Я ворвался на кухню, схватил первое, что увидел — сковороду, покрытую жиром, стоящую рядом с рукомойником, полным коричневой воды. Дверь открылась снова, и я взмахнул оружием. Сковорода задела врага по плечу. Он отлетел к стойке, перекрыл проход для толпы бандитов за ним.
Я побежал по кухне. Длинная стойка с встроенным грилем разделяла комнату пополам, и мое спасение — выход — было вдали.
— Кит! — Вера появилась из-за стойки, помахала мне. — Сюда!
Я юркнул за стойку, все еще сжимая оружие. Другой шар огня пролетел мимо места, где я был, и взорвался об кастрюлю. Банда бежала на кухню, и мы были в двух секундах от момента, когда они заметят нас.
— Ты можешь сделать нас невидимыми? — отчаянно спросила она.
Может, ненадолго. Я резко вдохнул, сосредоточился на себе и Веру, послал галлюцибомбу невидимости, когда орангутанг с огнем вышел из-за угла. Он посмотрел туда, где мы сжались, в смятении.
— Иди! — прошипел я Вере, отчаянно удерживая проекцию остатками сил.
Она вскочила, и я последовал, отчаяние усилилось, когда я понял, что перед глазами появился туман — побочный эффект от переутомления, которое я не испытывал раньше. Мы побежали к выходу.
— Там! — крикнул кто-то.
Что? Моя галлюцибомба еще действовала, да?
Я с паникой огляделся. Вера — тоже. Она охнула, и я понял сразу три вещи.
Первое: я не включил в галлюцибомбу сковороду в моей руке, и все видели, как она сама парила в воздухе.
Второе: зрение не стало туманным. Туман был от туч в комнате, странный вид, и я вспомнил, что темпемаг был магом погоды.
И третье: воздух грозно трещал, а я сжимал металлический проводник.
— Сковорода! — закричала Вера, но поздно.
Молния ударила по сковороде с грохотом. Энергия с болью побежала по моей руке и телу. Мышцы напряглись, я невольно стиснул зубы. Через миг, который казался вечностью, мое тело обмякло, и я рухнул на спину, сковорода застучала по плитке пола. Вера поймала меня, не дав упасть, и подняла.
За стойкой Фауст жутко улыбался, радуясь своей буре в комнате.
— Вот и ты.
Видимо, удар молнией убил мою галлюцинацию.
Его бандиты стояли вдоль стола, и пиромаг был в паре футов от нас, искры слетали с его кулаков. Огромный телекинетик нависал над Фаустом, он скалился, ждал приказа утащить меня и Веру от двери.
Я уперся ногами. Моя голова словно пострадала от удара злой гориллы — или это было из-за молнии — но я сосредоточился. Усталость, какой я еще не ожидал, давила на разум. Я еще так не использовал силы.
И я хотел раскрыть, сколько еще я мог сделать.
Я призвал видение, окутал силами все разумы, кроме Веры, и открыл портал в ад.
Дверь холодильника стала черной дырой в реальности, и из той тьмы выбрался демон. Не настоящий, я не знал, как выглядел настоящий обитатель ада, но моя кошмарная версия была вдохновлена всеми фильмами ужасов и средневековыми картинами, которые я видел.
Его глаза были глубокими ямами из слизи и щупалец осьминога.
Его кожа была кровоточащим месивом, с которой сочилась жижа, и она скрипела, пока он двигался по полу на шести бесформенных конечностях.
Его слюна была раскаленной лавой, которая капала с желтых острых зубов.
Он напоминал мускулистого скорпиона с телом человека и огромным хвостом, с которого капал яд.
Демон опустился на липкий пол с хрустом, и застывшие бандиты отпрянули, их лица были бледными, челюсти опустились. Они не могли отвести взглядов от монстра. Никто из них не осмелился посмотреть на воров, которых они собирались убить.
Вот только проекция существа отвлекала меня так, что я не мог думать о побеге.
Вера не видела монстра, но, видимо, поняла, что я что-то делал. Она схватила меня за руку и повела спиной вперед. Я спотыкался, смотрел на существо, удерживал его, хотя комната расплывалась.
Монстр поднялся, раскрыл конечности. Его грудь раздулась от вдоха. Фауст и бандиты застыли в панике.
Петли двери скрипнули. Влажный ветер ударил по моей спине, Вера протащила меня через порог.
Перед тем, как я перестал видеть комнату, я прищурился, тяжело дыша. Монстр, готовый атаковать, оглушительно взревел и плюнул магмой на кухню. Все мифики, включая Фауста, бросились на пол, закрывая руками головы.
И мы с Верой скрылись за дверью. Она сжала мой локоть до боли и побежала по переулку. Я бежал за ней, голова кружилась, желудок сжимался, и тело дрожало от усталости.
Но мой монстр-демон был реально пугающим, правда?
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Я знал, что видел сон.
По крайней мере, я знал, что все вокруг не могло быть реальным. Но все ощущались реально, и я хотел, чтобы это было реальным.
Я вернулся в дом, где жил с четырнадцати до шестнадцати лет. Не просто дом. Дом. Это место было моим домом больше, чем дом приемных родителей, группы или квартира, где я жил.
Это был узкий жилой дом в два этажа с подвалом, втиснутый в ряд таких же домов. Я был в гостиной, такой маленькой, что я мог почти коснуться обеих стен, вытянув руки. Несмотря на размер комнаты, она умудрилась вместить старый мягкий диван с коричнево-оранжевым цветочным узором.
Диван радостно скрипнул, когда я опустился на него. Теплая чашка чая стояла на кофейном столике. На другой стороне от столика было светло-розовое кресло.
И в нем была Джиллиан.
Джиллиан была самой красивой душой. Ей было семьдесят шесть лет, когда я поселился у нее. После смерти ее мужа десять лет назад она начала принимать детей. Только одного, и только подростков.
Никто не хотел подростков. Никто не хотел ребенка, который уже был испорчен и не мог найти постоянный дом.
Никто, кроме Джиллиан.
После моего побега от Двейна — барона фон Гада — в четвертый раз, он и его жена отказались забирать меня. Я не жаловался, хотя переезд в новый дом вызывал тревогу.
Но, как только я вошел в дом Джиллиан, она поприветствовала меня улыбкой, и я понял, что был в хорошем месте.
Некоторые люди просто источали тепло и принятие, и Джиллиан была из таких. Она ходила каждое утро в воскресенье в церковь и звала меня, и каждое утро воскресенья я вежливо отказывался, что не беспокоило ее.
— Приглашение всегда в силе, — бодро говорила она мне.
На кофейном столике она хранила Библию в кожаном переплёте — та, которую я спас из своей квартиры, отдал Линне на хранение и больше не увижу. Порой Джиллиан читала ее, но большую часть времени книга просто ждала там и выглядела мило.
Она была сейчас на столе, рядом с моей чашкой чая, Джиллиан могла дотянуться до Библии рукой. Джиллиан пила свой чай.
— Я лучше буду готовить сама, — сказала она. — Еда в больнице хуже всего.
Мы много раз об этом говорили.
Вскоре после моего шестнадцатого дня рождения Джиллиан стала сильно кашлять. Мы решили, что это была простуда. Но кашель задержался, стал хуже, и доктора подтвердили, что это был рак легких. Вот так. У нее была простуда, а в следующий миг она была в месяце от кладбища.
Я был раздавлен, но Джиллиан отказывалась жалеть себя. Она больше переживала за меня, а не за себя.
Она знала систему и знала меня. Она понимала, что старших подростков было сложнее поместить в семью, что означало, что я снова окажусь в доме группы или в чем-то хуже. И она знала, что я предпочитал сбегать.
Джиллиан в моем сне опустила чай на столик и улыбнулась мне нежно, как я и помнил.
— Если я умру в больнице, — сказала она, не боясь слова «умру», хотя я не мог его произнести, — они заберут тебя.
— Но если ты ляжешь в больницу, они могут помочь, — ответил я, не мог произнести ничего, кроме слов, которые сказал в день того разговора. — Может, они могут тебя спасти.
— О, небеса, вряд ли кто-нибудь, кроме Бога, может меня спасти, Кит.
— Но они могут помочь. Хотя бы временно.
— Конечно. Я могу быть прикована к машинам с трубками в горле и иглами в руках. И я могу прожить так чуть дольше, — она подняла чай. — Или я могу остаться в комфорте своего дома с тобой и насладиться оставшимся временем.
Боль росла в животе, та же боль, которую я ощущал при том разговоре. Ощущение неминуемой потери. Беспомощность, страх, сильная печаль. Но там был новый слой. Сожаления пронзили меня длинной шпилькой. Желание впиться в прошлое.
— Ты — красивый мальчик, — нежно сказала она. — Я не говорила тебе, но твое сострадание делает тебя красивым. Ты знаешь об этом?
— О чем ты?
— Тебе больно, когда другим больно. Ты хочешь помочь им так сильно, что это сводит тебя с ума. Это красивое качество. Я не так долго буду рядом, чтобы напоминать, так что хочу, чтобы ты пообещал мне, что не забудешь об этом, — она сделала еще глоток чая, словно ставила точку. — Ты понимаешь, Кит? Обещай, что не забудешь.
Я взял свой чай, поднес к лицу, чтобы скрыть дрожь губ.
— Я не забуду.
Эти слова повернули иглу сожалений.
— Твоя жизнь будет сложной, — продолжила она. — Мы оба знаем это. Тебе придется снова убежать. Ты почти взрослый, так что ты должен, — ее глаза, обрамленные мягкими морщинами, посмотрели на меня. — Беги, Кит. Найди место в мире и займи его. У тебя чудесные дары, и ты должен использовать их, чтобы пробить свой путь.
Я никогда не рассказывал Джиллиан о своих способностях, отчасти потому что боялся, что это отпугнет ее, отчасти потому что не понимал их так, чтобы объяснить, что умел делать. Но она знала меня лучше всех и приняла все, даже со странным поведением и возможными сверхъестественными способностями.
Она потягивала чай.
— Но, что бы ни случилось, ты же не потеряешь сострадание?
— Не потеряю, — пообещал я.
— Я рада это слышать. Ты всегда будешь красивым мальчиком, — она взбодрилась от этой мысли. — О, и красивым мужчиной!
Она радостно рассмеялась, и я могла думать лишь о том, что она не смогла увидеть, как я вырос и стал мужчиной.
Я хотел, чтобы она говорила. Слышать ее голос, юные нотки со странным треском ее возраста согревали душу, хотя боль вонзалась в грудь.
Видеть ее было больно. Видеть этот сон было еще больнее, ведь я знал, что она умерла. Через три недели после этого разговора я попрощался с ней.
В последние мгновения, когда ее легкие не выдерживали, и она едва дышала, я сидел у ее кровати, сжимая ее ладони, и дал ей галлюцинацию, чтобы успокоить ее.
Пляж, залитый солнцем, на Гавайях. Бирюзовая вода набегала с тихим шелестом на белый песок. Я сделал солнце горячим, песок прохладным, и небо — голубым. Красивый мальчик-кабана стоял неподалеку с пальмовым листом, делал для нас тень, а Джиллиан любовалась его телом.
Она всегда хотела отправиться на Гавайи, но не смогла позволить, потому что все время и деньги тратила на таких, как я. И я отправил ее туда.
Это был единственный раз, когда я создал такую галлюцинацию. Огромную и завершенную. Я пытался после этого повторить, но не получалось.
Мы сидели там вместе, наслаждались погодой и красотой, пока ее разум не угас… и как бы я ни тянулся своими ощущениями психика, я не мог отыскать ее.
Я резко проснулся.
Горе и стыд смешались во мне, оставшись после сна, но те эмоции прервало осознание, что я падал.
Через миг я упал на землю, рухнул на плечо и бедро. Я застонал от удара, но во рту пересохло, и прозвучал только хриплый шепот. Знакомый интерьер корабля Веры был вокруг меня, и рядом была кровать со спутанными одеялами.
Я понял две важные детали. Во-первых, корабль подпрыгивал и раскачивался, значит, он уже не был привязан к пристани в Дип-Ков. Во-вторых, на мне были только трусы.
К счастью, моя одежда висела на ближайшем стуле. Те же вещи, которые я носил несколько напряженных дней. Мне нужна была стиральная машина.
Я взял футболку и осторожно понюхал. Слабый аромат цитруса удивил меня. Я оделся, потягивая воду из бутылки, которую нашел в мини-холодильнике, и прошел на палубу. Солнце было низко на небе, но я видел только туманную погоду и открытую воду, не понимал, был рассвет или почти сумерки.
Вера была на месте капитана, держала штурвал. Она смотрела, как я осторожно шагаю к ней по качающейся палубе.
— Эй. Как ты?
— Сонный. Долго я спал?
— Почти пять часов. Сейчас чуть больше шести вечера, — она посмотрела на меня с тревогой. — Я пыталась разбудить тебя пару раз, но не вышло. Ты обычно так спишь после использования сил?
Нет, но я и не использовал так много сил. Я только научился делать другого человека невидимым, и мне не нужно было раньше так долго удерживать галлюцибомбу. И моя жизнь обычно не зависела от моих проекций.
Зато в таких обстоятельствах я узнал, что мои пределы были не такими, как я думал, и я обнаружил, что после выхода за эти пределы были последствия. Мертвый сон и болезненно яркие сны-воспоминания.
Но я не рассказал об этом, а сделал еще несколько неловких шагов и опустился рядом с Верой.
— Ты постирала мою одежду?
— Она уже воняла. Я не трогала твои трусы. Я не так хорошо тебя знаю.
— Логично. Ты забрала все свои артефакты?
— Ага.
Она сказала только это, и я не нарушал тишину. Не было смысла обсуждать, как она пыталась меня бросить, а потом я пытался бросить ее, а потом мы как-то оба избежали смерти, хотя на нас нападала банда.
Я смотрел на серо-голубые волны. Мы неслись по воде, но туман все закрывал дальше пятидесяти ярдов. Прищурившись, я мог разглядеть силуэт суши.
— Куда мы плывем? — спросил я через минуту.
— Я доставлю тебя на грузовой корабль в паре миль от острова Боуэн. Они доставят тебя по Тихому океану и свяжут с моим парнем в Филиппинах, который даст тебе новые документы.
Мне стало не по себе.
— Филиппины?
— Да, но ты не обязан там жить. Мой парень может предложить тебе варианты. Австралия сложнее, но все еще возможно.
Я медленно кивнул. Австралия не звучала плохо. Я мог научиться местному акценту и слиться с жителями.
— Вера… — я замешкался. — Можно взять твой телефон?
— Зачем?
— Нужно кое-что проверить в Гугле.
Она вытащила телефон из кармана и передала мне. Я быстро ввел в строку поиска фразу и ждал мучительные тридцать секунд, пока грузились результаты.
Я нашел ответ на сайте о фазах луны: последняя четверть луны была лишь одну ночь в каждом месяце, и тогда можно было открыть сейф Ригеля. И эта ночь… была сегодня.
Этой ночью Квентин заставит Мэгги открыть сейф, который она создала для Ригеля, и где хранился жуткий артефакт, который «Голубой Дым» украл пять недель назад. Я думал, что Квентин собирался завершить кражу, но «Голубой Дым» уже сделал это.
Квентину нужно было только забрать награду.
Я поднял голову. В тумане было видно тень огромного грузового корабля. Он унесет меня от безумия, от МП и на тысячи миль от моей старой жизни.
Вот. Безопасность. Никакой камеры, приговоров и возможной казни. Я выжил после разрушения «ККК», сбежал от МП, даже получил помощь контрабандистки. Я проплыл голым по океану и украл у торговца незаконными артефактами, чтобы попасть сюда.
Моя свобода была на горизонте, но…
Я не мог поверить, что вообще существовало «но». Но так было. И большое «но».
Моя свобода была на горизонте, но я не ожидал за нее такую цену. Нет, дело было не в риске своей жизнью, когда Вера воровала артефакты. Ту цену платил не я.
Линна Шен, которая, несмотря ни на что, проявила ко мне доброту, уважение и даже доверие, когда этого не было в моей жизни, заплатит за мою свободу своей карьерой. Я опозорил ее как агента, предал ее веру в меня, и ее противный капитан решит, что ждало ее дальше.
Мэгги Кук, которая подружилась со мной, когда я только попал в город и был один, которая пригласила меня на Рождество и дала мне поддержку в опасном новом мире мификов, заплатил за мою свободу жизнью. Она попала в руки Квентина, и я не помог ей. После этой ночи она ему больше не понадобится. Он не оставит ее живой, чтобы не подвергать себя опасности.
И, наконец, множество людей без имен и лиц, которые заплатят за мою свободу, когда Квентин, самый сильный эмпат из всех, получит артефакт, который усилит его в двадцать раз. Его не остановить.