды из любопытства. Но ты – красивый парень, и, думаю, у меня получится утолить твое желание. Тебе полегчает – его попустит, и все будет, как раньше. Да, в конце концов, закрой глаза и представь, что я – это он».
Ты не поверишь, со временем, от этой случайно услышанной фразочки: «закрой глаза и представь, что я – это он», меня в буквальном смысле слова подкидывать начало. Наверно, обо мне можно сказать, что в какой-то степени я виноват перед историей – хроники моего периода писались такими, какими я желал их видеть: ну, родился, учился, работал, женился. Примерно так вы пишете сейчас свои автобиографии. Почему-то мне кажется, что я первым – до такого додумался.
В общем, тогда, в ответ на фразу товарища, мой друг вскинулся, как будто хотел вскочить на ноги, а потом словно передумал и только сказал:
«Да что бы ты в этом понимал!».
И тут в разговор вступил другой:
«Нет, ну, ты просто грубый мужлан какой-то – кто же делает это так прямолинейно? Смотри – и учись!».
Он сделал вид, что подкатывается к моему другу, и завел:
«Сладчайший мой…».
В следующий момент у меня, как ты любишь говорить, просто упала планка. Я вышел из тени – и все разговоры тут же смолкли. Посмотрел на насмешника и сказал:
«Он и в самом деле сладчайший – да не про твою честь».
В тишине подошел к другу:
«Посмотри на меня – все будет хорошо. Пойдем!».
Друг поднял на меня глаза – и я тебе передать не могу, сколько всего увидел в этих глазах! Сглотнув непонятный комок в горле, добавил, видя, что он колеблется:
«Ну, же, не думай ни о чем – просто иди за мной. Сладчайший мой!».
Короче говоря – взял его за руку и повел к себе в палатку.
Понимаешь, все дело в том, что я поддался тогда эмоциям. Если бы я сделал то же самое, но тайком, так, чтобы никто не узнал – моя, да, наверно, и не только моя жизнь, сложилась бы по-другому. Хотя, вы сейчас на этот счет говорите – история не терпит сослагательного наклонения.
Уходя, я еще краем сознания уловил, как мой брат сказал оставшимся у костра товарищам: «Ну, что, придурки – съели? Доигрались-дошутились? Челюсти хотя бы подберите – смотреть тошно!». Сказал он это, конечно, немного другими словами, представь себе – и в те времена существовало что-то, вроде вашего русского мата. Незаменимый, кстати, язык – в определенных ситуациях.
Ну, наверно, можно сказать, что я тогда переоценил свои силы. Опустить свой член мне действительно когда-то удалось. А вот поднять… поднять – не получилось. Я тебе больше скажу: не смог даже себя заставить прикоснуться к нему ниже пояса – ни руками, ни губами. С головы до пояса – обцеловал всего, места живого не оставил. Но ниже – так и не смог. Для меня почему-то коснуться его там – было все равно, что посягнуть на мужчину в нем. И понимал, что должен это в себе пересилить, иначе не смогу дать ему того, что он хочет. Да только что-то во мне – было еще упрямее, чем я. Знаешь, о людях, вроде меня, сейчас говорят – на всю голову безбашенный. И все же, при всей моей безбашенности, и на первый взгляд – полном отсутствии тормозов, имелись и у моей внутренней сущности такие вот непонятные, невидимые глазу ограничители.
В общем, как я ни старался – мое тело отказывалось мне подчиниться. Но я был упертым, как сам не знаю кто – и все равно не останавливался. В какой-то момент мне показалось, что меня охватывает какое-то полубезумное неистовство, и тут мой друг сжал мою руку и сказал:
«Подожди, остановись! Кажется – я больше не хочу этого».
Я вздрогнул, очнулся, посмотрел на него и увидел, что он выглядит так, как будто под ливень попал – мокрый с головы до ног, даже длинные, до лопаток волосы полностью намокли. Но в глазах… в его глазах действительно не было больше желания… Будь проклято все на этом свете – кажется, я все-таки однажды напьюсь у него на свадьбе, и когда-нибудь – посажу на колени его детей!
Потом он мне рассказал, что своими сумасшедшими ласками я разжег в нем желание, которое чуть не свело его с ума, и в какой-то момент, момент наивысшего накала – оно как будто сгорело в нем, само себя сожгло. Но даже и тогда, на грани безумия, я не услышал от него этого: возьми меня! Он вообще не издал ни звука – даже стона. Рассказать-то рассказал – но как закончил свой рассказ!
«Ты вообще знаешь о себе, что ты – на всю голову больной?»
«Ну… ты ж меня вроде – и таким любишь?» - ухмыляюсь в ответ.
«Еще бы! Можно сказать – за это и люблю».
После этого во мне проснулась какая-то неведомая наседка, ну, я подумал: сколько ж, интересно, он не ел? Короче говоря – приказал принести вина и чего-нибудь пожевать. Никогда не испытывал такого удовольствия, наблюдая за тем, как другой человек ест. Мне даже останавливать его пришлось, вроде того – смотри, не пережри с голодухи, а то опять вывернет.
Можно сказать, что в ту ночь мы и стали с ним друзьями – в полном смысле этого слова. Если бы кто-нибудь услышал, о чем мы говорили тогда – нас бы никто не понял. Да это ж неприлично – мужикам говорить о таком, обсуждать такое. Говорили и говорили – как будто наговориться не могли. В лучшем случае – какой-то час перед рассветом поспали.
А утром… Утром мы вышли из моей палатки, и, вполне возможно, что тем, кто нас тогда увидел – показались даже чем-то большим, чем просто люди. Никогда до этого я не чувствовал себя таким счастливым, казалось, еще немного – и взлечу, летать начну. Судя по его виду – мой друг чувствовал себя так же. Сама понимаешь – о чем все подумали. Все – кроме моего брата. Он у меня был слишком умным для того, чтобы подумать – так… Слушай, что-то мне надоело о себе рассказывать. Если честно – я вообще к такому не привык.
- И что ты предлагаешь? – я изо всех сил пыталась подавить в себе желание запустить пальцы в его шикарную гриву.
Похоже, он прочитал мои мысли:
- Лучше не надо – я ж не железный. Почитаешь мне свои стихи?
Стоп! Откуда он знает? Хотя, чему я удивляюсь – он вроде как уже дал понять, что все обо мне знает.
- Какие, например?
- Да без разницы – какие первыми в голову придут.
Сама не знаю, почему прочитала ему именно это стихотворение, как не знала когда-то – почему вообще его написала. Дело в том, что, в отличие от многих других девчонок, о принцах и рыцарях я никогда не мечтала. Мне было достаточно представить, каким в те времена было отношение к женщине стараниями матушки-церкви, а еще, что эти принцы с рыцарями, в лучшем случае, два раза в год мылись – и все. Мечтать как-то не хотелось. Тем не менее – почему-то я эти стихи написала, и почему-то – прочитала их ему:
Старинный замок. Мерцающий свет,
Победы, легенды, застывшие тени…
На древней стене висят, как портрет –
И щит твой, и меч твой, и знамя, и время.
А может быть, я – была твоей дамой?
Знакомым мне кажется этот закат…
И кажется мне – я помню твой замок,
И щит твой, и меч твой, и губы, и взгляд.
И вот уже меч твой держу я в руке,
И силюсь понять – так дрожит отчего
Мое отраженье на древнем клинке…
Скажи мне, скажи – ты видел его?
Не дороги, не расстояния,
Не другая и не другой
Разлучили нас, милый. Я знаю ответ.
Между нами – вечный покой.
Между нами – тысячи лет.
Почему, по какой непонятной причине
Не сплестись нашим душам, не коснуться рукам?
Время неумолимо, как морская пучина,
Нас забросило в разные эти века.
Но ты все такой же – бесстрашный, горячий.
Тебя не погасят ни ветер, ни время…
Ты в прошлом. Я в будущем. А в настоящем –
Разрушенный замок, застывшие тени…
Греческий бог какое-то время молчал, а потом сказал:
- Даже не знаю, что и сказать. Здорово – не совсем подходящее слово. Все, девочка – расслабься, успокойся, спи!
Я и не заметила – как провалилась в сон. А проснувшись, помнила только, что мне приснился какой-то необыкновенный мужчина, который ночью выглядел, как днем, что он вроде как носил меня на руках, что рассказывал мне удивительные вещи, и что-то важное, очень важное, не только для меня – а вообще… Нет, все это я, конечно, вспомнила, но позже – намного позже.
Глава 2 Другой мир
Я проснулась от холода и… страха. Иррационального, непонятного, страха – непонятно перед чем. И первое, что обнаружила – что лежу в траве, на голой земле. Трава была… странная. Вроде бы и похожа на привычную нам, и в то же время, неуловимо чем-то отличающаяся – оттенок зелени немного другой, какой-то синеватый, что ли, сами травинки другой формы и структуры. Одного взгляда хватило, чтобы почувствовать и осознать – эта чуждая флора не имеет никакого отношения к Земле. Ущипнула себя за руку и убедилась: то, что я вижу – не сон.
Никогда в жизни я не испытывала такого страха. Наверное, что-то подобное чувствует человек, лицом к лицу столкнувшись с привидением. Кажется, это называется – страх перед неизвестным, перед сверхъестественным. И мне было не до того, чтобы сокрушаться о том, что, я, оказывается, не настолько смелая, как сама о себе думала. Все мои душевные силы тогда были направлены на то, чтобы не дать этому ужасу захватить меня целиком, заполонить сознание, перейти в бездумную панику и свести с ума. Ну, и еще на то, чтобы не превратиться в жалкое, скулящее, трясущееся существо – сохранить человеческий облик, одним словом.
При этом мой, по жизни язвительный мыслительный орган, явно не врубался, с какой стати мне так страшно: да, кора на деревьях другого оттенка и рисунка, как и листья, да, такие цветы не растут на Земле – и что с того? Свирепых монстров поблизости не наблюдалось, и это был явно не в девственный лес, а скорее всего, какой-то парк. Я проснулась поблизости от выложенной шикарной мозаикой довольно-таки широкой дорожки – видимо, здешний хозяин кучеряво живет.
На мне были те же самые джинсы, футболка, ветровка и кроссовки, в которых я отправилась в наш земной лес с Ди и ее «братьями», даже сигареты и мобильник обнаружились в кармане. Почему-то подумалось, до чего несладко сейчас придется Ди: мои сестра и мать знали, что я поехала с ней на природу. Вот как ей отвечать им на вопрос, куда я делась? А еще меня посетила мысль о том, что земные авторы и читатели фэнтези, которым перемещение в другой мир представляется чем-то, вроде увеселительной прогулки, мягко говоря, наивны.
Страх, между тем, не то чтобы начал притупляться, но уже спустя несколько минут я обнаружила, что мне приходится прилагать меньше усилий для того, чтобы не упасть мордой в грязь в собственных глазах – привыкать к нему стала, что ли?
Я огляделась по сторонам. Вокруг не было ни души. В небе светила звезда, похожая на наше солнце, только на солнце ближе к закату – более оранжевого оттенка. Температура окружающей среды, судя по моим ощущениям, была в пределах двадцати пяти градусов по Цельсию, воздух казался настолько чистым, что хоть пей его. И если я могла им дышать, значит, он не отличался или не слишком отличался по составу от земного.
Поблизости я заметила что-то вроде довольно большой полукруглой беседки, выстроенной из какого-то непонятного материала, похожего на мрамор, и украшенной колоннами, совсем как земной храм времен античности. Интересно, здесь вообще есть люди? Ну, или какие-нибудь другие разумные? В общем, я решила войти в беседку и посмотреть, что там внутри.
Вдоль стен беседка оказалась уставлена удобными изящными диванчиками (земные дизайнеры мебели душу продали бы за возможность срисовать такой эксклюзив), а по центру журчал небольшой фонтанчик, сделанный в виде искусно вырезанной из какого-то явно полудрагоценного камня чаши на высокой ножке. Стены беседки украшала потрясающая по своей реалистичности и мастерству исполнения настенная живопись, а пол, как и дорожку в парке, сложная мозаика – настоящее произведение искусства.
Я присмотрелась внимательнее к тому, что было изображено на стенах, и пришла к выводу: да, люди здесь водятся. И не только люди, но, похоже, и эльфы – тоже. И, в отличие от земных авторов фэнтези, я была права, когда усомнилась в том, что у эльфов уши, как у ослов. По крайней мере, у эльфов, изображенных на стенах этой беседки, уши по размеру не отличались от человеческих и были изысканно прижаты к голове – то есть, лопоухостью, как некоторые люди, здешние эльфы однозначно не страдали. Заостренные кончики – действительно имели место, но это лишь добавляло этим ушам изящества и определенного шарма. Я бы даже сказала, что эльфийские уши мне понравились больше человеческих – пусть не обижаются на меня люди.