Несколько станций я проехал с огромным трудом, но когда была моя остановка, я буквально вылетел из поезда и бегом поднялся по эскалатору. Хотя, после этого у меня сильно кололо в боку, и я не мог продышаться, но мне казалось, что стены давили на меня вместе с железными цепями, что всё ещё, казалось, обвивали мои ноги, затрудняя моё движение. Шумная автострада дохнула на меня отвратительным запахом бензина, холодом и новым порывом снега, что, казалось бы, хотел превратить меня в ходячий сугроб. Я прям так и представил, как на меня вешают табличку «Первый в истории ходячий сугроб!». Хмыкнув себе под нос, я направился в сторону дома. Сумка постоянно норовила слезть с плеча, но я успевал её подхватывать, попутно покуривая сигарету, от которой у меня слегка закружилась голова – я уже пару дней не курил. Вскоре впереди замаячила знакомая высотка, а после и круглосуточный магазин, в который я и забежал, чтобы купить что-нибудь домой. Например, кофе и какие-нибудь овощи, чтобы быстро приготовить салат. Но потом я посмотрел на свою руку и понял, что нарезать его я себе не смогу. Войдя в магазин и как следует побродив, я взял паэлью, – это такие замороженные овощи с рисом и курицей в пакетах – рисовую лапшу, куриное филе, а после уже взял кофе с молоком. В это время в магазине почти не было людей, и кассиры откровенно скучали, а мне вновь казалось слишком тихо, а пакет, что вдруг начинал шуршать в моей руке, казался мне слишком шумным. Подойдя к кассе, я тут же зарылся в сумку, чтобы успеть достать деньги – с одной рукой нужно было навостриться. Кассирша – пожилая, полная женщина – узнала меня:
– Что ж с вами-то случилось?
Я чуть вскинул брови, глядя на соседку с четвёртого этажа:
– Не слышали разве? Три недели провалялся в больнице из-за придурка в подъезде.
Женщина ахнула, пробивая продукты, а я между тем хотел как следует вмазать ей по челюсти за зашкаливающее любопытство:
– В подъезде напал какой-то наркоман.
Она принялась причитать, попутно рассказывал об этом несчастье своим сотрудницам-подругам. Меня передёрнуло вновь, и я грубо всунул женщине деньги, забрав пакет, в который она догадалась засунуть мои покупки.
Повесив пакет на левое предплечье, что удалось мне не без труда, я направился прочь из магазина, попутно раскуривая новую сигарету. В голове было тихо, на улице царила та же пустоватая тишина, как если бы вдруг выключили весь возможный звук. А находиться в абсолютной тишине я никогда не мог. Особенно, если раздаётся какой-то слишком громкий шум или равномерный звук вдруг проносится. Звук собственных шагов, шуршание пакета – давили на меня, отчего голова вновь начинала болеть, хотя последние недели две об этом не было и слова. Я старался ругаться про себя, напевать какую-нибудь мелодию, рассуждать, но я не слышал собственных мыслей, зато в висках равномерно стучала кровь и, казалось, с каждым шагом боль всё усиливалась. Покусанные губы жутко ныли на холоде, и я хотел как можно скорее сесть у себя на кухне и выпить чашечку горячего кофе. Желательно, конечно, чтобы рядом был Гилберт, но, похоже, этому не бывать, судя по тому, что он до сих пор не написал и не позвонил мне. «Пусть баранится, сколько ему влезет», – внезапно невероятно отчётливо услышал я собственную мысль и выдохнул с облегчением. – «Чёртов упрямец». Впрочем, я изо всех сил надеялся, что мой любовник не отравится собственным ядом. Однако в голову мою постучалась мысль – эй, а какое сегодня число? Выкинув окурок в маленький сугроб, я достал телефон и глянул на дату, после чего меня скрутило – день рождения Гилберта. Неужели он дулся на меня только из-за того, что я не позвонил ему в полночь и не поздравил?! А, может, были какие-то другие причины? Наспех выпив кофе и съев немного паэльи, которой я терпеть не могу, но ничего лучше не нашёл, я привёл себя в порядок, что далось мне с огромным трудом – быть одноруким очень и очень неудобно. Когда же я замер у зеркала, смотря на себя, сомнения вновь нахлынули на меня новой волной. Хочет ли он меня видеть, раз молчит? Может, мне не стоит сейчас никуда бежать ему за подарком? И не стоит идти к нему домой? А если он там проводит вечер с какой-нибудь очередной бабёнкой?
Злость и обида с новой силой стиснули грудь, судорогой свело зубы, и захотелось вломиться назло и порвать любого, кто окажется в опасной близости от моего возлюбленного. Запустив пальцы в волосы, я сделал несколько глубоких вдохов, но это лишь больше раздуло костёр внутри меня, сжигая, причиняя адскую боль. Прислонившись лбом к прохладной глади зеркала, я принялся считать про себя, но с каждой безмолвной цифрой ненависть всё росла, а вместе с ней и абсолютная беспомощность. Так бывает всегда, когда ты находишься в большой компании своих приятелей, тебе замечательно, потому что есть человек, с которым тебе особенно приятно говорить, который тебе интересен, а ты интересен ему. И пока он есть, вы оба интересны всем, но стоит ему уйти, как ты остаёшься абсолютно один среди веселых разговоров тех, кого даже не знаешь, кто тебе даже неприятен. При этом всём ты знаешь – уйдёшь ты, и ничего не изменится. Ровным счётом НИ-ЧЕ-ГО. Скрежеща зубами и удерживая в себе рвущиеся из груди крики, я вновь поднял взгляд на самого себя в зеркале и едва не потерял всякий самоконтроль – из глубины зеркала на меня взирало нечто, уже совсем не похожее на человека. Пустые глазницы, из которых сочилась кровь, кожа, взрезанная то тут, то там, заляпанные кровью волосы. Нечто явно смотрело на меня, улыбаясь совершенно хищной улыбкой, хотя я и понимал, что нечто – это я. Точнее то, чем я могу стать, если продолжу изводить себя. Пожалуй, мысли о самоубийстве посещали меня не раз и не два, но почему-то всегда что-то удерживало. Ах да, я и забыл, что этим чем-то был мой любовник.
В один из таких мрачных, серых дней, когда за окном была слякоть, а грязи намыло по щиколотку, я пытался сыграть на скрипке одну мелодию из Амели, но у меня ничего не получалось. Мелодия звучала сухо, пальцы не слушались, а всё вокруг казалось слишком пустым. Я швырнул скрипку в дверь, как если бы она была виновата в моём отстойном настроении. И я лишился бы прекрасного инструмента, который стоил мне больше трёх тысяч долларов. Верхняя дека её была из ели, нижняя – из сильно обожжённого клёна. Играть на ней было сплошное удовольствие, если было вдохновение и настроение. Без них к такому инструменту было лучше не подходить. Но Гилберт, что всё это время стоял в тени, вовремя поймал скрипку, а после осторожно отёр гриф и положил её в футляр. Он никогда не был бережным к моим инструментам, а тут… как будто собственного ребёнка держал. Он улыбнулся мне своей обаятельной улыбкой и погладил по волосам:
– Всё получится. Не отчаивайся, любовь моя.
Я должен был тут же растаять и броситься ему на шею, но мне хотелось лишь оттолкнуть его и остаться в одиночестве, хотя я знал, что в таком случае просто напросто сойду с ума от окружающей и съедающей меня изнутри боли. Но ни того, ни другого я не сделал. Просто чуть отодвинулся от любовника. Мне тогда только стукнуло двадцать три года, и был я, мягко говоря, желторотым птенцом.
– Мне плохо, Гил, – пояснил я в ответ на его удивлённый и чуть обиженный взгляд. – Ничего не могу, ничего не хочу, всё раздражает. Иногда кажется, что лучше бы я сдох, или вообще не рождался!
– Ты на что намекаешь? – брюнет присел рядом и настойчиво приобнял меня за плечи, поцеловав в макушку.
– Не знаю. Хочу спокойствия. Знаешь, не такого, как сейчас – скучного и неинтересного, а абсолютного, ледяного спокойствия.
Брюнет некоторое время смотрел на меня, а потом рассмеялся в голос, как если бы я сказал самую смешную вещь в его жизни, хотя на данном этапе своей жизни я бы тоже уже посмеялся над таким. Тогда же меня это оскорбило и задело за живое – это была неделя после того, как я убил второго человека. Мне всё ещё мерещилась по ночам его кровь на моих руках, а потому я чувствовал себя куда как более подавленным, чем раньше. Однако, вдруг что-то просто перещёлкнуо. Он сгрёб меня в объятия, хоть я и начал кричать, отбиваться, нести какую-то угрожающую чушь. Я напоминал со стороны маленького мальчишку, которому вдруг ни с того ни с сего дали смачный «подсрачник». По щекам лились горючие слёзы, которые на самом деле нужны были для того, чтобы просто отвести душу. Но постепенно наше противостояние переросло в кое-что большее, а на следующий день я уже был на своих рельсах, и даже смог сыграть сонату для скрипки Джузеппе Тартини, что уже было невероятным достижением, поскольку считается, что это одна из сложнейших сонат для скрипки. Впрочем, по поводу именно этой композиции ходит много мрачных слухов, и перечислять их все не стоит.
А теперь я вновь чувствовал себя опустошённым, но теперь не знал, куда податься и стоит ли мне это делать. Собравшись с духом и обувшись, я накинул на плечи пальто, взял сумку и вышел из квартиры, напряжённо думая о том, что я могу подарить своему возлюбленному. Собственно, у него всё уже было, что он хотел, а потому я был в абсолютном тупике. Я знал его, как облупленного, и не знал о нём абсолютно ничего. Я обошёл множество магазинов, но ничего дельного не нашёл, а затем наткнулся на какой-то далёкий магазинчик. Там, на отдалённой витрине я заметил что-то интересное. Продавщица сняла нечто с полки и поставила на прилавок. Это оказалась хрустальная модель сердца (не слишком подробная, но невероятно красивая) на подставке в виде прозрачной руки. Присмотревшись, я заметил, что сердце меняет цвета – плавно, медленно, и очень завораживающе, словно светится изнутри. Кроме прочего, внутри, видимо, лазером была вырезана надпись, которая гласила «Omnia transeunt», что на латыни означает: «Всё пройдёт». Возможно, я бы не обратил на это никакого внимания, но тут я понял, что готов выложить за такую вещь для своего возлюбленного любую сумму денег. Женщина, похоже, была невероятно рада, что хоть кто-то к ней зашёл, а потому тут же принялась любезничать насчёт хорошего вкуса и «повезло кому-то». Я же между тем ещё немного побродил по магазину и взял в добавок к сердцу ещё и медальон для себя. Просто так, порадовать и развеяться.
Подарок женщина упаковала в праздничную бумагу, которая совсем не была пёстрой, наоборот – в мягких, тёмно-зелёных и золотистых тонах, не шуршала на весь торговый центр, и даже понравилась мне самому. Выдав женщине деньги и осторожно взяв коробку с подарком, я вышел на улицу, где уже темнело – зима готовилась вступить в свои права. Дом Гилберта находился в часе ходьбы отсюда, а мне следовало заскочить за ещё парочкой вещей, а потому я поторопился, хотя на душе скреблись кошки. Мне не терпелось увидеть возлюбленного. Просто увидеть. Даже если он с кем-то другим.
В восемь часов вечера я уже стоял перед дверьми в квартиру Найтгеста и всеми силами старался себя успокоить. Нацепив на лицо более-менее подходящее выражение, я нажал на звонок. Там, в квартире, послышался топот ног, совершенно мне незнакомый. Дверь резко распахнулась, и на пороге я увидел очаровательного белокурого мальчика лет восьми. Меня всего перекосило – вот уж кого я точно не хотел здесь увидеть. Зато вот мальчишка пищал от радости:
– Дядя Артемис!
– Да, привет, Максимилиан. – я с трудом выдавил из себя улыбку, чувствуя, как тяжеленная, ледяная глыба наваливается на меня.
Тут же нарисовался и Гилберт. Он глянул на меня как-то холодно. С трудом сдержав слёзы, хотя я был уверен, что глаза у меня покраснели от внезапного порыва, я улыбнулся любовнику:
– Прости, что не вовремя. Вот, держи… С днём рождения.
Я неловко всунул в его руки подарочный пакет.
– Да, ты немного не к месту. – Кивнул Найтгест. – Спасибо, Артемис.
Голос его, полный холодных ноток, ранил в самую душу, едва не заставляя меня разреветься прямо перед ним.
– Я пойду. До встречи на работе. Пока, Макс.
Мальчишка помахал мне, а я нырнул в лифт, двери которого всё ещё не закрылись и нажал на кнопку первого этажа. Меня трясло. В гостях у моего любовника был его собственный сын, и, судя по выражению лица мужчины, у него был кто-то ещё. Кто-то, с кем я не должен был видеться. Дрожащей рукой я достал из кармана телефон и набрал номер.
– Алло? – когда, наконец, гудки прекратились, я вынырнул из подъезда и замер возле дверей. – Ричард? Мы можем сегодня встретиться?
– Конечно, сладенький, – промурлыкал юноша на другом конце трубки. – Я подъеду к тебе?
– Да. С меня алкоголь.
– Отлично. Скоро буду.
Короткие гудки, резкий порыв ветра. Я убрал мобильник в карман и провёл по лицу рукой, стараясь дышать ровно, хотя хотелось орать, кричать, рвать на себе кожу.. Однако через пару мгновений в кармане зазвонил телефон. Внутри всё перевернулось – вдруг он?! Однако, как оказалось, это был всего лишь Ричард.
– Арти, ты не против, если я приведу с собой Мика? – нежно промурлыкал юноша в трубку.
– Приводи. – уже более бесцветным тоном отозвался я, направляясь в сторону дома. – Так даже лучше…
– Через час будем у тебя, – пропел Ричард мне в трубку и прервал звонок.
Ветер беспощадно трепал волосы, забирался под пальто и рубашку, промораживая до костей, приводя в чувства и не давая впасть в истерику, которая мне была так нужна. Медленно, но верно мною овладела апатия. Сунув руку в карман, я достал телефон, а после и наушники, чтобы послушать музыку. Первое, что попалось мне действительно хорошее – «Hotel California», The Eagles. Эта песня у меня всегда ассоциировалась с безысходностью, усталостью и какой-то финальной чертой, которую ты переступить боишься, но это надо сделать, чтобы забыть что-то в прошлом и начать новую страницу своей жизни. Я и сам не знаю, почему именно такие ассоциации всплывали у меня в голове, но с этой мелодией мне стало легче – как будто я уже начал забываться, сбросив с плеч груз внезапно навалившегося одиночества. Сигаретный дым рваными облачками вырывался изо рта, тут же рассеиваясь в снегу под дикими порывами ветра, что невероятно хорошо совмещался с мелодией, которая громом звучала в наушниках, вымещая все лишние мысли.
В магазине была толпа народа, но это меня не смутило, как если бы я вдруг стал призраком и мог проходить сквозь них, не мешая и не получая дискомфорта. Мне было спокойно. Возможно, именно за счёт той самой песни, что звучала уже не только в ушах, но и по всему телу, подарив спокойствие. И я уже заранее знал, что буду говорить своим случайным собутыльникам и, несомненно, любовникам. К тому же, я взял неплохие виски, ликёр и несколько бутылок пива, если утром вдруг придётся протрезвиться. А я не сомневался, что придётся. Стоило мне только зайти в квартиру и начать разуваться, как по квартире пронеслась трель звонка.
Выйдя из красивой позы рака, я открыл двери. Да, Ричард и Мик всегда потрясно смотрелись вместе – миниатюрный, соблазнительный, рыжий чертёнок, а рядом с ним высокий, статный мужчина, со слегка прохладным взглядом синих глаз. При всём при этом Мик был силён, как лев, что меня в нём всегда слегка угнетало, но ничего не попишешь – сильнее, так сильнее. Почему меня это угнетало? Да потому что он в любой удобный момент мог уложить меня на лопатки. Не дожидаясь приглашения, Ричард нырнул в квартиру и тут же повис на мне, заткнув мне рот поцелуем. Коротким, но пробравшим меня до костей. Мик же прошёл в квартиру и даже закрыл за собой дверь. Он же на мне виснуть не стал, но вполне себе по-хозяйски обнял за талию и грубовато поцеловал. Ричард довольно рассмеялся:
– Как вы круто смотритесь, а? Арти, с чего ты вдруг решил нас позвать?
– Что-то я давно Гилберта не видел, – копируя тон Ричарда, отозвался я, вынырнув из объятий Мика и принимаясь разуваться.
Вопросов от брюнета по поводу моей руки не последовало – видимо, рыжик ему уже всё рассказал, что невероятно облегчило мне жизнь. Мы медленно переместились на кухню, где распили ликёр, а затем принялись и за виски. Медленно, но верно скованность уходила, приходила привычная развязность, за ней пришли пошлые шуточки.
«Некоторые танцуют, чтобы не забыться,
Некоторые – чтобы обо всём забыть».
Из кухни мы перекочевали в комнату, где всё вдруг погрузилось в приятную полутьму, где через время стало невыносимо жарко и хорошо. Все лишние мысли вылетели из головы, осталось лишь ощущение чужих рук на собственном теле, прикосновение чужих губ к собственным. Жаркая теснота, дикое удовольствие и пламя страсти, что не собиралось угасать до самого утра, пока губы рыжего мальчишки скользили по телу брюнета, а его задница принадлежала мне.
Когда же Ричард, наконец, успокоился и рухнул, обессиленный, на кровать, тяжело дыша и уже засыпая, мы с Миком остались наедине. Я и сам едва держался после такого сильного трио, но брюнет, похоже, останавливаться не собирался. Он медленно усадил меня на себя, вырвав из моей груди очередной хриплый стон.