совершенно чёрными, а на спокойном лице отпечаталась такая злость, что я невольно
почувствовал себя не в своей тарелке. — Могли хотя бы позвонить.
— Я звонила, — невинно и очаровательно взмахнула ресницами девушка. — Но ты
наверняка выключил звук, чтобы вам никто не мешал. Как жизнь, Арти?
— Несмотря на все старания Рафаэля — великолепно. — Направившись к Амели и
мимоходом огладив напряжённую спину Мика, я взял протянутую руку и коснулся
кончиков пальцев губами.
Это уже давно вошло в привычку: избалованная дядей, своим единственным
родственником, она вела, по крайней мере очень пыталась, себя как истинная леди. И
у неё почти получалось, если не учитывать только того, что шарм и обаяние сменяли
капризность и стервозность. Тем не менее, своя толика привлекательности была и у
неё. Амели была до черта откровенной во всём, даже если ложь могла бы принести ей
пользу — в ней не было ни капли тщеславия и самодурства. Может, повзрослей она чуть
раньше, девушка осталась бы одна-одинёшенька, ненавистная всем, зато со своей
правдой. Однако мне нравилось, что она никогда не пыталась использовать своё
положение так, как могла бы на самом деле.
Следом явились и остатки компании — Ричард, Лиззи и Риса. Последние две держались
рядом, на грани приличия, и тыльные стороны их ладоней едва не касались друг друга.
Пусть ни о чём и никому сказано не было, но всем уже давно было понятно, что
девушки заняты, даже если они просто сидели по разные стороны стола в кафе и пили
кофе. Ричард выглядел, как и всегда, по-шалопайски, был взъерошенным и довольным.
Что бы ни происходило, с его лица улыбка не сходила ни за что, и мне казалось, что
он навсегда останется мальчишкой — из тех, что любят запускать бумажные кораблики в
ручейках после дождя. Пожалуй, для него бы так было даже лучше.
— Ричи-Рич. — Я хлопнул ему по плечу, а затем отступил на шаг и слегка развёл руки
в стороны. Элизабет посмотрела на меня высокомерно и раздражённо, а затем
расхохоталась и с разбегу прыгнула в мои объятия. — Привет, крошка Лиз. Как салон?
Процветает?
— Иди ты, придурок, — фыркнула она, отпуская мою шею и показывая мне кольцо на
среднем пальце, чтобы затем надеть его на безымянный.
— Серьёзно? — я поглядел на безмолвно улыбающуюся Рису и с почтением кивнул. — Мои
поздравления, дамы. Не припас для вас подарков, уж извините.
— Ты так часто и надолго исчезаешь с наших радаров, что мы потеряли всякую надежду
найти тебя, — обвинительно заметил Ричард, хватая из-за стойки бутылку пива и
открывая её одним лёгким движением мозолистой руки.
Он помогал отцу в автомобильном сервисе, но сам всегда мечтал заниматься пирсингом
и татуировками. И, насколько мне было известно, их совместная работа с Лиззи дала
свои плоды. Нет, девушка ни в коем случае не лезла во внутренности машин. Пожалуй, в них она разбиралась хуже меня, если такое вообще было возможно: по не совсем
понятным причинам я в машинах сразу же засыпал, а потому за руль не торопился. Как-
то Лиз поделилась своей мечтой: ей хотелось, чтобы люди добровольно приходили к
ней, раскладывались в красивом кожаном кресле, возможно, даже обнажённые, и вместе
с тем вопили от боли. Но химию девушка нередко прогуливала в школе, а потому
дантистом стать не получилось, да и за физическое насилие люди почему-то сажали в
тюрьму. Так что маньяк-кромсатель тоже отвалился как-то сам собой. И в один из дней
Ричард имел глупость заикнуться о том, что хочет заниматься пирсингом и
татуировками. «Это больно?», — с лёгким недоверием поинтересовалась Элизабет, а
получив положительный ответ, будто засияла. Кажется, некоторые особо чувствительные
кричат даже от самых простых татуировок. Ричард и Лиззи договорились откладывать
потихоньку на открытие собственного салона, и если последние новости о них были
верны, то им это всё же удалось.
— Я даже рад, что вы нашли меня только сейчас. Последний год выдался на редкость
гадким. — Я взгромоздился на барную стойку. — Не поймите меня неправильно, я рад
вас видеть, но к чему весь этот сбор?
— Вы только поглядите на него, — возмутилась Амели, изогнув брови и поставив руки в
бока так, как умела только она — здесь я почувствовал себя ни больше ни меньше как
котёнок, напрудивший «лужу» на хозяйские тапки, — ещё и делает вид, что ничего не
понимает. — Я распахнул глаза шире, надеясь, что это убедит друзей в том, что я
полностью потерял связь с реальностью и мало соображаю. — Ну, хорошо, садись и
внимательно слушай. Только не пропусти ни слова. — И прежде чем я успел сделать
хоть шаг к ближайшему креслу, она закричала: — Мы волновались о тебе, идиот
белобрысый! Или тебе с пигментами забыли мозги выдать?! Ты пропадаешь почти на два
года, исчезаешь отовсюду, дома тебя не видят, где ты учишься или работаешь —
неясно. А теперь вдруг выясняется, что ты сбежал из дома. Этого мало, чтобы мы
примчались сюда, только увидев звонок от Мика?! Существует такое понятие, как
«друзья», и вот мы эти самые дорогие люди, которые заставляют тебя жить. Я не
Микаэлис, и если ты ещё хоть один раз вот так пропадёшь, то клянусь, я позвоню дяде
и скажу, что ты украл у меня сумочку. Тебя из-под земли в тот же час достанут. Ты
меня понял, Акио?
Я ошарашенно кивнул. Как тут было не понять и что ещё оставалось делать?
❃ ❃ ❃
Остатки времени до открытия бара они выпытывали ниточку за ниточкой, выясняя, что
происходит в моей жизни, что успело случиться и как я в целом. Надо сказать, подобное внимание было для меня внове. И в первую очередь мне было не приятно, что
есть такие люди, а неловко, что из-за моих тараканов страдает кто-то ещё. Тогда я
понял одну немаловажную и достаточно простую вещь: если ты собрался что-то делать, то проверь трижды, прежде чем начинать, не повредит ли это кому-нибудь. Потом начал
стекаться народ, и наши задушевные разговоры пришлось ненадолго прекратить. Мик
поставил меня за стойку, сказав, что это — моя аттестация. Жаль, конечно, что он не
дал мне времени на подготовку, но так было даже лучше. Я пока не мог жонглировать
бутылками, крутить шейкер на пальце, да и вряд ли когда-нибудь смог бы. Чёрт
возьми, я даже названия коктейлей не знал, и спасала меня лишь небольшая памятка, буквы на которой были столь крохотными, что прочесть их не помогали даже очки, если
только не лупа! После нескольких обслуженных посетителей Мик прогнал меня на кухню, а сам занял своё законное место.
— Кажется, у вас всё наладилось. — Лиззи рядом со мной тщательно промывала мяту.
— Давно не видела Мика таким счастливым и довольным.
— Надолго ли это, — вздохнул я, следя за приготовлением чесночных гренок. Рассеянно
оглядывая шкафчики, я открывал их один за другим, изучая содержимое, запоминая, прикидывая, где и что лежит, для чего можно было бы использовать. Поглядев на пару
пакетиков специй, я высыпал немного в плошку, где вяло поблёскивало масло с
чесноком. — Я впервые себя таким счастливым почувствовал, знаешь? Как будто более-
менее на своём месте оказался.
— Более-менее? — Элизабет ничем не вы
е казала своё удивление, а только слегка
приподняла брови, откладывая мяту в сторону и доставая из холодильника пакет
лаймов.
— Не сочти меня за дурака или психа, — начал я, оперевшись на столешницу и глядя на
сковородку, — но меня вечно преследует чувство, что всё идёт не так. Что я не там и
не с тем, с кем бы ни был в этот момент, что вокруг всё не то. Мне кажется, что
кто-то безумно тяжело болен, и мне становится плохо от этого.
От нервов я начинал путать слова, молоть чепуху, глаза будто резало от сильного
запаха специй, и я поспешил закурить. Лиззи смотрела на меня пару мгновений
абсолютно безразлично, затем пожала плечами, нарезая лаймы.
— Вселенная бесконечна. Может, однажды ты найдёшь, что ищешь. Из меня тот ещё
советник, но пока что тебе и сейчас неплохо.
Тут я с ней был полностью согласен. Да я был счастлив, как никогда в жизни: началась череда дней, когда я был влюблён! Столь страстно и неистово, что это даже
немного пугало. Почти три месяца пролетели, а я всё не мог надышаться своим
спокойным тёплым счастьем. Днём и вечером я занимался баром вместе с Миком. И
ничего не было лучше ощущения того, что ты занимаешься, наконец-то, чем-то не один.
Более того, что это дело тебе нравится. Но что самое важное — рядом, всего лишь
руку протяни, и коснёшься, стоит близкий, важный человек. И он делит с тобой эти
суетные дни. Мне нравилось готовить закуски и более плотные блюда, включая на
плеере французский рок и забываясь. Иногда Микаэлису приходилось силком вытаскивать
меня оттуда, если я слишком сильно увлекался и начинал кулинарные эксперименты.
Приятнее всего было после, когда перед сном я мыл оставшуюся после нашего ужина
посуду, а Мик просто льнул ко мне и обнимал сзади. Потом, конечно, компенсировал
это в постели, но уют был непередаваемый.
❃ ❃ ❃
Этот закулисный, но тёплый «ламповый» роман неожиданно закончился жаркой июньской
ночью. Духота была невероятная, от стр кота вездесущих цикад пухла голова, и в тот
е
вечер особенным успехом пользовались холодное пиво и иные прохладительные напитки, а также всё, что содержало мороженое. Осталась всего пара посетителей, Мик был в
ванной: совсем напившийся мужчина позволил своему ужину вывернуться на хозяина
заведения, когда тот решился проводить его до вызванного такси. Я был занят
анализом остатков и движений денежных средств бара, уставив взгляд болящих глаз в
экран ноутбука. Припомнив, что во время открытия наведалась пара инкассаторов, занёс данные в нужной вкладке, готовясь подводить итоги смены. В первый день я
перепутал всю документацию, не мог свести итоги и жутко разозлился, но теперь уже
мог бы закрывать день с завязанными глазами. Заказы на ближайшие даты были сделаны, средств на счету было достаточно, и я прикидывал, что будет следующим дополнением к
нашему (как же тепло звучит это слово!) бару. Колокольчик звякнул, а я не стал пока
поднимать голову, боясь перепутать цифры и начать всё сначала. Человек сел напротив
меня.
— Пиво.
— Светлое? Тёмное? Охлаждённое? Безалкогольное? — подведя итог и сохранив всё, я
убрал карандаш, который вдумчиво грыз, за ухо и наконец выпрямился.
— Холодное светлое. Какое там у вас есть.
Я уже потянулся к холодильнику, но замер, взглянув на пришедшего. Казалось бы, много лет назад, в другой жизни, в другом мире, это был улыбчивый лучезарный
мальчишка, обладавший доверчивым взглядом. Недалёкий, беззаботный, неусидчивый.
Молодой мужчина передо мной выглядел усталым, осунувшимся. Губа его была разбита в
нескольких местах, на скуле красовался свежий кровоподтёк. Белоснежные волосы были
аккуратно, изысканно зачёсаны назад, но несколько прядок, вопреки всему
педантичному виду, упрямо падали на усталое лицо.
— Сэто? — Я не узнал собственный охрипший голос, когда заговорил.
Молодой человек поднял голову, посмотрел на меня алыми, как у лабораторного
кролика, глазами. Всего мгновение непонимание царило на его лице, а затем он вдруг
заулыбался:
— Артемис? — На этом я вздрогнул, сжимая пальцы на краю барной стойки. — Арти, это
ты? — И молчал, глядя на выступившую на губе кровь. На впавшие щёки и синяки под
глазами. — Бог мой, мы думали, ты умер. Ты так пропал тогда!
Я смотрел на него. И вспоминал занавешенные зеркала в собственной комнате. То, что
я боялся увидеть в них, всегда находилось на шаг ближе, чем потусторонний мир.
Глядя на брата, я видел в нём прежнего себя — несчастного, забитого, уставшего и
отчаянного. В груди стало тесно от боли, голова едва не взрывалась от нахлынувших
мыслей, и я пропустил, когда ушли последние посетители, пожелав мне спокойной ночи.
«Это моя вина, — мне хотелось закурить, и я не стал отказывать себе в этом
удовольствии. Пришлось несколько раз щёлкать кремнем зажигалки, чтобы высечь искру, и от этого палец болел. — Если бы ты думал не только о себе, но и о нём, этого бы
ничего не случилось. Если бы ты не выказывал свою любовь, отец бы и не подумал
нападать на тебя. Если бы ты не сбежал тогда как трус, он бы никогда не поднял руку
на Сэто. Видишь, что ты натворил? Исправляй теперь!»…
— Арти, ну скажи же хоть что-нибудь, — почти прошептал брат, укладывая свою
прохладную ладонь поверх моих разгорячённых пальцев.
— За что он тебя ударил? — Я испугался холода и ненависти в своём голосе.
— А, это. — Сэто прикоснулся к своей щеке, словно успел забыть. — Я обвинил его в
том, что ты пропал. Сказал, что, если ты мёртв, это будет его вина. Он как с
катушек слетел.
— Подожди здесь. — Я ткнул сигарету в пепельницу слишком резко и так сильно, что
она переломилась, обжигая палец, но мне было плевать. — Я сейчас.
Выйдя на кухню и преодолев её в два счёта, я поднялся в спальню и принялся собирать
собственные вещи. Меня трясло от злости и боли, мне хотелось сесть и закричать, выругаться, но на губах осталась лишь пустота.
— Артемис? Что случилось? Что происходит? Куда ты собираешься?
Мик вышел из ванной в одном полотенце. Дальше по коридору усердно ворочала кое-чьё
грязное бельё стиральная машинка да ворчала так шумно, что Мика едва ли можно было
расслышать.
— Сэто пришёл. Я должен ехать домой. — Я бросил несколько вещей в рюкзак, затем
пнул его с яростным криком: — Дьявол!
Я сел на кровать, закрыл лицо руками, пытаясь унять собственную дрожь. Микаэлис
стоял напротив, затем присел на корточки и коснулся моих колен по-прежнему тёплыми
и влажными ладонями.
— Ты всегда можешь вернуться, — уверенно сообщил он, когда я убрал руки от лица и
посмотрел на него. — И я буду тут. Ждать. Одно твоё слово — и заберу тебя оттуда.
Это же не навсегда?
Я улыбнулся ему. Тут он был абсолютно прав. Вызвав такси, я сунул телефон в карман
и тут же обнял Микаэлиса, крепко поцеловав его, и жалел, что внизу ждёт брат, и мы
не можем прямо сейчас заняться друг другом. Когда раздалось отдалённое гудение
машины и пришло оповещение, мол, «Милорд, карета подана», мы отлепились друг от
друга. Подхватив рюкзак, я бегом спустился вниз и, махнув Сэто, вышел на улицу. Всю
дорогу мы провели в тягостном молчании. Я не рассчитывал возвращаться туда. Я не
желал этого. Но после всего это было моим долгом.
Несколько окон на первом этаже мягко светились, предупреждая, что кто-то ещё не
спит. И я молился о том, чтобы это была мать. Когда Сэто прошёл в прихожую, а я
перешагнул порог родного дома, мрачная тень выплыла нам навстречу. Отец казался
лишь куда угрюмее, чем обычно. Жёстче. Опаснее. И я почувствовал то, что почти
забыл — страх. Желание забиться в угол, закрыв уши руками и крепко зажмурившись от
ощущения абсолютной безысходности.
— Что за грязь ты притащил? — его спокойный, ледяной голос был страшнее смерти, а я
тем временем стоял, обмирая от ужаса и чувствуя, как сердце сжимается в груди.
— Или я тебе не говорил, что тащить домой биомусор и бродяжных вшивых животных
запрещается?
Мик был тёплым, мягким, нежным. Он заставил меня расслабиться и узнать много
нового. Хорошего. Я вылез из своей толстой шкуры, и теперь чувствовал себя
беззащитным слизняком перед отцом. Знал, что примерно так всё и будет, но почему-то